– Примай шпур, козлик,- сказал Борисович и стукнул Панфутия по плечу.- И айда спать, а то не ровен час грохнемся оба в штраф.

– Мама родная!- ошарашено простонал Панфутий.- Чёрт с ними с дырками, но спирт-то за что, Сань?- Панфутий смекнул об подвохе Сашки и, зная строгость того, возражать не стал, отложив повинную в промашке на лучшие времена.

– А ещё и дырки были?- Сашка поднял глаза на Панфутия, тот мигом слетел с лавки на свои нары.- И поделом. Не будешь спорить на то, чему свидетелем быть не мог.

Пьянка на прииске и в самом деле при рождении Сашки случилась жуткая, но времена были уже не те, всё-таки, как теперь принято было говорить на дворе стояла хрущёвская оттепель, но выговоров получили много от начальства. Панфутия же в посёлке не было. Неделей раньше в шахте случился обвал и как раз на смене Панфутия, которого сильно завалило и поломало. Санрейс увёз его в районный центр. Возвратился Панфутий обратно в посёлок только под новый год и на костылях. Эту историю Сашка знал по рассказам старших братьев, двое из которых работали на шахте и один был в смене Панфутия, но отделался лёгким испугом.

В это мгновение в домике появился Левко. Он осмотрел всех присутствующих и увидев, что спящих нет заорал во весь голос:

– Здоров были, мужичьё!

– Ну, наконец-то!- вскрикнул с нар Борисович.- Слава тебе Господи, явился не запылился твой злой демон, Панфутий. Теперь держись.

– Чёрт окаянный,- промолвил Панфутий.

Левко приходил весной и за три дня, что пробыл на шахте, достал Панфутия до белого каления. Проне пришлось гнать малолетнего бандита прочь туда, куда Левко направлялся. То есть, сдавать экзамены.

– Ты дед не чертись,- укорил Панфутия Левко.- Кто старое помянет, тому зубы вон,- и протянул старику руку для пожатия.

– Что ты снова от меня хочешь?- оскалился Панфутий.

– Я, Панфутий Иванович, как дочку твою узрел, всё, все обиды нанесённые тебе беру назад. Привёз тебе от неё письмо и гостинец,- Левко шмыгнул носом.

– Ухажёр сопливый,- констатировал Панфутий, усаживаясь на нарах.- Давай письмо. А что за гостинец?

– Спирт,- ответил Левко.

– Много?- спросил Борисович.

– Десяти литровая канистра.

– О-о-о-о!!!!- застонал Панфутий, как от зубной боли.- Шайтан-байтан.

– Чего он, Саш?- обратился Левко к Сашке.

– Только что он Борисовичу как раз десять проспорил. Пять минут назад. Однако, есть Господь, но видать косой, не у всех грех видит, а выборочно. Чем-то ты ему, Панфутий, насолил,- поддел старика Сашка.

Когда все дружно отсмеялись, Левко, сделав серьёзное лицо, сказал Панфутию:

– Панфутий Иванович, я и правда за свои деяния раскаиваюсь. Кому ты проспорил мне дела нет. Тебе велено передать, ты и получишь. А на счёт ухажёра ты хватанул. Мне до твоей дочери не дотянуться. Пока я подрасту, она уже десяток детей народит. Королева. Потому канистру и привёз, что красоте такой отказать не смог, хоть эта ёмкость и была мне в обузу.

– Мне гостинца не было?- спросил Борисович.

– Есть всем. Только я не дотянул. Оставил снегоход в десяти километрах. Порвал бак запасной о валун. Запас вытек, а, в основном, не хватило. Топайте, коль вам к спеху по моим следам и упрётесь.

– Сань, Проню пошли,- предложил Панфутий.-У него сейчас смена закончится. Пусть сбегает. Ему на пользу просквозиться, да думаю, и в охотку.

– Чё он тебе побежит?- ругнулся Борисович в полголоса.- Ему там гостинца нет. Сами сходим после своей смены.

– Проне тоже есть,- сказал Левко.

– Да ну!- не поверил Борисович.- От кого?

– Тайна,- не стал разглашать секрета Левко.- И не один, а целых три. Думаю, что сходит.

– Тогда спим, Панфутий. Проня ходок ловкий. До нашей смены обернётся.

– Эт точно,- Панфутий стал укладываться.- Ладно, Левко, принимаю извинения. Как она там?

– Нормально,- ответил Левко, присаживаясь к столу.- Если дочь имеешь в виду. А канистра тоже в норме, хоть я и хотел было её плеснуть вместо бензина, но не решился. Уж больно хороша дочка.

