— Все, ты спасен, — сказала я. — Мной. Перед тобой человек, который вытащил тебя оттуда. Кстати, а как ты туда свалился?

Кажется, мальчишка сам этого толком не понимал. Во всяком случае, пробормотал он нечно невнятное.

— Ага, ясно, — сказала я. — Ты валял дурака и поскользнулся. Где ты живешь?

Мальчишка посмотрел на меня искоса. Кажется, он сказал: «Не скажу», — но я не уверена. Он все еще не мог говорить нормально.

— А что ты скажешь? — поинтересовалась я.

— Я сказал, что меня туда столкнули какие-то местные.

Он произнес это очень громко и отчетливо, и вызывающе посмотрел на меня. Обычно так смотрят, когда нагло врут.

— Врешь, — сказала я. Но я это сказала, не подумавши. Этот вредный мальчишка был варваром. Наши мокрые волосы были одного цвета. Я подумала было, что если бы я дала ему утонуть, то отомстила бы хотя бы за папу. Но что стал бы с ним делать папа? В общем, не могла я там стоять и смотреть, как он тонет.

— Шел бы ты домой и переоделся в сухое, — сказала я. — Где тут можно взять воды?

Мальчишка снова посмотрел на меня искоса и указал на пролив у меня за спиной.

— Очень смешно! — возмутилась я. — Ты чего, издеваешься?

Мальчишка быстро покачал головой.

— Мне нужна питьевая вода. Я как раз ее искала, когда услышала твои вопли.

Он осторожно посмотрел на меня краем глаза. Возможно, он понял, что я не из варваров. В общем, он почему-то относился ко мне с опаской и почтением.

— Вода там, — сказал он и кивком указал на песчаный холм над нами.

— Покажи, — потребовала я.

И мы, дрожа вовсю, побрели прочь от берега. Мы поднялись на один песчаный холм и обогнули другой. Ветер был пронизывающий. Меж двух холмов обнаружился странный ручеек, очень спокойный и мелкий. Он вытекал из песчаного склона на высоте моего роста и вместо того, чтобы течь к реке, уходил в песок у моих посиневших ног, и исчезал в нем. Я попробовала воду. Вода оказалась хорошей.

— Спасибо, — сказала я. — А теперь можешь идти домой. Но я бы тебе советовала сказать дома правду. Если ты примешься плести небылицы насчет местных, которые столкнули тебя в воду, я об этом как-нибудь узнаю, приду и надаю тебе.

Не хватало еще, чтобы он стал сваливать собственные дурацкие выходки на наших людей!

— Угу, ладно, — пробормотал мальчишка, ковыряя песок босой ногой. Заметно было, что я произвела на него сильное впечатление. Он был намного младше Утенка.

— Вот и хорошо, — сказала я. — Давай, иди.

И мальчишка исчез, подняв фонтан песка — я даже договорить не успела. Он так и не потрудился сказать «спасибо». Неблагодарное варварское отродье!

Я присела рядом с ручейком, с интересом разглядывая его. С тех пор я успела узнать, что здесь, в Устье, такие ручейки — штука обычная. Но до того момента мне не приходилось видеть ничего подобного. Я немного покопалась в песке, но так и не поняла, откуда же он вытекает. Потом я заметила, что продрогла до костей, и сообразила, что нести воду мне не в чем. Я встала и поковыляла к берегу — окоченевшие ноги плохо меня слушались. В конце концов, я увидела наш островок.

Берег, на котором я стояла, был немного повыше, и мне было хорошо видно, как Утенок с Хэрном обеспокоенно склонились над вспаханным песком — в том самом месте, где я влетела в пролив.

— Эй! — крикнула я. — Где там кувшин?

Утенок с Хэрном так и подскочили. Я расхохоталась. Они сперва уставились на море, почему-то решив, что я должна быть там. Это было очень глупо с их стороны, потому что за то время, пока я копалась в песке у ручья, начался отлив, и вода в проливе теперь текла в другую сторону. Пролив сделался уже, мельче и куда спокойнее.

Утенок сбегал и подобрал кувшин. Хэрн принялся орать и спрашивать, как я перебралась через пролив, а я попыталась рассказать про это варварское отродье, но из-за ветра ни ему, ни мне ничего не было слышно толком. Тут к берегу галопом примчался Утенок с кувшином в руках и ринулся прямиком к воде. Тут до меня дошло, что он собирается переправиться через пролив.

