– Я так рад! – повторил он.

– Вы не хотите посмотреть на ребенка? Она здесь рядом.

– Она? Мне показалось, вы сказали…

– Я ничего не говорил. Вам, вероятно, послышалось. Вы ждали мальчика?

– Да, я думал… – он замолчал. Он был разочарован, как ребенок, получивший в подарок на день рождения не обещанный велосипед, а всего лишь книгу.

– Сожалею, но у вас девочка. Хорошенькая, с ямочкой на подбородке. Пожалуй, немного крупновата, что и вызвало определенные осложнения. Вот, посмотрите!

У нее были темные волосы, как у матери. Целая шапка волос.

– Можно бантик завязывать, – сказала сестра.

– Разве они не безволосые? – заикаясь, спросил Фрэнсис.

– Да, чаще всего, – доктор засмеялся. – Я говорил вам, она хорошенькая. Задаст она вам хлопот лет, этак, в шестнадцать!

– Девочка, – сказал Фрэнсис.

– Да она будет вам дороже и ближе, чем десять сыновей вместе взятых! Помяните мое слово. Вы еще придете и скажите мне это.

Так это или нет, но она-то в этом не виновата! – подумал Фрэнсис; он наклонился и дотронулся до руки ребенка так же, как до этого – до руки ее матери. Крошечные ручки были теплые. Пальчики ухватили его палец. Буквально мгновения прошли с тех пор, как это маленькое существо появилось на свет Божий, а оно уже требует что-то, ведет борьбу за существование! Пальчики сомкнулись. У него появилось странное чувство. Он так бы и держал свою руку в ее пальчиках, если бы сестра не отнесла малышку в кроватку…

В приемной Лионель вопросительно посмотрел на него.

– Девочка, – сказал Фрэнсис. – Обе чувствуют себя хорошо.

– Да? Ну тогда удачи тебе, старина! А вот еще одно хорошее предзнаменование. Подойди сюда, посмотри!

Почти в кромешной темноте гордо возвышался крейсер. Он был освещен огнями от носа до кормы. Казалось, он заполнил собою, своей «значимостью» все пространство порта.

– Итак, – заметил Лионель, – вот и решение всех проблем. Ночь действительно была очень длинной, во всех отношениях.

– Да, во всех отношениях. Мать и дитя! – доктор Стрэнд воспринял все в буквальном смысле.

– Я имел в виду, – уточнил Лионель, – я имел в виду рождение ребенка и этот бунт. Теперь на нашем острове, слава Богу, опять восстановятся порядок и спокойствие. Войска уже здесь.

– Нет, друг мой, – предостерег доктор. – Конца и краю этому не видать!

– Вы так думаете?

– Да, это всего лишь цветочки, а я… смотрю на несколько лет вперед. Да, я заглядываю в будущее…

Лионель встрепенулся.

– Ты не собираешься домой, Фрэнсис? Еще не скоро все утрясется и успокоится.

– Я хочу поехать домой и поспать. Отоспался бы на неделю вперед!

– Будь осторожен! Эта ночь еще не кончилась. Береги себя!

Утро было тихое. Легкие дуновения ветерка поднимали клубы пыли с пепелища, где еще совсем недавно было новое крыло дома. Пожар чуть было не перекинулся и на центральную часть дома, если бы не спасительный, чудотворный дождь!

– Ох, если бы дождь пошел раньше! – причитал Озборн. – Мы пытались тушить пожар из колодца, но напор был слишком слаб, а до реки дотянуть шланг мы не смогли. Мы таскали воду ведрами – мы все перепробовали, мистер Лютер. Выбежала моя жена, служанки, все. Мы чуть сами не погибли в этом пожаре.

– Вы сделали все, что могли, – тихо сказал Фрэнсис.

– Я бы никогда не поверил, что так может быть, если бы сам не был там. И ветер дул в нашу сторону, и свежая краска. Слова Богу, что начался дождь, иначе мы потеряли бы весь дом.

От нового крыла не осталось ничего, кроме каких-то железяк: подставки для дров в камине или канделябры – не поймешь.

– Ужасно, – сказал Озборн. – Ужасно. – В голосе его слышался страх.

Все утро и весь день окружающие беспрестанно разговаривали с Фрэнсисом. Вероятно, они считали, что лучший способ хоть как-то успокоить, отвлечь его – это говорить, говорить!

