И тут, словно в мгновенном озарении, я нашел решение неразрешимой, казалось бы, проблемы. Оно, это решение, было весьма рискованным, но, все-таки, вполне возможным. Видимо, в том странном состоянии между сном и бодрствованием, в котором я пребывал, неожиданным образом переплелись мои сетования по поводу собственной репутации, лукавые слова Арамиса о букве письменного приказа и россказни моего слуги. Сердце мое забилось, словно перед битвой. Я вскочил на ноги и взволнованно заходил по комнате. Впервые мне показалось, что из тупика, в котором оказались я и мои друзья, есть выход. Очень узкий, протискиваясь в который можно в кровь ободрать бока, а то и вообще застрять навсегда. Но он есть, этот выход, есть! Для того, чтобы им воспользоваться, требовались решительность и готовность рисковать. Я был безусловно уверен в том, что и того, и другого у меня хватало в избытке. Необходимо было и еще кое-что, зависящее уже не от меня, а от тех высших сил, которые иной раз вмешиваются в течение жизни, заставляя события течь по тому или иному руслу. Но ведь молодой человек всегда верит в то, что счастливый случай на его стороне, и лишь его Фортуна дарит благосклонной улыбкой.

Правда, спустя несколько мгновений, возбуждение уступило место сомнениям. Я подошел к окну, чтобы немного охладить разгоряченную голову. Прежде всего нужно было удостовериться в том, что я не ослышался вечером. Действительно ли Мушкетон произнес то, что подсказало мне выход? Или же, будучи полностью погружен в свои мысли, я обманулся? Выйдя в переднюю, я растолкал слугу (это далось с большим трудом) и нетерпеливо спросил:

– Где, говоришь, тебя надули?

Мушкетон сонно хлопал глазами, не понимая толком, о чем я говорю.

– Да черт тебя подери! – я ухватил его за рубаху на груди и затряс что есть сил. – Ты вчера рассказывал, как твои друзья-контрабандисты обвели тебя вокруг пальца при расчетах за табак?

Он кивнул, после чего снова закрыл глаза и привалился к стене (мои руки не давали ему улечься). Я снова тряхнул его:

– Как называется тот городок?

– Какой?

– Да вот тот самый! – заорал я. – Проснись, черт тебя побери!

Я схватил ковш с водой и опрокинул ему на голову. Мушкетон вскочил, отдуваясь и, наконец, проснулся.

– Вот так, – сказал я, немного успокаиваясь. – А теперь повтори то, что ты мне рассказывал вечером!

Несколько минут я бился с ним, пока он, наконец, понял, что я хочу услышать. Лицо его прояснилось.

– А-а... – протянул он. – Вы об этом подлом цыгане? Ну да, каналья обвел меня вокруг пальца, сперва пообещал полсотни пистолей, а потом вывел аккурат на таможенников. Я едва ноги унес. Очень хотел с ним рассчитаться, но куда там!

– Где это было? – спросил я. – Мушкетон, повтори мне, пожалуйста, название этого городка, в котором тебе пришлось отсиживаться в погребе, пока таможенники тебя искали.

– Так я же и говорю, – воскликнул он. – Барселона!

Я глубоко вздохнул и разжал пальцы. Он тут же повалился на топчан, служивший ему постелью, и без промедления захрапел во всю мочь. Но я уже услышал все, что мне было нужно, и вернулся к себе в комнату. Сел, не зажигая света, и тщательно обдумал идею, пришедшую мне в голову.

– Барселона, – шептал я, – Барселона... Ах, какое красивое название, какой замечательный город... Как это славно, милый Мушкетон, что именно в этом городе тебя надули твои дружки-контрабандисты... И какой же ты молодец, Мушкетон, что вспомнил об этом именно сегодня! И именно сегодня ты рассказал мне об этом...

Словно в ответ на мои слова, Мушкетон всхрапнул с такой силой, что оконное стекло мелко задрожало. Я засветил свечу, положил перед собою полученный приказ, и принялся его перечитывать. Арамис оказался прав – любое письменное распоряжение можно исполнить и так, и эдак. И чем лаконичнее приказ, тем больше возможностей он предоставляет. Нужно лишь тщательно все продумать.