— Стой! — заорала я на него, вспомнив про топкое дно. — Я все равно уже мокрая!

Если бы я сказала ему про грязь и течение, это бы его не остановило. Так что я сама поспешила обратно. Ноги вязли в грязи, но по сравнению с тем, что тут творилось прежде, это были пустяки. Вода дошла мне до колен — я настолько продрогла, что она казалась мне теплой, — а потом до пояса, но не больше. А течение сделалось совсем слабым. Если б я сама не испытала, каково тут было совсем недавно, то, наверное, и не поверила бы.

— И чего было орать? — поинтересовался Утенок, когда я выбралась на их берег. — Я прекрасно тут перешел бы.

— Я же тебе сказала — я все равно уже мокрая, — сказала я. Я забрала у него кувшин и побрела обратно. На этот раз вода доходила мне всего до середины бедра, и я сказала себе, что никогда не пойму этот прилив.

Когда я вернулась обратно с полным кувшином, пролив сделался еще уже. Теперь это был бодрый соленый ручей, глубиной всего-то мне по колено. По обе стороны от ручья раскинулись широкие полосы коричневого песка, но ноги погружилась в него не глубже чем по щиколотку. Песок чавкал, вода утекала, а какие-то червяки кишели у меня под ногами.

Хэрн забрал у меня кувшин с водой.

— Хорошо, что прилив закончился.

— Вовсе и не закончился, — сказала я. — Он идет вверх по Реке.

— А почему здесь тогда так мелко? — спросил Утенок.

— Наводнение спадает! — хором сказали мы. У нас сразу полегчало на душе. Все-таки мы не пропустили из-за Танамила тот момент, когда следовало разводить костер для Одного.

— Какая жалость, что Робин заболела именно сейчас! — сказал Утенок.

— Тут неподалеку варвары, — сказала я. — Можно ли при них разводить костер? Я вытащила из воды какого-то варваренка.

— Ну, с этим ничего не поделаешь, — сказал Хэрн и вздернул голову — он всегда так делает, когда принимает решение. — Я не позволю никаким варварам, волшебники они или нет, вмешиваться в дела Одного. Давайте собирать дрова.

Для Одного разводят специальный костер. Его следует разжигать от огня, взятого из нашего очага. Обычно мы разводили этот костер за домом, на берегу Реки. И теперь я, дрожа и шлепая к нашему лагерю, от души надеялась, что Одному это не покажется слишком странным — что мы развели для него костер на этом несчастном островке. Обычно мы устраивали праздник, но сейчас я понимала, что нам не до праздника. А потом я увидела Робин.

Робин стало хуже. Она дрожала — совсем как я, — но при этом сбросила с себя одеяла и большую часть одежды. Робин сказала, что ей очень жарко.

— Очень пить хочется! — пожаловалась она.

Я дала ей напиться и снова укрыла ее одеялами. Одежду Робин надевать не стала. Она отбросила ее в сторону, и теперь на ней умостились кошки.

— Ну, раз ты не хочешь одеваться, я сама ее надену, — сказала я. — А то я вся мокрая.

Я настолько продрогла, что у меня просто не было сил лезть в лодку, копаться в тюках и выискивать там свою запасную одежду. Я натянула нижнюю рубашку Робин и ту кошмарную синюю юбку. Моя накидка, ясное дело, осталась сухой, как и башмаки, и я их надела. Кошки подошли и снова расселись на юбке, прямо поверх меня, и это помогло мне согреться. Но Робин продолжала дрожать и выглядела еще ужаснее, чем раньше.

— Что-то я совсем разболелась, — сказала она.

— У тебя опять речная лихорадка, — сказала я. — Это скоро пройдет.

— А где мальчишки? — спросила Робин.

— Гулл в лодке, — ответила я. — Хэрн и Утенок собирают дрова для Одного. Половодье заканчивается.

Робин снова подхватилась.

— Ох, я должна за этим присмотреть! Они же вечно что-нибудь напутают!

— Ляг обратно, — сказала я. — Они прекрасно могут развести костер здесь, чтобы тебе все было видно, и ты прямо отсюда скажешь им, что и как делать. Но если ты будешь вскакивать, я скажу им, чтобы они тебя не слушались.

Я обращалась с Робин так же, как всегда — то есть, без особой доброты. Я старалась быть терпеливой, но больная Робин сделалась еще доставучее здоровой.