– Вы же можете спокойно заниматься своим делом, – милостиво разрешил я, при этом выразительно похлопав по висевшей на боку шпаге. – Осматривайте дом, описывайте имущество. Мне пора!

– Но вы не даете нам этого сделать! – в один голос воскликнули отчаявшиеся полицейские. – Вы не позволили нам допросить хозяев, а слуга не оставил нам ключей от сундуков!

– Так взломайте их! – посоветовал я высокомерно. – Неужели вам никогда не приходилось этого делать? Ни за что не поверю. Впрочем, как хотите. Счастливо оставаться!

И я ушел, предоставив сбиров самим себе. Поистине, Арамис был прав. Выполняя письменные предписания буквально, можно много чего сделать. В полном соответствии с приказом я арестовал семейство Лакедемов. Выполняя предписание о срочности, не позволил их допросить. Запрет на поклажу в приказе не значился – как не значилось там ничего о необходимости подвергнуть последнюю осмотру полицейскими.

И ни слова не говорилось в нем о том, что я, кадет королевской гвардии Портос, обязан сотрудничать с агентами главного полицейского наместника славного города Парижа. Из Парижа я выехал в состоянии духа значительно более добром, нежели то, в котором недавно подходил к особняку господина Лакедема. Что до направления, в котором я собирался двигаться, то тут я целиком полагался на Мушкетона, единственного, кто знал о конечном пункте нашей экспедиции – конечно, без подробностей.

Однако дорога оказалась тяжким испытанием. Уже во время первой нашей остановки в Фонтенбло мне пришлось остро почувствовать то презрение и неприязнь, которые исходили от моих подопечных, и не иметь возможности хоть как-то оправдаться в их глазах. Разумеется, я хотел открыться Исааку Лакедему – хотя бы ему одному. Пока мы меняли лошадей, я отправил Юго купить господам Лакедем провизии на дорогу, сам же подошел к карете. Я совсем уж было собрался пригласить моего подопечного на разговор, как на глаза мне попался местный кабатчик, чересчур внимательно, по моему мнению, таращившийся в нашу сторону. И я тотчас отошел от кареты, предварительно захлопнув дверцу.

Та же история повторилась и в Невэре, где мы остановились на ночлег. Правда, на сей раз подозрительным мне показалось поведение не кабатчика, а компании каких-то странных господ, остановившихся в той же гостинице. Вновь я старался держаться в стороне от моих подопечных, препоручив их заботам Юго и Мушкетона. Сняв для семейства Лакедем две комнаты во втором этаже, сам я всю ночь провел у их двери. Меня заботила не только их безопасность, но и то, что господин Лакедем, отчаявшись, мог попытаться бежать. Тогда бы мой план их спасения рухнул.

Если бы мы могли ехать, не останавливаясь – о, все было бы куда проще и легче! Я отдыхал душою в то время, когда Мушкетон, сидя на высоких козлах, лихо нахлестывал пару серых лошадок, запряженных в тюремную карету. Но время от времени приходилось менять коней на станциях (трудностей это не представляло никаких – бумага за подписью кардинала действовала безотказно, так что мне завидовали даже королевские курьеры, которых я пару раз оставлял без свежих коней). И вот тут следовало держать ухо востро: я был уверен в том, что вокруг, пусть даже невидимые мною, могли присутствовать шпионы его высокопреосвященства. В таких-то местах, в виду посторонних, мои подопечные могли выдать себя и меня неосторожным словом или даже жестом. Поэтому, скрепя сердце, я продолжал терпеть упорное нежелание Рашели даже смотреть в мою сторону, отказ Исаака Лакедема и его жены от того, чтобы разделить трапезу (вместо обеда на казенный кошт, Юго, с моего разрешения, покупал им снедь, и они трапезничали, не выходя из кареты).

Как я уже говорил, в Невэре мы заночевали, и завтракать нам пришлось вместе. Собственно, ни госпожа Лакедем, ни Рашель к завтраку не вышли. Они оставались в комнате; господин же Лакедем принял мое приглашение молча. Во все время завтрака он хранил презрительное молчание, едва притронувшись к еде; мой же аппетит не могли испортить ни его отношение, ни предстоящие трудности, самой малой из которых было презрение друга моего отца. Я поглощал лососину, приготовленную в пряном соусе из красного вина с многими специями, запивал ее превосходным бургундским. В конце концов, мне доставляло некоторое удовлетворение то, что я мог пировать и угощать господина Лакедема за счет нашего смертельного врага, дона Жаиме душ Сантуша – ведь деньги на дорожные расходы я получил именно от него. Это лишь разжигало мой аппетит, на отсутствие которого я, впрочем, никогда не жаловался.

