Капитан предпринял попытку меня проводить. Попытка успехом не увенчалась, и любезный господин де Бриссо удалился в собственную спальню, опираясь на лакея и Гийома. Пока хозяин угощал гостя, оба этих достойных мужа тоже не теряли времени зря. Подозреваю, что Мушкетон, малый сметливый, им в этом помог. Троица выглядела весьма живописно.

Словом, за обедом я узнал главное: почтенный трактирщик Якопо был контрабандистом, а значит, имел свои пути на ту сторону. Оставалось лишь воспользоваться этим. Теперь в игру должен был вступить мой верный слуга. Я отправил его разыскать Якопо и постараться нанять у доброго трактирщика лодку.

Поначалу, припомнив времена дружбы со славным Андижосом, я подумывал прикинуться контрабандистом и подрядить самого Якопо или его помощников переправить нас на тот берег. Но по здравому размышлению(,) отказался от этого плана. Слишком много горожан Маржака оказались бы в таком случае вовлеченными в тайну. Иные из них могли сорвать мой замысел – по болтливости, любопытству или из низменных побуждений.

Итак, я отправил Мушкетона на поиски Якопо. Вот он-то как раз должен был, по-моему замыслу, разыграть отчаянного малого, рискнувшего ночью пересечь реку – чтобы обделать кое-какие темные делишки. Слуге моему и притворяться особо не приходилось, он должен был изобразить всего лишь самого себя; места же здешние, как он рассказал мне еще в Париже, были ему вполне знакомы.

Вернувшись, Мушкетон гордо сообщил мне, что лодку он нанял. Правда, Якопо запросил двадцать ливров. За такие деньги можно было не нанять, а купить лодку. И не одну.

– Но зато, ваша милость, – сказал Мушкетон, оправдываясь, – он кое-что рассказал. В последнее время на том берегу появились испанские солдаты, которых герцог призвал на случай войны. В городах у них никакой власти нет, но вдоль берега испанцы сами себе хозяева. А нам ведь добрых две мили добираться. Вот я и подумал: а не подняться ли нам вдоль этого берегу? А уж потом переправляться.

Об испанских солдатах я уже знал из разговора с гостеприимным господином де Бриссо. Но предложение Мушкетона не годилось: подниматься вверх по течению всегда труднее, так что мы могли потратить на это слишком много времени. Кроме того, двигаясь таким образом, мы непременно наткнулись бы на наш пост у моста, чего я хотел избежать с самого начала. Я решил придерживаться первоначального плана: пересечь Дюранс в самом широком месте, а затем добраться до конечной точки нашего путешествия посуху.

Дождавшись темноты, я осторожно постучал в дверь комнаты, где разместилось семейство Лакедемов. Дверь тотчас распахнулась, словно весь день за нею только и ждали этого негромкого стука. Ростовщик вопросительно посмотрел на меня. Я сказал вполголоса:

– Господин душ Барруш, наше путешествие близится к концу. Нынче ночью мы должны переправиться во владения герцога Савойского. Я дал слово, что вы не попадете в лапы инквизиторов – так оно и будет. Но сейчас начинается самая опасная часть нашего путешествия. Мне нужно, чтобы вы слушались меня беспрекословно. И вы, и ваша жена, и Рашель. И, конечно, Юго. Даете ли вы мне слово?

Он молча кивнул.

– В таком случае мы немедленно покидаем Маржак. Советую вам оставить всю одежду, взяв с собою только деньги. И, конечно, не забудьте письмо советника герцога Карла Эммануила. Я уверен, что оно, по-прежнему, у вас.

Господин Лакедем снова кивнул. У меня отлегло от сердца: я опасался, что ростовщик перестал относиться к посланию советника савойского герцога как к охранительному талисману.

– Прекрасно, господин душ Барруш, – сказал я. В таком случае, жду вас всех внизу. Будьте очень осторожны, вас никто не должен видеть. Солдаты спят, слуги капитан – тоже. Постарайтесь спуститься вниз так, чтобы никого не разбудить. Не зажигайте света. Торопитесь, господин душ Барруш, торопитесь! – и, сказав все это, я поспешил вниз, к Мушкетону.

