Оба месяц провалялись в лазарете. По иронии судьбы, места им достались по соседству. Первую неделю они демонстративно отворачивались друг от друга. И Казакову Алексею и Гущину Виктору врач прописал постельный режим. Алексею зашили порез и запретили вставать, пока не снимут швы, гипсовая лангетка украшала вправленный нос. Виктору же необходим был покой из-за сильного сотрясения мозга. Невольно Казаков задумался о личности Гущина: – Умом конечно не блещет, зато настырный, природа наделила его невероятной физической силой, а если с ним найти общий язык, может стать преданным другом.
Постепенно чаша весов склонялась на сторону Тюленя, а через неделю Атаман уже не мог себе представить лучшего подельника. Он ловил момент для откровенного разговора.
Дней через десять дней лазаретной жизни больным разрешили немного ходить. По крайней мере, курилку они посещали. Атаман дождался, когда в курительной комнате никого не осталось, кроме Тюленя. Виктор поднялся и, окинув Алексея недобрым взглядом, направился к выходу.
– Подожди, – остановил его Казаков. – Есть разговор.
– Не о чем нам беседовать, – с какой-то грустью отозвался Гущин. – Я уважаю законы – ты главный.
– Я не такой единоличник, как ты, и готов разделить первенство с тобой, – Атаман заметил, как напрягся его недавний соперник по поединку. – Мне лично хватает обязанностей бугра на работе, а ты можешь распоряжаться в бараке. Тюлень нерешительно остановился у выхода.
– Сам видишь, оказывается, нам есть о чем побеседовать, – остановил его Алексей.
Виктор вернулся и сел на край длинной лавки, усердно напрягая мозговые извилины, которых явно не хватало для получения ответов на поставленные перед собой вопросы.
– Не возьму в голову, тебе-то какой с этого резон?
– Не люблю лишние хлопоты, – Алексей заранее продумал предстоящий разговор и теперь отвечал, не задумываясь. – Ну, согласен?
– Нужно быть полным идиотом, чтоб отказываться от такого выгодного предложения, – он и представить себе не мог, что такое возможно.
– Значит, по первому пункту договорились, – констатировал Атаман, предлагая сигарету собеседнику и закуривая сам. – Теперь о самом важном, – он на какое-то время задумался, а заинтригованный Виктор, молча ожидал продолжения. – Ты заметил, что при Диксоне и порядок был, и никто никого не ущемлял в правах?
– Ну, – утвердительно кивнул Тюлень.
– Происходило это потому, что Диксон делился своим, а не отнимал у других. Парней такое устраивало и они не бузили. Ты же, насколько успел я изучить твою натуру, будешь всех гнуть, – продолжал Атаман.
– Не пойму: то ты предлагаешь быть авторитетом, то начинаешь нести ахинею, что нельзя обижать слабых. У нас, между прочим, не общество благородных девиц! Каким интересно образом буду делиться с другими, если у них же не отниму? Чудес на свете не бывает, – разошелся Тюлень.
– А как по-твоему это делал Диксон? – перебил его Атаман.
– Диксон? – Гущин задумчиво почесал затылок. – А ведь он действительно парней не трогал. Только я об этом не задумывался.
– То-то, – задумчиво поднял указательный палец Алексей. – Не задумывался. В пример можно привести не только Диксона, но и Сутулого, сам я тоже собирался жить, как они. Пока, как ты говоришь, слабых в бараке не задирают, они также не задумываются, но стоит начаться разборкам между нами, слабые объединятся и превратятся в сильных. Одни будут за тебя, другие против. А Сутулый и Диксон такого не допускали. Как думаешь верховодить ты?
– Теперь даже не знаю. В других бараках осужденные разбиты на несколько лагерей, но заправляет всем небольшая кучка во главе с авторитетом.
– Но там происходят постоянные стычки, а авторитету постоянно приходится доказывать, что он сильнейший и рано или поздно верхушка меняется.
– Да, наш барак в этом отношении передовой, – вынужден был признать Гущин. – Только я все равно не улавливаю, отчего так происходит.