– «Предписываю, – читал я вполголоса, – предписываю господину Портосу, кадету роты барона Дезэсара, взять под стражу ростовщика еврея Исаака Агасферуса Лакедема, проживающего в собственном доме на улице Кассет. Означенного ростовщика, а так же его жену и дочь Рашель, проживающих в том же доме, также взять под стражу. Исаака Агасферуса Лакедема, Сюзанну Лакедем и Рашель Лакедем господин Портос должен препроводить в специально предназначенном для этого экипаже из Парижа в Барселону. В Барселоне арестованных надлежит передать представителям городских властей». Стремительная подпись первого министра венчала этот текст, который господин Портос вскоре мог повторить наизусть и даже указать – где и какие царапины оставило перо на бумаге.

Я чувствовал себя словно в лихорадке. Тело сотрясала крупная дрожь, даже руки, в которых я держал лист за подписью самого кардинала Ришелье, отказывались слушаться. О, какую опасную игру я сейчас затевал! Как глубоко старался я запрятать свои планы – даже от самого себя. Как будто боялся, что даже во мне самом, в душе моей таится шпион, который способен раскрыть тайну его высокопреосвященству или святейшей инквизиции.

Вместе с тем – и это удивляло меня самого, – я не испытывал никакого страха перед будущим. И возбуждение, охватившее меня, причиной имело отнюдь не страх, а азарт. Сладковатый аромат горячего воска кружил мне голову, и от того азарт обретал болезненную окраску, а тени, качавшиеся по стенам спальни, становились все более причудливыми.

«Вы уверены, Исаак, что все продумали и ко всему готовы?»

Голос отца, Авраама де Порту, прозвучал так отчетливо, что я вздрогнул. Разумеется, это было всего лишь игрой воображения. Тем не менее, я продолжил эту игру – я ответил вполголоса:

– Да, отец, мне кажется, что я продумал все. Или, во всяком случае, я ко всему готов.

«Понимаете ли вы, чем это грозит?»

– Понимаю. Это опасная игра, которую я собираюсь вести против всесильного первого министра.

«Кто вы, Исаак, и кто он?»

– Я ваш сын, – ответил я. – Я – сын человека, бросившего вызов инквизиции. И значит, я могу выиграть у его высокопреосвященства.

«Верите ли вы в успех? Верите ли вы в то, что сможете вернуться в Париж и при этом оставаться в безопасности?»

– Да. Я верю в то, что мне удастся спасти семейство вашего друга Карлуша душ Барруша. И я верю в то, что смогу исполнить клятву и отомстить вашему убийце. И я сделаю это, не изменяя присяге и не нарушая приказ.

Но голос мой при этом не был достаточно твердым. Возможно, поэтому тень отца неслышно метнулась в угол и растаяла в сером свете занимавшегося утра – вместе с другими ночными тенями. Воображаемый разговор с отцом окрасил мое нетерпение в тревожащие тона. Я задул свечу и спрятал приказ. Одевшись в дорожное платье, я растолкал Мушкетона и велел ему собраться поживее. При этом я приказал моему слуге почистить не только мои пистолеты и шпагу, но и свой мушкет, и взять в дорогу достаточный запас пороха и пуль.

Из дома я выехал экипированным так, как будто направлялся на войну. Вместо бархатного камзола – желто-коричневая куртка-буфль из буйволовой кожи, теплый плащ, высокие ботфорты с красными каблуками. Мушкетон, в чрезмерном рвении, приготовил даже каску и кирасу, но их я, разумеется, оставил дома. Зато пистолеты в седельных кобурах были заряжены, дорожные сумки хранили немалое количество пуль и пороха, запасные фитили и даже запасной клинок для шпаги. На плече Мушкетона, гордо вышагивавшего у стремени, покачивался его грозный тезка – отличный мушкетон с широким стволом, способный одним выстрелом послать в неприятеля десяток безжалостных пуль. Оружие это было очень удобно при стрельбе верхом. Слуге своему я отводил роль возничего, а, значит, и в его случае мушкетон был бы удобнее мушкета – в силу меньших размеров и удобства, когда нет времени на частую перезарядку. Кроме мушкетона мой верный спутник вооружился устрашающих размеров охотничьим ножом. Редкие прохожие провожали нас взглядами, в которых читались удивление и даже испуг.

В гвардейской конюшне я приказав Мушкетону запрячь пару уже ожидавших лошадей в выбранную ранее карету, а затем сложил весь арсенал в большой ящик, крепившийся позади экипажа. Слуга мой занял место на козлах, и мы отправились к дому, в котором проживало семейство Лакедем.