– Привет, хлопцы! – тускло проскрипел старший лейтенант, тиснув обоим приятелям руки, а по другим присутствующим скользнув равнодушно-внимательным взглядом.

Свидетель догадливо выскочил в коридор "перекурить". А не имеющий физической возможности оставить оперов наедине барыга затаился на табуретке, дабы случайной репликой или жестом не разгневать слуг закона и не схлопотать ни за что порцию "горяченьких" сверх положенного ему и неизбежного при любом раскладе лимита…

Опера отошли к окну, закурили.

– Братаны, я вчера на работе был? – пуская в форточку дым, поинтересовался Ромка.

А затем уточнил:

– Вы лично вчера в райотделе меня видели?

Коллеги уставились изумленно: не дурака ли валяет? Но не походил старлей на шутника, совсем наоборот: в глазах вдумчивая печаль гнездится…

Не дождавшись ответа, он нетерпеливо переспросил:

– Нет, вы правду скажите: мелькал я вчера или нет?

Опера задумались… Вообще-то вчера провожали всем отделом майора Баранова в центральный аппарат, с повышением.

Водка текла рекой, головы у всех после той попойки трещали – не припомнить. Оба пожали плечами. Ромка понурился.

Один из коллег поинтересовался:

– Слышь, Мотор… ты только не обижайся… Что это за бабская кофта на тебе? Или готовишься к операции по внедрению в ночной гей-клуб?

Моторин недоуменно изучает одежду на себе, щупает ладонями места, некогда оттягиваемые не маленькими грудями, обиженно смотрит вокруг в поисках объяснений: что за хреновина на нем? И вообще, черт побери, что происходит?!

– Может, Ром, ты этим… трансвеститом заделался? – хихикнул другой коллега.

Роман моргает жалобно, типа "ну не помню же ни хрена, а тут еще и вы подкалываете", но сердится не по-настоящему, шутейно, ибо понимает, что сам же и подставился под любителей поржать… Стоит, слегка пошатываясь, вспоминает, шуршит мыслями, бормочет:

– Щас… щас… в башке вертится… Стоп, вспомнил! Ну конечно!

Бежит к телефону, набирает номер, кричит:

– Люсь, это ты? Здорово… Да-да, я это, Рома… Ромка, тебе говорю!

Не узнала? Значит, скоро богатый буду. Слышь, милая, скажи, я у тебя вчера был? Так… так… так… ага… Ну, не загибай, сгущать-то не надо… Да, выпивши был… Виноват, признаю…

Но не в дрезину же! Что?! Ах, даже так?.. Ну-ну… Ладно, стекло я тебе на кухне завтра же вставлю. Блин, да при чем же здесь моя наглость? Просто уставший был… день выпал тяжелый, развеялся маленько… Ладно… Ладно, я сказал! Ты успокоилась? Вот так-то будет лучше… А теперь скажи, в чем я вчера к тебе пришел? А-а-а… Ну, слава богу! Значит, все мое сушится у тебя? Хорошо… А то я, блин, помню ясно, что одежду где-то оставлял, а где – хоть убей… Из головы вылетело. И ксива моя у тебя?! Ф-фу, полегчало сразу. А пистолета нет случайно? Нет… Ага, значит, я его в дежурку сдал. Нет, просто так спрашиваю! Но ты на всякий случай и у себя посмотри: вдруг где-нибудь под диваном валяется. Чего спрашиваешь? Где твоя футболка? Где-где… в Караганде!

На мне, конечно же! Случайно надел на себя, когда уходил, должно быть… Причем тут "допился"?! Ты вообще хоть отдаленно понимаешь, в каком серьезном учреждении я работаю и какие важные вопросы мне приходится решать… Ах, ты все понимаешь?! Так какого… тогда суешься с дурацкими разговорчиками?

Да я жизнью поминутно рискую, я… Ты ж просто не знаешь, что такое настоящая пьянка! Вчера это я еще относительно трезвым был. Все, пока, не буду тебя больше задерживать. Сейчас выезжаю на срочное задание, потом перед начальством надо отчитаться… Буду у тебя через два часа, если не погибну в перестрелке.

Договорились? Чао!

