Он перешел от бумаг к обновленному списку розыска, но прочел лишь страницу, когда зазвонил видеофон.

– Ответить, – сказал он. – Бестер слушает.

Появилось лицо, залысины в светлых волосах, выразительная челюсть, очень белые зубы. Он на мгновение растерялся, узнавая кого-то ранее хорошо знакомого, но изменившегося.

– Бретт? – спросил он с некоторым недоверием.

– Здравствуй, Эл. Я все гадал, узнаешь ли ты меня.

– Конечно, узнал. Первое Звено. Что я могу для тебя сделать?

Бретт помедлил.

– Эл, я на Марсе. Я тут подумал, что, если навестить тебя?

Это было… странно. Он и Бретт виделись разве что мельком, в коридорах в Женеве, уже больше тридцати лет. Тридцати.

– Да, конечно. Где ты хотел бы встретиться?

– Ну, я никогда раньше не бывал на Марсе, и времени у меня мало. Я подумывал полазить немного по склонам Олимпус Монс.

– Ты шутишь.

– Нет, ничуть.

– Ты таки турист, сказал бы я. Не до самой вершины, надеюсь.

– Может, и нет. Оторвемся?

– Я… – что-то тут не так. – Разумеется.

– Прекрасно. Когда ты свободен?

Эл не очень любил выходить на открытый Марс. Он не любил доверять свою жизнь консервированному воздуху. И не любил далекие горизонты, без стен, прикрывающих спину. Сколькими способами можно убить человека снаружи? Это и на Земле достаточно легко: спрятавшийся снайпер, вовремя подоспевшая лавина, случайное падение. А на Марсе с этим еще проще. Треснувший воздушный вентиль и испорченный манометр. Несколько молекул любого из многих нервных токсинов в дыхательной смеси.

Разумеется, то же самое было внутри куполов, но написанное на большей странице, и масштаб рождал разницу. Мало кто взорвал бы целый купол или отравил воздушную систему всей колонии ради убийства одного Альфреда Бестера. Ему думалось о многих, кто не прочь поджидать в расщелине на Олимпус Монс, даже часами, высматривая его в бинокль.

За многими людьми для него стояла смерть. Из-за этого ему было очень неуютно.

Бретт вполне мог быть одним из таких людей. Они всегда соперничали. Он оставил Бретта во прахе, в смысле чинов, много лет назад. Появился ли он здесь, чтобы выпросить рекомендацию – или послужить одному из врагов Эла?

– Забирался когда-нибудь на самый верх? – Бретт указал на Олимпус Монс, господствовавший не то, что над небом, – над миром. Высочайший вулкан солнечной системы, его пятнадцатимильную высоту трудно было осознать. Они поднялись только на милю от подножия, а ничтожный горизонт Марса уже делал планету меньше, тогда как бесконечный склон возвышался над ними.

– Ну же, Бретт, – Эл остановился на уступе, – мы не разговаривали больше лет, чем я могу припомнить. Давай начистоту. Мы никогда не были друзьями, на самом деле. Ты притащил меня сюда не для того, чтобы возродить старое знакомство или поболтать о нашем детстве.

Бретт смотрел вверх на безбрежный склон.

– Ладно, Эл. Это верно. Ты всегда был самым странным в звене. Ты всегда мне по-своему нравился, понимал ты это или нет. Нам всем. Ты просто был… ты хотел от нас большего, быть может. Но ты был Первое Звено, Эл, и я был Первое Звено. Мы похожи так, как другим не дано.

Вот оно что. Бретт хотел чего-то, ладно, и надеялся на единственное, на что мог, то единственное, что объединяло их двоих.

– Даже через столько лет? Ты действительно думаешь, в нас это еще есть? Двенадцать лет из шестидесяти четырех?

– Да. Если б не думал, не был бы здесь. Мы никогда не дружили, Эл, но мы были братьями.

– Так нас учили. Но не всякий ли в Корпусе брат и сестра?

Бретт покачал головой и двинулся вперед по склону. Он двигался с большей легкостью, чем Бестер. Годы марсианской гравитации несколько ослабили мускулы Эла. Бретт все же жил в большем тяготении их родной планеты.

– Ты помнишь, что они сказали нам? Смехуны? Что у нас, Первого Звена, особые обязанности?

Эл горько рассмеялся.

– Еще бы я позабыл.

