Хэрн с Утенком тоже начали бояться, когда обнаружилось, что мы больше не в состоянии править нашей лодкой. Здесь, среди стремящихся к морю вод, было столько пересекающихся течений, что никто из нас не мог с ними совладать. Иногда мы стрелой мчались вперед, а иногда еле ползли. А потом, около полудня, нас подхватил прилив и понес обратно к острову Лапушки. Мы поставили парус и принялись бороться с приливом, но нас все сильнее и сильнее сносило влево. За все утро мы проделали от силы две мили.

— Думаю, нам лучше будет взять влево, — в конце концов сказал Хэрн, — и попытаться причалить где-нибудь там.

— Да, давайте пристанем к берегу! — обрадовалась Робин. В ее восклицании прозвучал такой пыл, что мы все посмотрели на нее — и увидели, что она больна. Робин била дрожь, а лицо приобрело странный оттенок — совсем как у лилий в саду у тети Зары. Наверное, зря мы привезли Робин к морю.

— Я причалю в первом же подходящем месте, — пообещал Хэрн.

Утенок схватил одеяло и закутал Робин.

— Робин, может, ты хочешь подержать Леди? — спросил он. Честно признаюсь: мне стало завидно, что они оба так заботятся о Робин. Я обнаружила, что мне трудно быть ласковой с ней — до сих пор трудно. Робин казалась такой уродливой, и дрожала неизвестно из-за чего. Надеюсь, я все-таки не выдала своих чувств. Я дала Робин Леди, но Робин словно забыла про нее, и Леди упала на дно лодки.

— Возьми Младшего, — предложил Утенок.

— Нет! — неожиданно твердо отрезала Робин.

После бесконечного плавания по волнующейся серой воде мы наконец-то приблизились к берегу. Было уже хорошо за полдень. Все вокруг было белесым, преобладали коричневые и светло-желтые оттенки, а в воздухе появился новый запах, напоминающий запах свежепойманной рыбы. Это пахло море. А земля была не сплошной полосой, как мы привыкли, а состояла из цепочки песчаных островков. А настоящая земля — тоже покрытая песком — находилась где-то вдали. Между берегом и островками плескалась вода цвета песка, а об внешний край островков без устали бились волны. Я до сих пор не понимаю, как Хэрну удалось высадить нас на последний островок. Должно быть, он управляется с лодкой намного лучше меня.

Это и был наш последний остров. Он весь состоял из взявшегося коркой песка и порос осокой и колючими кустами, скрюченными из-за постоянного ветра. Ветер выдувал углубления в песке. Мы отыскали самое большое углубление, обращенное спиной к тем местам, откуда мы пришли — отсюда они выглядели как синие горы, — и устроили там лагерь, и даже лодку подтащили поближе, чтобы соорудить для Робин хоть какое-то укрытие. Внизу обнаружилось место, куда течением прибивало всякие штуки.

Утенок только охнул, когда все это увидел.

Там плавали дохлые курицы, утонувшие крысы, головки капусты и прочие кошмарные останки. Но кроме этого там были бревна, и ветки, и водоросли. Из них получился неплохой костер. Мы закутали Робин в накидки и одеяла, но она по-прежнему продолжала дрожать. Мы предложили ей поесть, но она отказалась.

— Я не могу! Лучше дайте мне воды.

— Вода! — воскликнула я.

Мы с Хэрном переглянулись. В кувшине еще оставалось чуть-чуть воды, но здесь, на острове, ее не было. Я спустилась к серому потоку и попробовала воду. Здесь Река уже смешивалась с морем, а море — оно соленое. Не знаю, откуда эта соль берется, но морскую воду пить нельзя.

— И что же нам теперь делать? — шепотом спросила я.

— Мы не можем забрать лодку, — так же шепотом ответил Хэрн. — Робин без нее замерзнет. А течение здесь кошмарное. И я не вижу тут ни одного ручья.

Мы беспомощно посмотрели на невысокий песчаный берег. И, конечно же, Утенок не нашел ничего лучшего, как именно в этот момент громко заявить:

— Пить хочу — просто помираю!

— Заткнись! — хором рявкнули мы на него.

Но Робин уже приподнялась, опираясь на руку. Одеяла свалились с нее. Робин стучала зубами, а губы у нее сделались серо-синие.

