— И помнят о нем?

— Конечно.

Старик почему-то довольно улыбнулся и погладил опрятную бороду.

Ближе к вечеру супруги (отец и мать подростков и девушки) вернулись, как оказалось, из поездки в Венецию за гостинцами. Жена — высокая красивая италийка среднего возраста — раскланялась с гостями и ушла переодеться. Муж — худой, небольшого роста брюнет, поздоровался вежливо, представился гостям — «Романус меня зовут, Романус» и тоже ушел переодеваться.

Старик, которого звали Базилио, и Нестор закончили работу. Вскоре семья и гости сели ужинать.

Девушка, дочь Романуса, время от времени смотрела смущенным взглядом на Бенедикта. В своем купеческом костюме глава прелатов мира действительно был неотразим, а в столовых манерах его чувствовалось превосходное воспитание. Длинные пальцы ловко орудовали ножом, разделывая говядину. Поднимая кубок, Бенедикт демонстрировал изящное запястье. Очень правильные черты лица его подчеркивались длинными прямыми темными волосами. Красивый баритон гостя заставлял девушку трепетать и чувствовать томление и тоску.

Несколькими часами ранее, следуя прогулочным шагом вдоль небрежно укрепленного промежуточного канала в Сан-Марко, Маринка выговаривала матери таким образом:

— Ты, мутер, что-то совсем притихла последнее время. Это даже неприлично как-то. Смотри сколько веселых лиц кругом, все радуются, солнышко светит. Чем ты так озабочена?

— Как ты думаешь, Маринка, человек — хозяин своей судьбы, или же все в мире предопределено?

— Это зависит от того, сколько у человека денег, — серьезно ответила Маринка. — И еще наверное от климата. В Швеции, например, трудно быть хозяином судьбы — снег идет, все по домам сидят. Здесь легче.

Пьяцца Романа, в то время — центр развлечений Венеции — открылась женщинам во всей своей медиевальной красе, с товарами и лавками по периметру, с уличными певцами, одетыми броско и пестро. Разносчики предлагали всякое, от пирогов из особого венецианского теста до краденых драгоценностей. По соседству с музыкантами фокусник показывал чудеса. В республиканской Венеции за исполнением церковных законов, приравнивавших фокусы к оккультизму, следили менее строго, чем в других местах.

— Вот яйцо, — говорил фокусник, показывая куриное яйцо зрителям. — Сейчас оно исчезнет. Вот, смотрите внимательно. Раз… — он обернулся вокруг себя, держа яйцо на виду. — Два… Три!

Быстрым жестом он сунул яйцо себе под мышку.

— Обман, обман! — закричали ему. — Ты сунул яйцо под мышку, мы так тоже умеем!

— Под мышку? — удивился фокусник.

— Да!

— Под которую?

— Под ту! Вон ту, — зрители стали показывать пальцами на левую мышку.

Фокусник сделал вид, что не понял, и заглянул себе под правую мышку, а затем недоуменно показал ее зрителям.

— Нет, под другую! Другую! — закричали ему.

— Другую?

Он сделал полуоборот и, стоя спиной к публике, снова заглянул себе под правую мышку, которая теперь по отношению к аудитории оказалась слева.

— Нет, нет! — в толпе стали смеяться. — Под другую!

— Ах под другую! — сообразил фокусник, снова поворачиваясь к публике. — Ага. Под эту?

И он продемонстрировал аудитории левую мышку. Там тоже не оказалось яйца.

— На самом деле это конечно же обман, — признался фокусник. — Яйцо действительно не исчезло, я его спрятал. А знаете куда?

— Куда? — спросили его.

— А вот этому парню за ухо!

И фокусник вытащил яйцо из-за уха смущенного мальчика лет десяти. Толпа засмеялась.

— Маринка, видишь вон ту таверну? Со столиками на открытом воздухе? — спросила Эржбета.

— Да.

— Посиди там, я вернусь через полчаса.

— Мутер, это нечестно. Ты обещала, что мы везде будем таскаться вдвоем.

— Будем. Через полчаса.

— Ма, ну пожалуйста!

— Будь хорошей девочкой, Маринка.

Маринка недовольно пожала пухлыми плечами, поправила рыжую копну волос, и пошла, бедрами покачивая, к таверне. Эржбета, подождав и уверившись, что дочь сидит за столиком и болтает с половым, быстро переместилась к углу и скользнула в проулок — совершенно пустой, хотя и примыкавший к многолюдной пьяцце.

— Здравствуй.

— И ты здравствуй.

Ликургус в походном облачении, со свердом, мрачный как всегда, сказал только:

— Вон там она обитается.

И показал на непримечательную дверь.

Вдвоем они зашли в полутемное помещение. Неприятный и неопрятный старик посмотрел на них подслеповатыми глазами и ничего не сказал. Ликургус окинул комнату взглядом и уверенно шагнул к узкой двери, за которой оказалась скрипучая, пахнущая мышами лестница. Они поднялись во второй уровень и, пройдя проем, оказались в комнате, похожей на келью, с каменным полом и одним окном. Несмотря на теплый день, в печи горел огонь. Стены в темных потеках.

На ложе сидела женщина в одной робе — не старая еще, с благородными чертами лица.

— Все-таки явились, — недовольно сказала она.

— Ты, Юстиния, все молодеешь, — сделал ей комплимент Ликургус.

— Да, я все еще ничего, не правда ли? — вдруг обрадовалась Юстиния.

— К делу Юстиния, к делу. Где Сакр?

— Сакр не придет, — Юстиния недобро посмотрела — сперва на Ликургуса, затем на Эржбету. — Не придет Сакр. Видеть вас не желает.

Эржбета подошла к окну — посмотреть, все ли еще там Венеция. Венеция была на месте, но это была какая-то другая Венеция, и время дня было другое.

— Понимаю, почему, — сказал Ликургус. — Но мы и без него обойдемся. Сакр нарушил условия договора, и договор таким образом нас больше не касается. Предсказания не сбылись. Следовательно, договор нужно расторгнуть прямо сейчас. И ты это сделаешь, Юстиния.

В отличие от Эржбеты, излишнего любопытства он не проявлял. Женщины могут одновременно делать несколько грунок сразу, если грунки не слишком сложные. Мужчины могут делать только одно дело за раз.

— А девушка твоя с тобою согласна? — злорадно осведомилась Юстиния.

— Я согласна, — подтвердила Эржбета, отходя от окна. — Договор должен быть расторгнут. Поэтому мы здесь.

Юстиния поерзала на ложе, переменила позу, подогнула под себя ноги. Длинные седые волосы выглядели неряшливо.

— Вы меня разжалобили. Вы помните причины заключения договора? Хорошо помните?

— Глупый вопрос, — сказал Ликургус.

— Развратники, — без осуждения заметила Юстиния. — Похотливые твари. Оба. Я тебе, Ликургус, предлагала зачать со мной ребенка. И договора бы никакого не было. Но ты отказался.

— Наш с тобою ребенок получился бы еще хуже…

— Чем то, что получилось с ней? Не знаю, не знаю. В конце концов, я не сестра тебе.

— Как ты смеешь! — возмутилась Эржбета.

— Смею, милая, смею. Уж меня-то вы не обманете. Прекрасно вы знали тогда, что вы брат и сестра. Потому и к ворожихе побежали — не в церковь, а именно к ворожихе. Там вас Сакр и прищучил договором. А вы ему поверили, дураки. «Ах, родится Антихрист». А откуда вам было знать, родится он или нет? Может, очень даже хороший человек родился бы, ежели без договора. А так пришлось дитятю отдавать на воспитание каким-то шведам бестолковым. А условия-то, условия! Сакр — он выдумщик большой. Мол, подчиняетесь вы приказу любого кесаря, который рядом окажется. Иначе весь мир узнает, что вы родители Антихриста. И вы этой сказке поверили!

— Это не сказка, — возразила Эржбета. — Перестань кривляться, Юстиния.

— Не сказка? Вот Сакр — нарушил условия, ну и где же он, Антихрист? Нету. Погода есть, страда есть, река течет, а Антихриста нету. О! Ты, Ликургус, думаешь небось, что коли ты себя Ордену посвятил, так тебя там, наверху, простят и приголубят? За заслуги? Жди! — Она помолчала, глядя на Ликургуса. — Позволь, — сказала она, — ты действительно так думаешь? Ну, знаешь ли…

Эржбета быстро посмотрела на Ликургуса.

— Ты его видел? — спросила она.

— Сына нашего?

Ликургус кивнул.

— Обычный человек?

— Вполне. Охотник он. Любит приемных родителей. Все довольны.