— Да! — словно бы спохватившись, первым заговорил Михаил, — я не спросил: что за служба у тебя?.. Не слишком тяготит?..
— Тяготит… Но, считаю, как скажет мой братец: держаться на поверхности земли можно. Начальство мое непосредственное — военный инженер Георгий Петрович Ревенский. Человек по всей сути штатский. У него отвращение и к муштре, и к солдафонству. С таким — вполне терпимо. Как у тебя-то — в Москве?..
Михаил рассказал обо всем подробно, ничего не упустил. Обрисовал и ситуацию, в которой оказался, высказав свои сомнения и насчет Кашинского, и насчет других членов его кружка.
— А мне Кашинский показался таким «рубахой-парнем» и «своим в доску»… — Леонид в задумчивости покачал головой.
— Да ведь если бы о каких-то обыкновенных человеческих отношениях шла речь!.. Тогда — да! Компанейский малым!.. Но речь-то — о другом!.. И тут мы имеем человека неопределившегося и словно бы играющего в революционера… И путаницы у него мною в словах, в понятиях, в главном, и позерства всякого… Чую: с этими людьми недолго на свободе поживу… Дело у них идет вширь, не углубляясь. При последней встрече Кашинский толковал об объединении с кружком какого-то Егупова… Не советовался. Нет. Лишний раз продемонстрировал: насколько он деятелен и насколько все зависит именно от него. Чувствую себя, друже, пересаженным на какую-то чуждую почву. Похоже, что не прижиться мне на ней, похоже и приживаться не для чего… Но поглядим, поглядим… Не хватает своих людей. Вот беда! Год труден. Потому и Афанасьич наш пока что не может по-настоящему развернуться у себя на фабрике… Вот если бы ты был там, в Москво-то!.. Глядишь, была бы уже своя группка…
Михаил улыбнулся кашлянувшему напряженно Леониду.
— Другое дело было бы!.. Да если бы еще Епифанов, если бы он еще…
— Вот как, оказывается, бывает: и тот, в ком был уверен, как в себе, может отойти в сторону, отстраниться… — Леонид взял кочережку, лежавшую у вог, поворошил прогорающие поленья.
Напряженная эта пауза, это замечание Леонида… Открылся неожиданный и нежелательный для Михаила поворот в разговоре — к Ивану Епифанову.
— Что ж мы — все обо мне да обо мне?! Как ты-то здесь жил после моего отъезда? Что тут, в Нижнем, за ситуация?.. С кем поддерживаешь отношения?.. Есть ли здесь подходящие люди? — Михаил ушел от этого поворота, миновал его. Он все-таки не считал, что с Иваном все уже определилось, что тот — окончательно потерянный для их дела человек. Не хотел верить в это. Рассказав Леониду об Иване, он тут же и спокаялсяь: не надо было говорить этого!.. Даже ему — близкому человеку… Сорвался, не удержался, рассказывая о своих московских делах…
— Стоящих, по-настоящему полезных знакомств почти не завел, — начал рассказывать Леонид. — Летом общался со студентами, приезжавшими к родным. Осенью все заглохло. Марксизм здесь, надо сказать, в новинку. Основная идейная сила в здешних интеллигентских кругах народники. Толкуют о бедствиях русской деревни, о голоде, о горькой мужицкой доле… Сам знаешь, на чем стоят народники!.. Есть среди них настоящие зубры: Зверев, Шмидт… Пришлось однажды столкнуться… Поспорить. Аргументы у них — «статистические данные» да цитаты из статей Михайловского, публикуемых «Русским богатством». Говорят — будто проповеди с амвоне читают: громогласно и складно. Пока они тут еще очень сильны. Из марксистов повстречал одного истинного. Да ты его, должно быть, знаешь по статьям в «Юридическом вестнике»… Павел Николаевич Скворцов…
— Как же — читал! — сказал Михаил.
— В общем-то фанатик и по сути марксист-начетчик, — продолжал Леонид, — но мыслит очень толково и остро. И — бескомпромиссность предельная! Раздолбил он «Судьбы капитализма в России» Воронцова. Огромную статью этой книге посвятил. Камня на камне от воронцовских аргументов не оставил. Я читал. Статья — огнь палящий! Блеск! Но сунулся он было с ней все в тот же «Юридический вестник», а там потребовали от него переработки, смягчения… Он расскандалился с редактором Муромцевым, забрал статью и был таков! Жаль. Пропадает такая вещь!..