— А что, вода закончилась? Я сейчас схожу и наберу…

— Ляжь сейчас же! — потребовала я, сердито зыркнув на Утенка. — Я сама наберу.

Я взяла кувшин и заковыляла вверх по склону песчаного холма. Я понятия не имела, что же мне делать. Я просто впала в глубокое уныние. Я уже потом поняла, что большие открытые пространства всегда нагоняют на меня тоску. Вот и на озере было примерно то же самое. Я ведь выросла среди холмов, где полно было уютных закутков. Здесь же земля была какая-то неправильная. Плоская равнина, серый песок, серая Река и какая-то странная фиолетово-серая дымка. Эта дымка ограничивала обзор. Впрочем, тут все равно не на что было смотреть. Единственное, за что мог зацепиться взгляд, так это за широкую полосу стремительно несущейся серой воды, отделяющей меня от берега. Мне ни в какую не верилось, что я смогу через нее перебраться.

И все же я двинулась вниз, к этому проливу. Я лелеяла робкую надежду — вдруг там вода окажется не соленой? И тут я услышала со стороны пролива крики Утенка. Он вопит так, только когда на самом деле перепуган.

— Помогите! — орал он.

Я помню, что бросила кувшин и помчалась к проливу, вспахивая серый песок и оставляя за собой борозду. Но это был не Утенок. Этот мальчишка был намного младше Утенка. Его несло течением, а он молотил руками по серой воде и орал не умолкая. На какой-то кошмарный момент я застыла, словно вкопанная, глядя на него. Но, видимо, я не просто так стояла и смотрела — когда-то же я успела сбросить башмаки и накидку.

— Плыви! — крикнула я мальчишке. — Плыви, если хочешь жить!

Он меня услышал. Он с новой силой замолотил руками и ногами, поднимая фонтаны брызг, но я увидела, что он совершенно не умеет плавать. Я с разбегу влетела в воду. Я помню, что я завизжала. Здешняя вода была куда холоднее, чем в Реке у Шеллинга, а вместо дна здесь была какая-то топкая дрянь. Тут можно было либо плыть — либо тонуть в грязи. И я поплыла изо всех сил. Я никогда прежде не плавала во время половодья — папа это запрещал. Но мне кажется, что возле нас течение никогда не бывало таким сильным, как здесь — даже в первую ночь половодья. Мои ноги понесло в сторону прежде, чем я оказалась на плаву. Неудивительно, что этот мальчишка так вопил. Я плыла изо всех сил, и все никак не могла переплыть этот узкий пролив.

Наверное, меня вынесло на этого тонущего мальчишку просто потому, что я была тяжелее. Поскольку я пыталась плыть вперед, меня несло наискосок. В общем, я старалась выгребать туда, где я видела его в последний раз. А он опять ушел под воду. Я уже подумала, что он утонул, и что пора думать о собственном спасении, но тут светловолосая голова вынырнула из воды — просто-таки мне в руку. Я вцепилась мальчишке в волосы и потащила его за собой.

Тут начался сущий кошмар. Паника мальчишки передалась и мне. Мы оба молотили по воде, орали и то и дело погружались с головой. Я рявкнула на него, чтобы он умолк, а он завизжал, чтобы я проваливала и оставила его в покое, и принялся обзываться. Я же обозвала его крабомордым недоумком и стукнула. В общем, вода вокруг нас так и кипела. Пока мы дрались, течение протащило нас мимо этого участка берега, и я увидела, что нас несет в море. Я попыталась ухватиться за берег — а рука ушла в него по самый локоть. Я до сих пор иногда вижу это во сне. Берег был мягким, словно творог. Но все-таки мне как-то удалось выбраться на него из засасывающей воды, и теперь нас принялся засасывать уже этот творожный берег. Я барахталась на нем и волокла беднягу за волосы. В общем, я как-то выползла на твердый песок и разревелась от облегчения.

Мальчишка тоже разревелся. Он стоял на четвереньках, и вода текла у него с волос и изо рта. Лицо у него все было в синих и красных пятнах, а голые ноги вообще сделались фиолетовыми. Он был одет в какую-то дурацкую тунику и штаны — в них, небось, было холодно, даже пока он не промок. Мальчишка дрожал. Я тоже.

— Заткнись, — сказала я ему. — Все уже в порядке.

Мальчишка посмотрел на меня так, словно это я была во всем виновата.