...и всё, конечно, начало возвращаться на круги своя. (Боже, неужто это «всё», это наше «что-то» держалось лишь на мне?!) Она быстро очнулась от трёхмесячного дурмана. И... невольно, пока вроде неосознанно всякой там глубине поставила заслончик. (Так, типа, проще и привычней.) Потянулась к прежней жизни, полной досужего конфетти, каких-то необременительных придуманных «друзей» – какие, кто, зачем?! Что там может быть, маленькая дурочка?! Всё поверхностные шуры-муры без выяснений, разноцветные блёстки встреч – для неё, конечно, по отроческому дальтонизму кажущиеся вполне разноцветными, но по сути блестящие на редкость одинаково, всё тридцати-сорокалетние попрыгунчики на мерседесах, и чего они от тебя хотят, как ты думаешь?! – «Между прочим, очень хорошие есть люди. Просто друзья. И им тоже ведь хочется меня поцеловать, но они ждут...» – объяснила она намедни мне, непонимающему, нетерпеливому, прыгнув в машину в новом легчайшем полушубке (?!!). А когда я с жаром объяснил, зачем нужна она своим новым друзьям, обида исказила нежные черты: «Я знаю, что такая, как я, нужна буду всегда».
...и как так нелогично ты забираешь у меня то, чего хотел сам, господи, а?! – Глубокой претензией к богу завершался сумбурный ночной обвал мыслей и эмоций, но бог пока безмолвствовал, так что кощунственные выпады подвисали во тьме, уступая место кошмарам и кошмарикам, которые, как кометы, таранили чуткую ткань моего сна. То были тревожные всполохи, назойливо развивающие всё одну и ту же тему в преувеличенном, гротесковом ключе, никак не дающем зацепки для какого-то осмысления, – и я просыпался измордованным, и начинались клипсы, и вырожденные за ночь из вечернего коньяка депрессанты разливались внутри свинцовой затруднительностию в принятии решений. Эти тормознутые твари неохотно разрежались с первым потом в спортзале – или, едва проснувшись с первым же глотком вечернего коньяка, хватали по красному флагу и рвались на буйную демонстрацию протеста.
Опять, опять зияла всё та же дыра – чёрная, вязкая, настежь.
Я упорно не хотел звонить первым, и мне казалось отчего-то, что по детскому недомыслию моя понятно-естественная гордость воспринимается на том конце пустой строптивостью, а значит, может отозваться бесшабашными карательными мерами. И я уже рисовал себе сцены её неправомочной параллельной жизни – вне, помимо и наперекор меня, а первым сказочным снежным вечером, почти берендеевым, не оставлявшим лету ни шанса, понёсся туда, туда – туда, где и так уже давно томился, застывши против чуждого подъезда, весь соткан из отчаяния и враждебного воздуха, мой неприкаянный призрак. Я привёз ему бинокль, он же молча кивнул на какой-то тёмный зарешеченный балкон в доме напротив, холодный балкон лестничной клетки. Этаж седьмой, переулок на ладони, метров сто до цели. Там мы на спор выстоим до победы, всё дальше вмерзая в оторопь, ревниво ловя в каждой фигурке, нацеленной на наш подъезд, тот единственный силуэт – пронзить, расплавить его линзой бинокля, чтоб ойкнулось, проснулось-шевельнулось-зашептало: Рома, Ро-о-омик, Ро-о-о-омочка, ты где?!...
И чёрный мерседес, подплывший верно и как-то невзначай, просто не мог в себе держать иную ношу, я не представил справа там кого бы то ещё. Ну, слева – пальцы на руле пухловатые, перстень, дальше костюмчик какой-то – значит, улыбка дежурная, набор фраз стандартный... Три минуты уже прощание... Поцелуй?!
Ноги вдруг как вата, я бегу вниз по тёмной лестнице, я даю себе слово искоренить, извести это имя, чтоб никогда больше...
Гулко в кармане звенит мобильный. Света?! (Ромик, ты бы не мог меня завтра подвезти на кастинг, а то у кого ни попросишь... Ага, ты тоже видел меня на мерседесе. Ну вот, все говорят об этом. Все осуждают. Но это не то, что все вы думаете... Это испанцы приехали, по съёмкам затаскали... Кстати, завтра отдашь мне бук, он же в машине у тебя остался.)
Меня волнует вдруг сам факт её звонка. И как она так быстро?.. Маленькая недалёкая самовлюблённая засранка. Пуп земли. Она хочет меня водителем, а заодно и свой портфолио. (Но мне легчает, я доволен?!)