– Эл, мы рождены в Корпусе. В наше звено все вступили раньше семи, и все они проявились при рождении. Между собой мы отмечали единый день рождения. Помнишь? Я все еще отмечаю его. Спорю, что ты тоже – и спорю, ты никогда не пытался выяснить, когда на самом деле ты родился.

Эл пожал плечами.

– Тебе не кажется, что это делает нас другими? Мы смотрим на вещи так, Эл, как вступившие в Корпус в двенадцать, пятнадцать, или двадцать просто не могут. Они выросли как простецы, затем учились быть в Корпусе. Мы же выросли по-настоящему.

– Допустим. Что конкретно ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что директор – простец.

– Очень хорошо, Бретт. Возможно, это потому, что согласно уставу Корпуса директор назначается Сенатом Земного Содружества и обязательно должен быть нормалом?

– Да. Но директор Васит был телепатом, знаешь ли.

– Что?

– Что слышал. Он был телепатом. Он учредил Корпус, он и сенатор Кроуфорд. Это не то, чему нас учили в детстве, но…

– Да, да, конечно, я понимал, что история Уильяма Каргса была сказочкой – но Васит?

– Ты однажды встречался с ним.

– Да, – он также мог представить его, эту тонкую морщинистую кожу и белые, коротко стриженые волосы. Слабое ощущение, словно ветер. "Ты что-то почувствовал?", спросил Васит. "Интересно. Большинство не могут".

И потом интерес к нему директора Джонстона, из-за того, что Васит интересовался…

– Как ты узнал?

– Эл, ты оперативник. Я в основном был в администрации. Там кое-что слышишь. Мало кто знает все это. Джонстон подозревает, хотя и не может доказать.

– Не могу понять, какое мне дело до всего этого, – сказал Эл.

– Ты бывал в последнее время в Тэптауне, Эл? Бывал в классах, видел, чему учат детей? Это не то, чему учили нас. – Бретт поразмыслил минуту. – Внешне – тому же. Но подспудно идея изменилась.

– Как изменилась?

– Нас всегда учили, что мы особенные – лучше, чем простецы. Что все телепаты – братья, даже Беглецы, которых мы должны выслеживать и ловить. Теперь это – это просто Корпус, Эл. Беглецы – враги. Они с ними так поступают…

– Мы всегда с ними поступали так, – сказал Эл. – Видел ты когда-нибудь исправительные лагеря? Или кого-нибудь на sleeper'ах?

– Видел ли ты, как один телепат препарирует другого? – подхватил Бретт. – Видел ли того, кто сошел с ума, когда его уровень пытались вытолкнуть за П12 химией?

– Я слышал о таких вещах, конечно. Иногда они могут быть необходимы. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что однажды произойдет война с простецами, Бретт, война, которую нам нельзя проиграть. Что касается меня, я добровольно пойду на жертвы, чтобы не увидеть, как мой народ разбивают наголову.

– Конечно. В этом я не сомневаюсь, Эл. Каждый из нас сочтет за счастье пожертвовать чем угодно, всем, для других. Я пытаюсь тебе сказать, что это делают не для нас – для тэпов – это делают с нами. Простецы.

Когда Васит был на посту – и еще несколько лет – Корпус был под контролем телепатов. Теперь – нет. Они экспериментируют не ради нашей пользы, но чтобы сделать нас лучшим оружием. Черт, ты наверняка слышал о "Прахе"?

– Да. Что плохого в попытках усилить наши способности?

– Вздор. "Прах" разработан, чтобы дать пси простецам, Эл. Подрезать нас под корень, – он остановился, поднял марсианский камень, повертел так и сяк, потом бросил. – Это проблема контроля, Эл. В прежние времена Первое Звено занимало стратегические позиции. Низшие уровни становились инструкторами, но П12 поднимались до высших чинов. Теперь там черный ящик, куда никого из нас не допускают. Потому что мы все под подозрением. Ты знаешь, сколько наших умерло?

– Нет.

– Большинство из нас, Эл. Миллы нет. И Менно. Экко. И я проверил старшие поколения. Ты ведь встречал Наташу Александер?

– Да. Здесь, на Марсе. Она коммандер в Департаменте Сигма.

Одна из первых в Первом Звене, а ее мать и мать ее матери обе были в MRA, note 7 прежде чем оно стало Пси-Корпусом. Она убита. Она была из помощников Васита, знал ты об этом? В Департаменте Сигма нет Первых, Эл. Или в высшей Администрации. Она была в черном ящике, поэтому они ее изъяли. Ты должен был давным-давно продвинуться на самый верх. Ты понимаешь это, я это понимаю.