Семейство Лакедемов, сопровождаемое Юго, через черный ход проследовало во двор «отеля Бриссо». Как я и велел, они почти все оставили в доме. Прежде, чем присоединиться к ним, я запер дверь их комнаты изнутри. Затем, по карнизу, я перебрался в свою комнату; запер и ее, оставив ключ торчать в двери с внутренней стороны. Раскрыв окно, я вполголоса окликнул Мушкетона, передал ему оружие и необходимы припасы, а затем спустился вниз, стараясь поднимать как можно меньше шума. Вскоре наш маленький отряд узкими улочками вышел из Маржака и направился к реке. Приблизившись к условленному месту, Мушкетон знаками велел нам всем скрыться в прибрежных зарослях, а сам, пройдя еще десяток ярдов, негромко свистнул. Тотчас из тумана, клубившегося на берегу, беззвучно появилась неясная фигура; очевидно, это и был трактирщик Якопо. Мой слуга коротко сказал что-то, после чего Якопо вновь исчез в тумане. Мушкетон вернулся к нам.

– Пора, ваша милость. Лодка на месте, – прошептал он.

– Вот и подгони ее сюда, – так же шепотом приказал я. – Осторожность не помешает. Голову даю на отсечение – твой Якопо наверняка следит сейчас за тем, что ты будешь грузить в лодку.

Мушкетон молча выполнил распоряжение. Я велел ему отогнать лодку еще немного – так, чтобы с того места, где, как я подозревал, мог затаиться предводитель местных контрабандистов, из-за густого тумана нельзя было бы разглядеть моих подопечных. Выждав некоторое время, я велел всем забираться в лодку. Мы с Мушкетоном сели на весла.

В полной тишине, нарушаемой лишь негромкими всплесками весел, двигались мы по Дюрансу от одного укутанного туманом берега к другому. Белесая дымка скрадывала очертания, так что и господин Лакедем, сидевший на носу, и госпожа Сюзанна и Рашель, оказавшиеся на скамье передо мною, лишь угадывались неясными силуэтами. Размеренно погружая в речную волну весло, я испытывал странное чувство. Мне вспомнились рассказы отца Амвросия, учившего меня греческой литературе. Лета, через которую переправляет души угрюмый лодочник Харон, показалась мне вдруг похожей на туманный Дюранс. Несчастное же семейство Лакедемов представилось этими душами, пораженными страхом перед грядущим.

Словно услышав мои мысли, Рашель сказала еле слышно:

– Как это похоже на преисподнюю... Мы оставили мир живых – и переправляемся сейчас туда, где уже ничего не будет...

– Вы оставили одну страну – и направляетесь в другую, – возразил я, несмотря на то, что сказанное девушкой соответствовало моим ощущениям. – Вы уходите от опасностей, от предателей и врагов – к друзьям и, надеюсь, к безмятежной жизни.

Она не ответила. Вряд ли ее убедили мои слова. Я и сам не был уверен в сказанном.

Вновь над ночною рекою воцарилась тишина. Из-за густого тумана я не мог понять, далеко ли мы уже отошли от французского берега.

Неожиданно Мушкетон перестал грести и прислушался. Я последовал его примеру. Лодка продолжала медленно двигаться. Еще несколько мгновений, и я почувствовал, как днище зацепилось о камень, затем нос лодки мягко уткнулся в песчаный берег. Посудина Якопо остановилась.

Выбравшись на сушу, мы с Мушкетоном помогли покинуть лодку остальным. Затем мой слуга и Юго вытянули лодку и укрыли ее в прибрежных зарослях. После этого я сказал своим подопечным, молча окружившим меня:

– Здесь, на берегу, нужно будет соблюдать еще большую осторожность. Как я уже говорил, в окрестностях много солдат, испанских и савойских. Письмо, подписанное советником герцога, может послужить охранной грамотой. Но лучше бы нам вообще ни с кем не сталкиваться. Мы пойдем вдоль берега. Я – впереди, Мушкетон – позади. Постарайтесь идти как можно тише.

Между тем, ночь уходила, и вместе с нею уходил туман. Мы прошли не более четверти пути, а уже совсем рассвело. Как ни странно, но теперь, когда нас не скрывали ни ночная темнота, ни речной туман, когда нас могли увидеть испанские или савойские солдаты, я почувствовал себя куда бодрее и спокойнее. Нет, не Лету мы пересекли, а всего лишь границу. И не души сопровождал я, а измученных, бледных, но живых людей. И люди эти были очень дороги моему сердцу.