Ромка небольно пинает задержанного ногою так, что тот валится вместе с табуретом (нечего ухмыляться, когда на допросе в полиции находишься, падаль!), наливает себе из графина воду в стакан, жадно пьет. Сообщает коллегам:

– Двинул я… Заскочу в дежурку и проверю, на месте ли табельный пистолет, потом в "Рио Гранде" – опрокину кружку пива, а то башка раскалывается… Если начальство спросит, закончил ли я оформление ДОР, скажите от моего имени, что почти закончил… Вот-вот закончу. А сейчас я, мол, на территории.

Он машет господам офицерам ручкой и убегает. Господа офицеры провожают его завистливыми взорами. Кинуть бы все дела – и пивка хлебнуть… Но – нельзя. Служба… Кто-то ж должен и с экономической преступностью усердно бороться!

С пола поднимают уроненного горе-бутлегера, из коридора возвращают терпеливо дожидающегося свидетеля. Впереди много работы…

Подарили как-то лейтенанту Мартынову на день рождения знатный зонтик из Голландии. В два сложения, полный автомат, ручка из ценной породы дерева, спицы чуть ли не титановые.

И само собой, радость от такого подарка была не совсем полной, потому как не все из приятельского окружения Мартынова знали о его счастье. А находящимися в неведении приятелями лейтенанта были опер Валера, следователь Лососев и большая половина тружеников райотдела налоговой полиции, с которыми Мартынов время от времени сталкивался. И отправился опер делиться радостью с друзьями.

День как раз выдался пасмурный, того и гляди дождик пойдет, потому взятие зонтика при походе в гости было вполне логичным…

– Красное дерево, небось, – заметил Валерик, рассматривая ручку. – Да, буржуи умеют делать.

– Вещь вроде хорошая, – соглашался Лососев, – только надежный ли механизм? Что-то спицы тонкие.

– Тонкие, зато прочные, – деловито заметил Мартынов. – И полный автомат.

Он продемонстрировал, как зонтик впечатляюще выстреливает и складывается обратно.

– Так что не сини… Ладно, я – к Бажанову, поздороваюсь.

Он ушел, великодушно оставив зонтик приятелям и молвив:

"побалуйтесь пока".

Лососев и Караваев проводили его добрыми взглядами, потом коварно переглянулись.

– Дай-ка, Валер, свой дыркодел, – зевнув, сказал следователь.

Одного дырокола было явно мало, и Караваев не поленился – пробежался по соседним кабинетам, потроша дыроколы. Коллеги были рады поделиться с ним конфетти, которое порядком позабивало их канцелярскую принадлежность.

Зонтик упаковали на славу, утрясли, аккуратно скрутили, положили дожидаться Мартынова.

Тот не замедлил явиться:

– Ну все, пора мне. Счастливо.

Опера торжественно вручили ему зонт, пожали руку.

Как только лейтенант удалился, друзья прилепились к окну, чтоб лицезреть его выход из райотдела. Он обещал быть торжественным, так как уже сильно накрапывало.

Мартынов, помахивая зонтом, важно проследовал мимо дежурного на крыльцо. Там, под козырьком, с досадой глядя на дождившее небо, покуривал начальник отдела БНПиНДО – подполковник Свиньин.

– Да, Николаич, погода шепчет, – пошутил Мартынов и, подняв зонт над головой, торжественно раскрыл его.

У подполковника сигарета выпала прямо изо рта. Было от чего…

Они стояли на крыльце райотдела в густом облаке праздничного конфетти. Оно, вырвавшись из недр голландского зонтика, закружилось, запорошило их, прилипая к мокрой одежде.

Откуда-то с боковых окон несся смех Валерика и дикий гогот Лососева.

Мартынов пришел в себя первым, лихорадочно сложил голландца и галопом помчался под дождем за угол – к остановке автобуса…

Подполковник Свиньин, хлопая глазами, возвращался к действительности.

Он согласился бы принять только что произошедшее за сон или видение, но идеальный пустой круг на крыльце, обрамленный россыпью конфетти, и несдержанный хохот подчиненных из окна не оставлял никакой надежды…

Уборщица Настасья, прибирая крыльцо, так оценила выходку оперов:

– Вот же, зенки позаливают и гадют…

А у Мартынова появилась кличка – Санта…

Опер Булкин, по прозвищу Батон, затесался в налоговую полицию непонятным образом. До этого он лет десять проработал фотографом-криминалистом в ментуре, умудряясь при этом полуподпольно содержать видеосалон.