Господин душ Барруш – а с момента отъезда из Парижа я про себя все чаще называл его подлинным именем – смотрел на меня с нескрываемым отвращением.

Отодвинув тарелку, я сказал:

– Не кажется ли вам, господин Лакедем, что, отказываясь от еды, вы тем самым лишаете поддержки собственных близких, тех, кому ваша поддержка чрезвычайно важна?

Судя по его лицу, он хотел что-то съязвить, но я не дал ему произнести ни слова:

– Вам необходимы силы – хотя бы для того, чтобы перенести эту дорогу. Голод лишит вас сил и добавит забот вашей жене и дочери. Ешьте. Если вас смущает мое присутствие – я вас оставлю.

Сказав так, я действительно вышел из-за стола и отошел к окну.

Краем глаза я заметил, что, после некоторого замешательства, ростовщик пододвинул к себе блюдо с рыбой и принялся за еду. Видимо, мои доводы показались ему разумными.

Дождавшись, пока он покончил с едой, я вызвал Юго и приказал ему отнести в комнату, где находились женщины, двух жареных цыплят и бутылку вина. Старик вопросительно посмотрел на хозяина. Господин душ Барруш молча кивнул, и слуга отправился выполнять приказ. После его ухода, ростовщик негромко сказал:

– Очень благородно с вашей стороны, господин тюремщик, заботится о здоровье узников. Надеюсь, и за это Господь не оставит вас своей милостью.

Я хотел промолчать на эту колкость. Но не удержался. По счастью, в столовой никого не было. Я сказал:

– Господин Лакедем, вместо того, чтобы оскорблять меня, может быть, незаслуженно...

– Незаслуженно?! – взорвался он. – Хотя да, ведь вас не в чем винить – вы всего лишь стремитесь выполнить приказ как можно лучше! Незаслуженно, черт побери!

– Да, незаслуженно, – твердо повторил я. – Я мог бы вам объяснить...

– Ничего не нужно объяснять, господин Портос, – перебил он с презрительной усмешкой.

– Тогда давайте просто поговорим, – предложил я. – О чем хотите. Отец говорил, что неторопливая беседа способствует пищеварению. Если хотите, можем поговорить о географии.

Неожиданные слова мои поразили душ Карлуша. До того он смотрел в сторону, теперь же удивленно уставился на меня.

– О географии? – переспросил он, словно не веря собственным ушам.

– Ну да, почему бы и нет? О географии. Знаете – описание других стран, а также сел и городов, в них находящихся. Они носят имена, подобно людям... Да! – я улыбнулся. – Вот, кстати, об именах, которые люди носят. Например, если бы не было прозвищ или фамилий, представляете, сколько путницы могло бы происходить? Скажем, направил бы меня мой командир.. ну, вот, к какому-то Жаку. Но у меня, по меньшей мере, шесть знакомых носят это имя! И если командир не уточнит, которого именно Жака он имеет в виду, я не буду знать, к кому идти... – произнося все это, я пристально смотрел на ростовщика. – Мне придется выбирать самому. И если я ошибусь и передам распоряжение не тому Жаку – разве будет в том моя вина? Нет, вина, в таком случае, целиком ляжет на моего командира, господина Дезэсара, который не соизволил уточнить.

Лакедем-душ Карлуш недоуменно хмурился, ничего не отвечая. Видно было, что он чувствовал за моими словами особый смысл, но никак не мог понять, какой именно. Тем не менее, в его взоре пропала первоначальная враждебность, и это меня уже несколько приободрило.

– Пора ехать, – сказал я. – Ступайте за вашим семейством, господин Лакедем. И по дороге подумайте о том, что я вам сказал. Об именах и...

– ...И географии, – пробормотал он. – Я понимаю, что вы хотите подать мне надежду, но... – господин Лакедем замолчал. – Бог вас поймет, – он опустил голову. – Может быть... Если я ошибся...