– Ах ты, мегера, – вскочил пьяный хозяин. – Забыла свое место? Но так я напомню, – он ударил ее кулаком в живот.

Жена закричала не своим голосом, согнулась, и присела на корточки.

– Чтоб через десять минут накрыла на стол, я жрать хочу, – приказал Леонид и ушел в дом, так громко хлопнув дверью, что посыпалась штукатурка. Он сел на диван, закинув ногу на ногу, достал новую папиросу, прикурил и кинул горелую спичку на пол.

– У-у-у! – раскрылись дверцы тумбочки, оттуда выскочил Сережа и бросился к отцу. – Не нашел, папка, не нашел! – тараторил возбужденно сын, уже сидя на коленях у отца.

Леонид встал с ребенком на руках и подбросил его несколько раз к потолку, окутывая малыша дымом.

– Еще, еще, – загорелись у Сережи глазенки. – Папа, еще!

– Отпусти ребенка или затуши папиросу, – сказала вошедшая Ирина Анатольевна, охая и держась за живот.

Муж бросил на нее злой взгляд и выпустил дым в лицо сыну.

– Пусть привыкает, мужик растет. Малыш поморщился и закашлялся.

– Отпусти, папа, отпусти – глаза щиплет, – захныкал он.

– Оглох или сердца у тебя нет? Ведь родное дитя просит, а он? – она кинулась к мужу и стала вырывать сына.

– Совсем никакого уважения, – отец отпустил ребенка и влепил жене оплеуху, та отлетела вместе с сыном.

– Не бей маму, не бей, – в голос заревел Сережа.

– И ты туда же, выродок? – Леонид бросил окурок на пол и раздавил его ногой.

– Ну зачем свинячишь? У меня и так руки отваливаются, – жалобно произнесла Ирина Анатольевна, прижимая к себе сына, гладя его по голове и успокаивая.

– Заткнись, без тебя тошно, – взревел Леонид.

– Совести у тебя нет ни на грош, чадо разрывается, а… – она не успела договорить.

Муж схватил ее за волосы одной рукой, а другой наотмашь тыльной стороной ладони ударил по лицу.

– Совести говоришь нет? – передразнил он жену, таская ее за волосы по комнате. – Выходит ты совестливая? Что молчишь, язык проглотила?

Ирина выронила ребенка, тот путался под ногами, заливаясь слезами. Она прикрыла руками живот, не заботясь о голове, на которую так и сыпались удары. А Сережа, хоть и перепуганный насмерть, ухватился за ногу отца, пытаясь как-то защитить мать и елозил вместе с ней по всей комнате. Он, привыкший к подобным сценам, уже не ревел, а лишь скрипел зубками – все сильнее и сильнее сжимая пальчики на штанине у отца. От напряжения побелели суставы, он любил отца, но ему было жалко и маму. Малыш пыхтел и думал, что когда вырастет большим и сильным никогда не обидит слабых.

– Ты опять за старое, мать избивать? – в доме появился старший, четырнадцатилетний сын Казаковых Алексей и пришел на помощь матери. – Сколько раз нужно тебе говорить, чтоб не распускал рук? – сын ударил горе-отца в челюсть и тот выпустил жену.

Леонид поднялся и вытер кровь, сочившуюся из рассеченной губы, рукавом рубашки.

– Так, – многозначительно произнес он. – Маменькин сыночек, прихвостень, на родного отца руку поднял?!

– А ты мать не трогай, – огрызнулся подросток.

– Знай я, что доживу до такого дня, в колыбели бы придушил змееныша, – сказал глава семьи, но на рожон не полез.

– Смени пластинку, – ответил Алексей, успокаиваясь. – Нажрался, так иди отдыхай, нечего тут права качать, – уже мирно закончил старший сын.

Ирина Анатольевна ушла на кухню, Сережа терся около брата, а Леонид отправился в спальню и бухнулся на кровать, не раздеваясь и не разуваясь. Это была небольшая комнатка, где стояла одна кровать и огромный дедовский сундук, который хозяйка запирала на замок и никого к его содержимому не допускала.

– Мальчики! Кушать, – позвала хозяйка из кухни. Малыш дул на ложку, обжигался, снова дул, но не позволял матери кормить себя – любил самостоятельность. Остальные молча хлебали суп. Алексей, насупившийся и угрюмный, быстро опорожнял тарелку. А мать, задумавшись, больше водила ложкой по дну тарелки, чем ела.