За разговорами друзья засиделись далеко за полночь. Наутро Леонид отправился на службу. А к вечеру, перед закатом, они пошли вдвоем на вокзал: Михаилу надо было возвращаться…
На воле они виделись в последний раз, встретиться вновь им предстояло уже «на Востоке», как пророчески было написано Леонидом на фотокарточке, подаренной Брусневу в апреле минувшего года.
Вернувшись в Москву, Михаил в тот же день выехал в Тулу — проведать Николая Руделева и Гавриила Мефодиева, работавших там на Патронном заводе.
Эта поездка ничем особенным не порадовала. Руделев, высланный в Тулу из Петербурга, действовал там в одиночку до ноября прошлого года, до приезда Мефодиева.
Он рассказал Михаилу, как взялся было (вместе с рабочим Ананьевым, с которым сдружился здесь, и еще с несколькими рабочими) за устройство артельной мастерской, этакой трудовой коммуны, где все было бы общее. Им даже часть денег удалось достать, необходимых для обзаведения и организации такой мастерской, однако дело это у них «рассохлось». А ведь совсем было собрались подавать прошение на имя губернатора — о разрешении устройства мастерской…
Михаил лишь посмеялся над этой наивной затеей. Свободная артельная мастерская… Какая находка для здешней полиции! Никакого сыска не надо содержать: те рабочие, которые должны интересовать полицию, сами о себе заявляют!..
Договорились о том, что в дальнейшем Руделев и Мефодиев будут поддерживать связь с Михаилом, наезжая в Москву. Расходы на их поездки Михаил взял на себя. Договорились и о том, что, когда в Туле сложится кружок из наиболее подходящих для этого рабочих, Михаил будет посылать туда пропагандистов-интеллигентов из Москвы, будет наезжать и сам.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Накануне собрания, которое должно было состояться на квартире у Михаила, в последних числах февраля, к нему забежал ненадолго Петр Кашинский. Сразу же выпалил новость: тот самый Егупов, с кружком которого он уже предлагал объединиться, только что вернулся из поездки в Варшаву и привез несколько свежих, совсем недавно изданных в Швейцарии, нелегальных брошюр.
— Я считаю, нам завтра же надо с ним встретиться! Я уже договорился об этом и с ним, и с его ближайшим товарищем по кружку — Виктором Вановским. Они придут на наше собрание! — не давая Михаилу раскрыть рта, сыпал Кашинский. — Я думаю, нам немедленно надо объединяться. Без Егупова нам нельзя! Егупов — это весьма широкие связи с другими городами, Егупов — это заграничные издания…
— Но все-таки надо было сначала обсудить этот вопрос, — заметил Михаил.
— Чего же тут обсуждать?! — загорячился Кашинский. — Чего обсуждать, когда все яснее ясного?! Вот увидите, как пойдут наши дела, если мы объединимся!..
Возражать Кашинскому, спорить с ним было невозможно. Он уже все решил сам.
— Ну что же… Если вы так в нем уверены, тогда пусть будет по-вашему… — сказал Михаил и добавил: — Но все-таки надо бы по таким серьезным вопросам сначала посоветоваться как следует…
После ухода Кашинского он пригласил в свою комнату Ивана Епифанова, только что вернувшегося из мастерских. Накануне назначенного в их общей квартире собрания он должен был еще раз поговорить с Иваном. Поело сообщенного Кашинским Михаил особенно остро ощутил свое положение: ему не на кого пока что опереться, не от кого ждать поддержки. Кто на его стороне? Один Федор Афанасьев, с которым Кашинский, пожалуй, не очень-то будет и считаться. Афанасьев для него — представитель «темной рабочей массы». Это уже и прежде можно было почувствовать. Если бы на завтрашнем собрании присутствовал еще и Епифанов, было бы уже легче.
О намеченном собрании Михаил сказал ему не сразу. Сначала заговорил о том, что связано было с их работой, с ремонтными мастерскими, с вагонным депо. И только затем, словно бы спохватившись, словно бы только что вспомнив, сообщил: