Только после того, как к середине XV столетия дошло до конкордата с немецким государством, начал укрепляться государственный авторитет. Папы переехали в Рим, могли начинать теперь восстанавливать библиотеку и интересоваться итальянской историей. Тогда внезапно и появляется много старых рукописей, которые сегодня рассматриваются в качестве исторических источников, хотя они доподлинно не могут рассматриваться как таковые согласно современным филологическим критериям. В большинстве случаев уничтожались именно те рукописи, которые уже отслужили как образец для печати. Якобы папы, которые фигурировали как их издатели (первооткрыватели), ничего думали о том, чтобы уничтожить ценный оригинал. У Гемберта Гунгера можно читать фактически следующее: «Им важны были не кодексы, а авторы; а с оригиналами работали в XV столетии очень небрежно». Соглашаются даже с тем, что «переданный (из античности) текст охотно создавался согласно личного вкуса переписчика или издателя (а)». Соглашаются также с тем, что «намерение производить занимательную литературу для высоких заказчиков, более сильно было развито, чем филологическая совесть». (Herbert Hunger u.a. Die Textueberlieferung der antiken Literatur und der Bibel. «Передача текстов античной литературы и Библии». Muenchen 1988.

Но если у экспертов передачи истории совершенно нет никакого сомнения в том, что тогда филологическая совесть уступала по значению задаче обслуживания [чьих-то интересов—ВП], что переданные тексты изменялись по личному вкусу, и что первоначальные подлинники и без того в большинстве случаев не существуют, то тогда ведь эти источники согласно сегодняшним филологическим критериям уместно встречать более чем критически!

Вот, например, книги Иосифа Флавия по иудейской истории, которые внезапно становятся тогда важным дополнением к Библии. В конце XV столетия собрание трудов (предполагаемого) иудея Иосифа Флавия издает именно католический кардинал издает. До того времени вообще никто пока не знал этого Иосифа Флавия, или, как это успокаивающе называется в традиционной исторической науке: «Он игнорировался». Иосиф должен был быть благородным иудеем, который в 67 году озлобленно боролся против римлян, был схвачен, взят в плен, но его пощадили, так как он связал якобы мессианский слой Ветхого Завета с Веспасианом. (Mueller J.G., Josephus Flavius gegen den Apion. («Иосиф Флавий против Апиона») Базель в 1877. S. 2). Но почему должен был римлянин Веспасиан иметь в 67 году какой-то интерес к Ветхому Завету, не говоря уже о его невежестве в вопросе, кто такой мессия?

Согласно всему, что мы знаем о религии римской империи, не было там никакого мессии. Вениамин Тудельский[26]^[26] цитирует книгу авторства Иосиппона, что рассматривает историографию как переработку «Иудейской истории» Иосифа Флавия, но цитаты и сведения, которые Вениамин изымает у Иосиппона, полностью отличаются от текста Иосифа. Возможно, этот текст Иосиппона образцом для текстов Иосифа, которые произвел ренессанс. (Хотя не исключены и другие варианты—ВП).

Диоген Лаэртиус[27]^[27]—это практически наш единственный источник по биографиям античных философов. Мы будем обязанными ему историей авторства Диогена в тоне «не мешайте моим постройкам» и другим красивым историям, которые ослабляют любое занятие историей. Но для него также имеет значение то, что он внезапно появляется когда-нибудь в византийское время из ничего и его рукопись не может прослеживаться никоим образом до того времени, о котором берется он писать. Интересным является также возбуждение, с которым пишет Диоген Лаэртский об истории философии. Он говорит там именно то, что он хотел бы ввести утверждение, что философия развивалась у греков, а не на Востоке. «There are some who say that the study of philosophy had its beginning among the barbarians». («Есть некоторые, которые говорят, что изучение философии имеет свое начало среди варваров»). Он упоминает тогда вавилонцев и ассирийцев с халдеями, персов с их магией, индийцами с их гимнософистами, кельтов и галлов с друидами. При этом он датирует Зороастра, первого персидского мага, 5000 годами до падения Трои. И в конце концов пишет: «These authors forget that the achievements which they attribute to the barbarians belong to the Greeks, with whom not merely философy but the human race itself began. For instance, Musaeus is claimed by Athens, Linus by Thebes». («Эти авторы забыли, что достижения, которые они внесли варварам, принадлежат грекам, с которыми началась не просто философия, но и подъем человечества. Например, музей был потребован, утвержден Афинами, а Линус (видимо, речь идет о латинском lines—мазать, печать, тогда получается, что речь идет о скульптуре—ВП)—Фивами. (Hicks, R.D., Diogenes Laertius. «Диоген Лаэртиус». Лондон в 1975. S.4 и на сл. страницах). Отчетливо приводятся аргументы, что Диоген как источник, с одной стороны, осознается для культурного главенства греков, а с другой стороны, имеет другое историческое знание. Такое же, как немецкий историзм.