– Алеша, позови отца, – не выдержала Ирина Анатольевна.

– Да ну его, – буркнул старший сын.

– Позови, сказала же! Человек с работы, голодный, – настаивала на своем мать.

– Вот так всегда, он ее лупит, а она его жалеет, – с досадой ответил Алексей и поднялся.

Леонид, подогнув под себя ногу в грязном полуботинке, храпел, пуская слюни, он не слышал и не чувствовал, как к нему подошел первенец и потряс за плечо, брезгливо поморщившись. Сообразив, что на предка легкое прикосновение не действует, сын перевернул его на спину и потряс сильнее, дергая за ворот рубашки.

– Что надо? – открыл глаза глава семьи.

– Мать за тобой послала, – угрюмо сказал сын.

Старший сын не любил отца и всякий раз это подчеркивал. Он не понимал мать, которая прощает ему все вместо того, чтобы сдать в милицию. Алексей считал, что нары – самое лучшее место для такой скотины. Он опасался, что в порыве необузданной ненависти, которая нередко накатывала на него, не выдержит и убьет того, благодаря кому появился на свет. Это, наверно, единственная заслуга его отца. Алексей знал, что основную нагрузку в его воспитании на своих хрупких плечах несет мать, и очень любил ее за это. Он переживал трудный, переходный возраст и все видел без малейших оттенков: если любил, то любил, если ненавидел, то ненавидел.

– Зачем я ей понадобился, – спросил кормилец, державший семью на голодном пайке и больше заботившийся о своей луженой глотке.

– Ужин стынет, – выдавил из себя первенец.

– Пусть сама жрет свои помои, – пробурчал отец и отвернулся к стенке.

– На большее ты не заработал, – начиная выходить из себя, заступился за мать сын. – Не советую тебе оскорблять маму в моем присутствии, иначе…

– Что иначе? – усмехнулся папаша. – Пока еще мелко плаваешь, сосунок.

Алеша хотел развернуть труженика, на зарплату которого они были вынуждены влачить жалкое существование, и съездить ему по физиономии. Но жалея мать, он сдержался.

– Он не голоден, – ответил сын, на немой вопрос матери и добавил: – Не унижайся ты перед ним, мам. Жрать захочет, сам приползет.

– А ты не осуждай его, Алеша, какой ни есть, а все же отец, – мать протерла глаза передником.

– Лучше бы он сдох, – в сердцах выпалил сын. – Он же тебя когда-нибудь прибьет.

– Нужно перетерпеть, сынок, он муж мне, по закону. Иной раз в горячке ударит, потом и сам пожалеет. Характер у отца добрый. Это зеленый змий его губит, вот он и буянит, – заступалась мать за отца.

– Да ну вас, – безнадежно махнул рукой подросток. – Разбирайтесь сами.

– Мама, когда папа будет кушать? – вмешался Сережа, облизывая ложку. – Суп остынет.

Мать не успела ответить малышу, в дверной проем с веранды просунулась голова девочки, одноклассницы Алексея.

– Здравствуйте, Ирина Анатольевна, извините, мне Алеша нужен. Можно его похитить? – непослушная челка лезла на глаза, пухлые щеки румянились, от нее веяло юностью и свежестью.

– Здравствуй, Светочка, – улыбнулась хозяйка, ей нравилась эта симпатичная девочка. – Забирай сорванца.

– Я пойду, мам, – сразу, засобирался сын.

– Иди уж, – отпустила мать.

Старший сын убежал со своей девчонкой, а Ирина Анатольевна вытерла салфеткой рот младшему, взяла его на руки.

– Если малыш будет себя хорошо вести, то ему покажут мультики по телевизору, – сказала мать, посмотрев на часы.

– Я хороший мальчик, слушаюсь маму с папой, – ответил Сережа, – удобно устраиваясь на диване.

Ирина Анатольевна включила телевизор и села рядом с сыном, прижав ребенка к себе. Они смотрели мультфильм про Деда Мороза и Снегурочку, когда из спальни вышел заспанный Леонид Николаевич. От частого пьянства глаза у него воспалились, запали внутрь небритые щеки. Сам он за последнее время сильно похудел и только гордо выпирал небольшой животик. В свои сорок лет он выглядел намного старше из-за непробудного пьянства. Муж виновато посмотрел на жену.

– Что? Опять буянил? – вкрадчивым голосом спросил он.

– А то нет? – с упреком, бросила жена.