– О Господи! Как же все это произошло, мистер Лютер? Тронули только ваш дом на всем острове. Горят тростниковые поля, но это и не удивительно, когда вокруг такое творится! На моей памяти не было таких случаев, когда поджигали дома. Да и раньше тоже.

– Нет, – сказал Фрэнсис. В груди у него защемило. Интересно, можно ли в столь молодом возрасте получить инфаркт от горя? Нет, он не может себе позволить и это. Как оставит он Марджори с младенцем одних в этом хаосе?!

Озборн понизил голос:

– Я вот думаю, не из-за бананов ли приключилось все это. Нам удалось погрузить один грузовик и вывезти его, но за воротами толпа остановила грузовик. Поверьте мне, они словно сошли с ума! Но клянусь вам, там не было никого из наших людей. Конечно, грузовик перевернуть или еще что-нибудь в этом роде… но пожар! Нет, они не могли. Говорят, в городе в эти дни было много поджогов. Поджигатели – четырнадцатилетние мальчишки. Дикие, неуправляемые дети. Их не поймать: такие вывернутся и ускользнут.

Может быть, впервые за эти часы Фрэнсис серьезно задумался.

– Не дети из города. Чего ради им приезжать сюда? И почему они выбрали именно мой дом? Нет смысла. Нет, Озборн, наверное, это были все-таки забастовщики. Необязательно наши, из Элевтеры, какие-нибудь сорвиголовы из окрестных деревень. Дядя рассказывал, что они разнесли все в пух и прах: сплошные погромы, поджоги. И у нас в округе прошел митинг радикалов, всего лишь в двух милях отсюда! Сначала я не поверил ему, но он оказался прав. Вот, пожалуйста, вам и результат!

Озборн не отвечал. Он протянул руку и поймал капельку дождя, невесть откуда появившуюся: небо было ясное, ярко светило солнце.

– Грибной дождь, – сказал он.

Ветер перенес на траву ветошь с пепелища. Опалена по краям, но можно различить рисунок: арабески, бутоны, Фрэнсис узнал эту ткань, Марджори заказывала ее в Нью-Йорке. Он наклонился и подобрал этот кусочек. Как долго она выбирала! Оформление интерьера новых комнат доставляло ей радость, было любимейшим занятием в ее жизни до беременности.

Он потер ткань пальцами. Погиб его отец, когда заполыхала эта ткань! Сгорел заживо, как пылающий факел, среди красных и белых китайских пионов. И нет его больше, веселого и доброго, щедрого и безвольного! И никого он больше не будет раздражать, и никто больше не побеспокоится о нем! А его мать, перебинтованная, неподвижная, погруженная в тишину и собственные раздумья! Она, казалось, не осознала еще происшедшей трагедии: а может быть, она казнила себя, что приехала сюда – ведь она так этого не хотела! Фрэнсис снова и снова возвращался к мысли, что приехала-то она из-за него.

Дождь намочил его. Он долго стоял, не обращая внимания на то, что промок, и плакал под этим теплым тихим дождем.

Глава 16

Позже какой-нибудь журналист или публицист, скажем, Кэт Трэбокс или кто-нибудь другой, опишет происшедшие события красочно и образно, представив их как серию потрясений, нарушивших в эти несколько дней мирное течение жизни. Сначала всех потрясла гибель невинных людей в Элевтере, а позже – кровавые столкновения полиции с гражданским населением. А павший парнишка-солдат, сраженный случайной пулей? Может быть, впервые он уехал так далеко из родной Англии! Но больше всего поразила глубина и сила гнева, ненависти.

Крейсер стоял в порту как гарант безопасности. Порядок был восстановлен, ликвидированы последствия погромов, и люди продолжали работать. Прохожие, как и раньше здоровались и отвечали на приветствия друг друга. Но кто знал, какие чувства – негодования, гнева – скрывали эти мирные улыбки!

Фрэнсис не замечал и не осознавал происходящее. Определенные процедуры, инстанции, службы – словно в тумане он прошел через все это. Заупокойная служба – похороны без тела покойного, потом больница. Встреча с напуганной Марджори, рыдающей, но находящей утешение в заботах о новорожденной. А дальше по коридору – его мать; она самоотверженно борется за выживание, физическое и моральное, оправляется от ожогов и горя утраты. Большую часть времени он проводил дома, заточив себя в библиотеке, погружаясь в печаль и скорбь, которые, казалось, только и ждут подходящего момента, чтобы наброситься на него, схватить и поглотить, обволакивая его своими воздушными одеяниями.