– Как можно раньше, – хмуро ответил Дезэсар. – По причинам, которые я уже назвал... Вообще, не нравится мне это дело, – сказал вдруг он с неожиданной откровенностью. – Вернее, не столько само дело, сколько этот заносчивый господин. Если бы не мой деверь, граф де Тревиль, я бы, пожалуй, отказал его преосвященству... – он развел руками.

– Но мне нужно подготовиться! – заявил я решительно. – Во-первых, – я загнул один палец, – мне нужна карета с крепкими замками и решетками. Во-вторых, – я загнул второй палец, – нужны деньги на дорожные расходы. В-третьих, – я загнул третий палец, – необходимо собраться в дальнюю дорогу. Словом, – я показал ему руку с загнутыми пальцами, – господин капитан, мне понадобиться время.

– Сколько? – спросил Дезэсар недовольно.

– Три дня, – твердо ответил я.

– Один день, – бросил капитан. – Тюремную карету выберите в гвардейских конюшнях – там несколько подходящих. Проверьте на них запоры и берите любую. Что касается денег – наш фиолетовый приятель оставил, вот, получите сто пистолей. А на сборы – включая подготовку кареты – вам одного дня более чем достаточно. Завтра утром вы должны выехать из Парижа вместе с этими людьми. И вот еще что. С утра, на месте, вас будут ожидать два полицейских сбира.

«Ага, – подумал я, – стало быть, „лавочники“ на улице Кассет – сбиры!» Вслух возмущенно вскричал:

– Полицейские?! Ни за что! Неужели вы думаете, господин капитан, что я не в состоянии арестовать какого-то ростовщика и двух женщин! Это просто оскорбительно! – возмущение мое отнюдь не было чистым лицемерием.

– Успокойтесь, Портос! – ответил капитан. – Никто не думает, что вы можете не справиться. Полицейские нужны для того, чтобы обеспечить сохранность имущества арестованных. Этот... Исаак Лакедем, кажется, да? Гм! Странное имя, однако, где-то я его слышал... Ну, неважно. Да, так вот, этот господин весьма богат. Вы арестуете и увезете его и его семью – так неужели вы думаете, что богатство не соблазнит кого-нибудь из соседей? Нет-нет, друг мой, вам никто не будет мешать выполнить приказ. Вы запрете арестованных в карету и тотчас вывезете их из Парижа. А сбиры просто займутся своим делом, которое, право же, мне было бы стыдно поручать моему кадету. Считать чужие деньги, гм, да! Ступайте, сударь, и постарайтесь выполнить все как можно точнее и быстрее.

Выйдя от капитана, я с трудом сделал несколько шагов по улице. Ноги не держали меня, щеки (я это чувствовал) горели. На углу я остановился и прислонился к стене, чтобы собраться с духом и навести порядок в мыслях. Мне не удалось в полной мере ни то, ни другое. И немудрено. Ничего, подобного полученному приказу, я и представить себе не мог. Лакедем был прав, говоря о коварстве Жаиме душ Сантуша. Насколько я мог понять, португалец добился у кардинала согласия на выдачу моих друзей инквизиции. И я ничего не мог поделать с этим! Мало того: я не мог не только отомстить за мертвого отца, но и помочь живым его (и моим) друзьям! Было от чего прийти в отчаяние.

Первым моим порывом было немедленно отправиться к несчастному семейству, все им рассказать и помочь скрыться. И самому присоединиться к беглецам. Но по некоторому размышлению я понял, что этот план был чрезвычайно рискованным. Ведь семейство предписывалось взять под стражу не каким-то португальским дворянином, а всесильным первым министром Франции. И, значит, беглецов бы разыскивали по всей стране и со всей тщательностью. Мои же прегрешения в этом случае оказывались весьма тяжкими – нарушение присяги, дезертирство, помощь государственному преступнику и его семейству. Хорошо, если все закончится Бастилией, а не виселицей. Или, что еще хуже, мне пришлось бы разделить участь тех, кому я пытался помочь – я вместе с ними был бы передан испанской инквизиции.

«Спокойно, Исаак, – сказал я себе, – в конце концов, у тебя еще целый день, а значит, можно что-то придумать. Не стоит сейчас являться в дом к бедняге Лакедему просто вестником беды. И не стоит хвататься за первую же возможность. Первое впечатление обманчиво».