Сомнительной была до XV столетия источниковедческая база для немецкой истории. Что нужно было безотлагательно, так это был источник, который изображал бы Германию от этого времени до времени римского господства. И фактически тогда внезапно появляется «Германия» Тацита[28]^[28] как будто из ничего как «пропавший без вести» источник. Об открытии «Германии» сообщает традиционная историческая наука следующее: «Итак, якобы Поджио (секретарь папы) дал анонимному монаху из Герсфельда в 1425 году список желаемых источников. В этом списке стоял также Тацит. Случаю хотелось того, что неизвестный монах из Герсфельда затем случайно в собственном монастыре «открыл» Тацита. Альберто д'Асколи «принес рукопись 1455 в Италию», пишет Горст Рюдигер (в: Hunger, 541 и на следующих страницах).

Вся история кажется странной. Список пожеланий папского секретаря, затем случайная находка в монастыре, и затем прошло еще 25 лет, пока кодекс не прибыл в Италию, где его папа позволяет печатать. Само собой разумеется, что здесь одновременно исчезает также оригинал рукописи. Некоторое время позднее инквизицией казнится Чеччо д'Асколи, потомок Альберто д'Асколи. Хотели ли его как последнего свидетеля привести к молчанию?

Никто нам не объясняет нам, почему рукописи Тацита в течение 1500 лет оставались неиспользованными. Плиний[29]^[29] (видимо, речь идет о Плинии младшем, хотя при критическом взгляде можно обратить и на двух Плиниев—ВП), хоть упоминает его имя, но ничего более, и Кассидор цитирует Тацита согласно Теме Бернштайну (или шаблон, согласно которого он подделывался), добросовестно, как известного «Cornelius» (M.Grant) (Его полное имя—Cornelius Tacitus—ВП). Давайте вспомним о том, что «немцы», должны были полностью обладать Европой как франки с 8 столетия. Ключевое слово: «Карл Великий»[30]^[30], «Священное Римское государство немецкой нации», «каролингский ренессанс». Если бы действительно нашелся текст Тацита в монастыре Герсфельд, то он был бы наверняка во время каролингского ренессанса храним, используем и копируем. Если тогда еще наступили, конечно же, еще Отто и Оттонский ренессанс, то был тогда и Фридрих II Штауфер[31]^[31], которого называли философом на троне императора. Никогда не удавалось открыть Тацита до тех пор, пока римские папы об этом деле не позаботились.

Или ли не должен был каролингский ренессанс таким образом испытывать радость к образованию? Современное историческое исследование, тем не менее, подтверждает интересную, открытую интеллектуальную атмосферу раннего средневековья. Например, Филипп Депро—в работе «Buchersuche und Buchertausch im Zeitalter der karolingischen Renaissance am Beispiel des Briefwechsels des Lupus von Ferrieres» («Поиск книг и обмен книг в век каролингского ренессанса на примере переписки Люпуса из Ферре (Люпус фон Ферре)»), AKG (Archiv fuer Kulturgechichte («Архив для истории культуры»—немецкий журнал), в 1994—не оставляет никакого сомнения в том, что это было, естественно, в то время, когда кодексов было немного. Он говорит о «правиле, согласно которому тот, который набросился на новое дело, должен также других принести к знанию». Депро указывает затем, что Люпус от Ферре, который владел примерно 94 книгами, с помощью каталога в Фульде совершенно точно знал, например, какие книги были в Зелигенштадте. Если это так, то кажется совсем невероятным, что такой текст, как Тацит, не мог наблюдаться в каролингском ренессансе.