– Дело в том, что Сутулый правил на пару с Диксоном, Диксон – со мной, а я предлагаю держать барак вместе с тобой и самим зарабатывать филки, а не отнимать чужую собственность. И в бараке будет спокойно, и ты станешь авторитетом без лишней крови.
– Красиво излагаешь, только я в сказки не верю, вышел из детского возраста. А слушаю тебя только потому, что на сегодняшний день ты показал свое преимущество.
– Тогда слушай до конца и поймешь, что я тебе правду говорю, – и Атаман изложил суть, ради которой затеял беседу.
Алексей закончил говорить и вытер рукавом лоб. Виктор ни разу не перебил его, лишь время от времени бросал недоверчивые взгляды.
– Я парюсь здесь за бандитизм, имею уже две судимости. Если все, что ты тут излагал – чистая правда, то меня агитировать не нужно, – серьезно сказал Тюлень, которому еще с трудом верилось в удачу.
Атаман перевел дух, он ожидал, что на него посыплется град вопросов, но вышло все намного проще.
– За наш нерушимый союз, – полушуткой сказал он, протягивая руку.
Крепкое рукопожатие, от которого Алексей чуть не лишился кисти, скрепило договор заговорщиков и непримиримые враги превратились в союзников.
– Ну и силища, – отпустил Казаков комплимент в адрес нового друга, растирая онемевшие пальцы.
– Представляешь, если б зацепил тебя во время поединка?
– Представляю, – Атаман даже поежился. – Но в том-то и дело, что если бы.
– Ладно, замнем для ясности, – миролюбиво предложил Тюлень и его толстые, большие губы расплылись в улыбке, которую отчасти можно было назвать и добродушной.
И, тем не менее, улыбку на лице этой горилы Алексей видел впервые…
Вернулись Атаман и Тюлень в барак, после лазарета, ко всеобщему изумлению, как в когда-то Алексей вернулся с Диксоном из карцера, в обнимку. А через три дня Гущина перевели работать в столярку, помощником бригадира, так он попал в подсобное помещение: полукаптерку, полуспортивный зал.
– Ого! – только и смог сказать он.
– А ты как думал? – многозначительно ответил бугор. – На том стоим.
После обеда единомышленников навестил отрядный и они получили первое совместное задание…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
После того, как ее обокрали, Ирина вернулась к прежнему скромному образу жизни. В милицию она не обратилась, потому что, во-первых, не хотела нанести вред своим братьям, несмотря на то, что тс ее не больно жалели, во-вторых, не смогла бы толком объяснить, откуда у нее завелись деньги. Пришлось навсегда похоронить мечту о благоустроенном жилье.
Настенные часы пробили десять. Зимой темнело рано, и на дворе уже давно стояла непроглядная темень. Ирина только что уложила детей, выдвинула из угла старую зингеровскую швейную машинку и подумала:
– Такова моя доля: шить по ночам сорочки и едва сводить концы с концами.
Тихий, вкрадчивый стук в окошко прервал мрачные думы. Накинув телогрейку, Ирина вышла на веранду. Распахнув дверь, увидела перед собой двух молодых людей, лет двадцати на вид.
– Что вам нужно? – спросила она, перепугавшись.
– Меня зовут Маратом, – представился Диксон. А его Павлом, – он кивнул головой в сторону Сутулого. Мы пришли с миром и принесли весточку от вашего сына.
Ирина сразу успокоилась и пригласила гостей пройти в дом. Молодые люди оказались общительными, быстро завязалась беседа. Ирина Анатольевна больше слушала небылицы про райскую жизнь сына, чем говорила сама. Но она понимала, что парни врут, стараясь не бередить душевные раны и успокоить материнское сердце. Ей нравились учтивость и уважение, которые проявляли гости и она предложила:
– Может, чайку горяченького? С мороза-то лучше ничего нет.
– Спасибо, не откажемся, – ответил Марат за двоих.
– Долго ты рассиживаться собираешься? – недовольным тоном поинтересовался Сутулый, когда хозяйка ушла на кухню ставить чайник и оставила их одних.
– Атаман просил передать матери деньги и разузнать, как у нее идут дела, он считает, что она сама ни за что не сообщит о своих бедах, – оправдался Диксон. – И по-моему настроение у нее было не ахти, пока мы его немного не приподняли.