– Я в смысле, есть ли кто у неё аль нет.

– Человек шесть возле дома крутилось, но, видно, они друг дружку стерегли. Когда я появился, они разошлись. А в доме я не был, в баньке ночевал.

– Значит сама,- произнёс Панфутий.

– Как съездил?- спросил Сашка у Левко, наливая в миску суп.

– Не густо. Два месяца пыль нюхал. Влезло на сорок шесть стержней. Я в Швейцарию смотался, потому и задержался малость. Спешить было некуда, по сводке тут метель мела. Иван сделал копии. Одна со мной, одна в машине, одна в хранилище, одну заложили в "дейту".

– Как там в Кремле?

– Тихо. Архив в пыли. Я в четыре захода по две недели каждый там отработал. Грязь страшная. Помещение к хранению не приспособленное, сваливали там, где нашлось свободное место. Не умеют у нас хранить, что тут поделать.

– По вентиляции лез?

– Первый раз да. Потом другим макаром. Я, Саш, кое-что оттуда вынес, хоть ты мне строго настрого и запретил.

– Зачем?

– В третий мой приход туда, появились двое. Я под лавкой сидел с ними рядом, пока они беседовали. Дело в том, что реестров на этот архив нет. Имевшийся в наличии, кто-то из прежних потянул. А в это помещение добавили кое-что из здания ЦК партии, когда после августовского путча сортировали там спешно. Свалили насыпом и тоже без описи. Грех было не воспользоваться.

– Приходил кто?

– Человек из президентской команды приводил назначенного на должность архивариуса. Прежний умер пять лет назад и вот только теперь надумали взять нового.

– В помещении был кто-то в последние годы?

– Да. Шарили в секторе, где документы касающиеся Германии. Видимо искали тайные протоколы к договору Молотов-Риббентроп, а всё остальное в огромном слое пылюки. Смотреть там действительно нечего. Барахло.

– Где брал и сколько?

– Только из поступивших из ЦК. Взял много. Где целую папку, где отдельные листы.

– Язву не нажил?

– Мне мужики из прикрытия космические сублиматы достали. Питался, что тебе в пятизвёздочном отеле.

– Кушай, и спать ложись.

– Так и хочу сделать. Устал,- Левко подвинул к себе миску и стал хлебать.

Сашка достал из внутреннего кармана куртки две плитки шоколада "Особый" и положил на стол перед ним. Левко благодарно хмыкнул, улыбнулся и закачал головой.

– Что так смотришь, Валерий?- спросил Сашка, подметив, что Потапов отнёсся к его действию с шоколадом с некоторой усмешкой.

– Это в виде поощрения за хорошую работу?

– Как хочешь так и суди. Ты своим детям делаешь подарки? Конфеты привозишь. За что?

– Так они мои…,- Потапов осёкся на полуслове.- Ну, в общем да… Я понял,- смутился Потапов.

– И он мой, хоть не родной, но ближе чем сын. Это не поощрение. Просто даю и всё. Что-то вроде знака отцовского внимания. И не в воспитательных целях. Мне в своё время, когда я пахал с малолетства по большому счёту, все мужики: и добытчики, и стрелки, и стражники возили непременно плиточный шоколад. Это что-то ритуала уважительности за труд, за мужество, за способность нести нелёгкую ношу с детства, этакая сладкая пилюля. Он сам себе может купить сотню в день, ему финансы позволяют, но не делает этого. Приятнее когда дают. И ему и мне, кстати.

– Извините, Александр. Я уже понял. И именно так, как вы мне объяснили. У меня реакция заторможена. Я ведь не вы,- оправдался Потапов.

– Никогда не извиняйся, Валерий. Слова не стоят в этом мире медного гроша, ибо наши неправильные поступки стоят окружающим нам людям самого дорогого – жизни. Подчеркнув, что твои родные, а мои нет, ты меня не обидел. Мы тут все больше, чем родня. Есть симпатии, бывают порой и конфликты, мало ли что может быть в большой семье. Нас роднит: общее дело, воля и кровью завязанные в узлы узы. Первое обязывает нас придерживаться определённых дисциплинарных принципов, состоящих из многих табу, которые распространяются на всех без исключений. Закон един. Второе это воля. Ты можешь прийти к нам и это будет твой выбор, свободный, но примут тебя только в том случае, если за тебя поручатся как минимум три человека. Ты можешь уйти от нас и из дела, но обязан будешь хранить тайну. При уходе ты никому ничего не должен, но и тебе никто ничем не обязан. Пожизненная доверительность.