Я развернул приказ и еще раз перечитал его. Дойдя до слов «...и доставить указанного ростовщика Исаака Лакедема вместе с семейством в Барселону», я спрятал приказ в карман и направился в сторону гвардейских конюшен. Здесь, без особого старания, я выбрал подходящую карету – большую, выкрашенную в черный цвет, с решетками на окнах и крепкими запорами на дверцах, – и пару крепких лошадей, после чего приказал подготовить мрачный экипаж к утру. На вопрос о том, кто будет управлять каретой, ответил коротко: «Я сам».

Погруженный в мрачные мысли, шел я по улице, не замечая никого и ничего. Вот, оказывается, к чему привела моя игра в тугодума из Пикардии! А я еще веселился, медленно подбирая слова в разговоре с однополчанами, тяжело задумываясь над любым, самым простым вопросом, притворяясь, что не понимаю ни одного ученого слова, которыми любили щегольнуть некоторые гвардейцы! Атос тоже посмеивался над неожиданной репутацией, которую я приобрел. Ни ему, ни мне не могло прийти в голову, что игра вдруг обретет поистине трагический характер

Поразмыслив немного, я, однако, пришел к выводу, что пока эта игра принесла мне пользу: ведь иначе дон Жаиме получил бы другого исполнителя. А я даже не узнал бы о том, что мой враг добрался до семейства Лакедем. Скорее всего, в случае их внезапного исчезновения, я решил бы, что Исаак Лакедем спешно осуществил свой план – уехал из Франции в Савойю и далее – в Рим. Наверное, меня бы огорчило это известие – но не более того.

Домой идти не хотелось. Я направился в харчевню на улице Фосуеар. Во-первых, тут частенько собирались свободные от службы мушкетеры роты де Тревиля. В их числе бывал и мой старший друг. Не то, чтобы я рассчитывал получить от него помощь в той тягостной ситуации, в которой я оказался. Просто мне хотелось перемолвиться с ним парой слов и, хотя бы на время, отрешиться от печальных мыслей. Во-вторых, плохое настроение не влияло на мой аппетит; в харчевне подавали прекрасных цыплят и приличное вино. День между тем клонился к вечеру, а у меня с самого утра маковой росинки во рту не было.

Я действительно встретил в харчевне Атоса – в обществе незнакомого молодого человека, миловидное лицо которого несколько портило слащавое выражение. Они сидели за столом в углу и оживленно что-то обсуждали. Поначалу он показался мне одним из тех щеголей, которые все время поднимают вверх руки, чтобы, не дай Бог, не набухли жилы, и пощипывают мочки ушей, чтобы те оставались нежно-розовыми. Правда, никакого щегольства в его наряде не наблюдалось. Напротив – молодой человек был в скромном, темных тонов камзоле, выпущенный поверх камзола простой белый воротник не был отделан кружевами, как того требовала мода. Столь же скромно выглядели темно-серый дорожный плащ и круглая шляпа, брошенная на стол. Если бы не перевязь, на которой висела шпага, я принял бы его за странствующего торговца. Но вряд ли, конечно, Атос коротал бы время в обществе простого торговца.

Когда я подошел, разговор прекратился. Оба собеседника одновременно воззрились на меня. Должно быть, я выглядел необычно, потому что Атос спросил:

– Что с вами, Портос? Вы выглядите так, словно вам только что предложили сделать выбор между Бастилией и Гревской площадью!

– Вы даже не представляете себе, Атос, насколько справедливо это суждение, – ответил я, усаживаясь рядом.

Атос знаком велел кабатчику подать еще вина, я же потребовал жареных цыплят и немедленно принялся за еду. На некоторое время я отвлекся от мыслей о предстоящем аресте моих друзей и о зловещем доне Жаиме. Атос и незнакомый молодой человек помалкивали, видя, что я пребываю в плохом настроении. Лишь после того, как я отодвинул пустое блюдо и молча налил себе полный стакан анжуйского, Атос сказал:

– Познакомьтесь, Портос, это мой дальний родственник[7] . Зовите его Арамисом, – он усмехнулся. – Еще одно странное имя, непереносимое для слуха парижан. Он попал в щекотливое положение, и я уговариваю его сменить сутану на мушкетерский плащ или гвардейскую кирасу. Собственно, сутану наш аббат уже снял, но вот относительно военной службы до недавнего времени колебался. Но, кажется, я его уговорил.