Иди ты, девочка, к чёрту.
Опять мобильный?.. Не пойму, кто. (Роман?.. Меня Света просила забрать у вас её бук, он нам очень нужен...) А голос интеллигентный, волнительный, знакомый-знакомый, и номер знакомый. Вы думали, не узнаю? Ха-ха. Это Лия. Здравствуйте, Лия. Я знаю, кто вы. Вы – сутенёрша. Вы увели у меня жену, а теперь вот торгуете Светиком... Отключилась.
Иди ты, девочка, к чёрту.
«Поздравляем счастливого обладателя нового мобильного пакета от МТС! Ваш приз – поездка в д/о „Гелиопарк“. Подробности по тел. 8-916-637-...»
Меня кидает в крайности. На днях пожаловалась мне мама Анна: в очередной раз своровали у Светы в школе мобильный. И вот я, возбуждённый, снаряжаю коробочку: укутываю новенькую «Моторолу», обкладываю её шоколадными яичками (на них понадписаны уже маркером разные симпатичные глупости), утрамбовываю лучшие Светины фотографии, отпечатанные 20 Х 30 – для бука... (Я верю – эти фото, моменты, застывшие счастливыми, имеют смысл: они влияют на общую судьбу.) И искромётный текст SMS выдумывается сам собой. Только включит она телефон – невольной улыбкой заиграет он на её губах!
Суховато поблагодарила меня Света по новенькому телефону. Сдержанный, усталый тон без признаков искры... Ну что, опять раздавили тебя, Р-р-раман? И ради такого вот ответа два дня ходить-выдумывать ей мои коврижки?!
Иди ты, девочка, к чёрту.
Искра-то была – столько озорства, энергии, чувства излучал мой спонтанный, но продуманный выпад, что она, конечно же, высеклась, эта искра – механически, в никуда, так и не попав на заботливо мною же подложенный хворост.
– Раскрыла Света эту вашу коробочку – и вдруг... заплакала, – наутро признавалась мне шёпотом мама Анна. – Долго-долго всё там читала, а потом ещё много курила на кухне... А ваши розы, Роман... ну, розы, что вы дарили, – ни одна не завяла! Они так и засохли – стоя...
...и всё ж! – пока что горячо – соберёмся-ка с остатками нашего запала, вырвем молчаливое согласие у Светы, продумаем уик-энд, заручимся поддержкой мамы Анны, реальные путёвочки возьмём – хотя бы с субботы на воскресенье...
Начнём, однако, в пятницу – не изменять традиции. Но уж на этот раз в «Кабане» твёрдо зададимся некой психологической установкой. Продемонстрируем вдруг нормальный мужской интерес ко всевозможным окружающим, с другой же стороны заявляя как бы полное равнодушие и неожиданную стойкость ко всяким Светиным штучкам и провокациям – и, в итоге: понаблюдаем удовлетворённо за надутыми нашими губками, насупленными бровками, посуровевшими глазками, а также: за недовольно одиноким стриптизёром Сашей, так обещающе опалённым лёгким нашим дыханием, да оставленным с тупою болью на самом, что называется, конце состава...
Но! Хватит ли одной «Кабаны» начинающей светской львице, пустившейся во мстительные происки? Не потянет ли её куда-нибудь в «Джет-сет» – к девчонкам из «Замуж пора»?.. И хватит ли сил следовать установке своей, столь для него искусственной и бессердечной, нашему измученному герою – здесь, на чужой территории, в этой вычурной купели московского пафоса?.. Когда, вылетев из барочного туалета и чуть не стукнувшись о нарочито недоделанную притолоку балкона, проплыв по головам и отразившись равнодушием в псевдоантичных барельефах, а также в кукольных размытых личинах, вскользь определённых им как «девчонки из „Замуж пора“» – кинется он наверх, в стылый полумрак летней площадки...
И там, в одном из зачехлённых полукружий, в уютном радиусе согревающего балдахина, средь груды тел с намёками на лица будет играясь восседать его единственная цель, его бездонный бездонный Стулик – верхом, однако, будто бы ещё на одном стулике, нет – на целом троне, чёрном и чужом!.. И в легковесной готовности этого нового комфортабельного кресла угадается тотчас такой знакомый нам, такой вездесущий силуэт чертовски косоглазого, убойно зажигательного, великолепного московского плейбоя...