– Не будешь?! – зло усмехнулся воин, всаживая свое оружие обратно в дерево и сгребая ее руки со своей груди одной своей, поднимая ее за них вверх, – Правда? – его вторая рука быстро и заучено прошлась по всем ее женским прелестям.

– Отпусти! – зло прошипела Тагила в ненавистное страшное лицо.

Нартанг не ответил, хищно ухмыльнувшись, он прижал ее к себе и попытался поцеловать. Женщина отвернулась, его поцелуй пришелся в шею. В следующий миг коленка всадницы полетела в живот деспота, но не оправдала сделанной на удар ставки, угодив в бедро воина.

– Ах так?! – вознегодовал он, швыряя дерзкую обратно на лежак и устремляясь за ней, придавливая своим весом, быстро захватывая в неудобной и пресекающей всякое сопротивление позе.

Тагила уже ничего не говорила и не плакала – в ней самой отключился инстинкт самосохранения и только ярость от такого унизительного и наглого насилия бушевала теперь, питая натренированное тело силой. Она молниеносно ударила затылком в лицо воина, почувствовав его близкое жаркое дыхание. Нартанг, не ожидавший такого яростного отпора, не успел увернуться от удара и кровь из разбитого носа мгновенно закапала на всклоченные волосы жертвы, однако она еще больше разъярила подвыпившего воина. Он сгреб всадницу за волосы, отгибая ее голову назад и поворачивая лицом к себе. Ее безумные глаза уперлись в его черный глаз, полный напряженной жестокости.

– Будь ты проклят! – тяжело выдохнула женщина.

Воин оттолкнул ее от себя, резким движением перевернув на спину и потянув вниз, вновь захватывая ее руки сверху одной своей.

– Я давно уже проклят! – рыкнул он ей в лицо, капая кровью, уже успевая наградить злым поцелуем, и норовя одним движением сорвать с нее пояс и одежду; но кожаный солдатский ремень для ножен выдержал сильный рывок, задержав и немного озадачив воина.

Женщина принялась умело сопротивляться, повернувшись боком и норовя скинуть с себя насильника. Она была остановлена лишь захваченными в стальной капкан руками.

Воин попытался придавить ее своим весом, но Тагила не собиралась так просто сдаваться – уже разгоряченная завязавшейся схваткой, она со всей силы принялась пинать его и извиваться. Нартангу ничего не оставалось, как попытаться сделать другой захват, но, ослабив на миг хватку, он тут же потерял власть над тренированной всадницей – она стремительно выскользнула из-под него на пол и отскочила в сторону, кидаясь к брошенному на полу оружию и выхватывая его удлиненный широкий кинжал, который в ее аккуратной руке смотрелся почти что как меч.

Звук выходящего из ножен клинка окончательно вывел Нартанга из душевного равновесия – словно что-то защелкнулось в его сознании – он уже с холодным взглядом встал с ложа и легким движением вытащил лезвие из порядком размочаленной потолочной балки, замирая в угрожающе-неотвратимом величии смертоносного бойца.

Тагила отчаянно посмотрела на застывшего перед ней человека и увидела в нем лишь свой приговор – ему ничего не стоило искромсать ее на части или, выбив оружие несколькими умелыми выпадами, сделать то, что он собирался… Она ничего не могла сделать против его воли! Пути к спасению чести не было – оставался только другой путь.

Нартанг шагнул вперед, собираясь либо быстро вывернуть оружие у растерявшейся женщины, либо заставить слушаться себя, оставив неглубокий порез при обмене ударами, тоже приведшему бы к разоружению воительницы.

Его движение подтолкнуло Тагилу к быстрому воплощению уже давно терзавших ее мыслей – не отводя яростного и непокорного взгляда, она со всей силы ударила себя в грудь. Кинжал прошел точно между ребрами и достиг самого сердца. Яростный взгляд сменился удивленным страдальчески-болезненным.

Воин в смятенье отпрянул, поверженный таким оборотом. Рука, сжимавшая оружие, тут же разжалась.

В следующий миг Нартанг метнулся вперед, подхватывая опадающую на пол мертвую Тагилу. Он быстро выдернул свой кинжал, но, увидев рану, тут же понял, что она смертельна – жало оружия было окрашено кровью как раз на ту глубину, где находилось сердце – оно прошло его насквозь…

Воин быстро скинул с себя мертвую женщину, поднимаясь и отбрасывая кинжал в сторону. Его охватил вихрь смешанных чувств: шок от такого решения казалось уже почти покорившейся пленницы; чувство вины за доведение ее до отчаянного поступка; сожаление; злость за то, что он был побежден ею в этом выражении протеста и непокорства и невозможность сделать свой ответный шаг; отчаянье, что погубил такую сильную духом и гордую женщину…

Он выскочил вон. Замер. Обернулся на упавший на место полог.

Хмель уже совсем слетел с него.

Нартанг оглядел валяющихся повсюду вусмерть пьяных солдат, попытался взять себя в руки. Это ему немного удалось. Вздохнув еще пару раз прохладного ночного воздуха, вернулся в палатку. Быстро сорвал с лежака смятое в борьбе одеяло, завернул в него еще податливое, но мертво-отяжелевшее тело, взвалил его себе на плечо, поднял с земли лезвие и вновь вышел наружу.

Быстро оглядевшись и не найдя ни одного свидетеля, Нартанг размашисто зашагал прочь из лагеря в лес.

Вернувшись через некоторое время и пройдя по все еще пьяно-спящему лагерю, воин укрылся в своей палатке, но так и не смог уснуть до утра. Происшедшее потрясло его, обрубив какие-то понятия и убеждения – но какие воин еще не мог разобрать…

Он просидел в одной позе до самого утра. И когда снаружи стали раздаваться гневно-ласковые окрики командиров и беззлобные «отшутки» солдат, также не пожелал выйти. Он сидел в палатке даже когда уже раздавались звуки скрещенной стали тренировавшихся воинов Данерата, таким образом выгоняющих последнее похмелье. Это было совсем на него не похоже, но он ничего не мог с собой поделать. Самоубийство Тагилы, свидетелем и причиной которого он явился, повергло его в шок, оставив глубокий след в сознании… Он безмерно уважал ее за свершенное и…

– Нартанг! Сы;ночка, ты здесь?! А я думала ты давно уж у командиров! – удивленно отшатнулась Дара, спокойно вошедшая в палатку воина, уверенная в том, что того уже давно в ней нет, – А я девочке вот покушать несу, – кивнула она на зажатую в руке миску с дымящейся горячей похлебкой и растерянно уперлась наивно-добрым взглядом в перебитую ударом клинка цепь, отметив отсутствие пленницы, – Где же она?

– Ушла, – коротко ответил воин, еще раз внутренне сжавшись, проклиная совсем расстроившиеся чувства.

– Ты ее отпустил?! – улыбнулась предположению женщина, – Правильно, – кивнула она,

– Бедняжка так страдала.

– Сама ушла, – мертвым голосом рыкнул Нартанг, упираясь в добрую стряпуху своим немилосердным взглядом.

– Я что-то не то принесла?! – испуганно встрепенулась Дара, замечая на полу пятно крови и хватаясь рукой за лицо.

– Нет. Так получилось, – не зная как и не желая говорить буркнул воин.

– Ну и ладно, – махнула сметливая женщина, поняв, что это не ее дело, – На хоть тогда сам поешь.

Нартанг не взглянул на пищу.

Дара поспешила удалиться, уже уверившись, что «сыночка» сейчас не в себе и как никогда опасен даже для нее.