Глава 15

Незаметно для окружающих, Шамаш покинул площадку между повозками, на которой, собрался почти весь караван, ожидая решения своей судьбы. Едва он удалился достаточно, чтобы людской дух ослабел, к нему подскочили золотые волки, закружились рядом, тихо поскуливая, стараясь привлечь к себе внимание хозяина.

"Ну что с вами? — колдун наклонился к ним, потрепал за загривки. — Чуете рядом беду?"

"Беспокойство, — волк чуть наклонил голову. Его губы трепетали, ловя дыхание ветра. — Все вокруг волнуются, даже ты. Это заставляет нас нервничать. Что происходит?"

"Да, — поддержала брата волчица. — Объясни. Мы должны знать. Только тогда мы сможем помочь".

"Ты ведь не откажешься от нашей помощи?" — волк глядел на Шамаша настороженно, словно боясь услышать отказ, приказ уйти и не мешаться под ногами, когда не в их власти что-либо сделать.

"Дети огня беспокоятся потому, что шестеро их малышей уже очень долго спят и никак не просыпаются", — задумчиво проговорил тот.

"Мы знаем. Мати тоже спит, — Шуллат тряхнула головой, потерла лапой нос. — Но ведь это не страшно. Все спят. Некоторые даже впадают в спячку на год".

"Караванщики — не жители снегов, — напомнил ей Шамаш. — То, что происходит сейчас, необычно. А все необычное внушает страх".

"Дети огня привыкли готовиться к худшему, — Хан лег в снег, не спуская с хозяина взгляда поблескивавших рыжих глаз. — Поэтому и беспокоятся, имея на то лишь отдаленную причину. Зачем? Все что случится — случится. Нужно бороться с тем врагом, который стоит перед тобой, а не думать о том, который может ждать за горизонтом. А может и не ждать…"

"Не сердись на нас, но брат прав, — скульнула волчица. — Так они только призывают беду на свои головы. Скажи им — пусть успокоятся…"

"Или то, что тревожит тебя — тоже сон?" — спросил хозяина Хан.

"Да".

"Но почему? Шамаш, если бы вокруг было хоть что-то угрожающее, мы бы почуяли беду".

"У сна иная природа. Он — отец миражей и обманов. В нем все может стать совершенно иным быстрее, чем здесь меняется направление ветра. То, что было светом, может на самом деле оказаться мраком. Или стать им спустя мгновение".

"Но он никогда не убьет спящего, ибо живет им".

"Да, вы правы. Но это не все. Сон также умрет, если спящий проснется. Ему нужно, чтобы пробуждение не случилось никогда. Если бы у сна было свое собственное сознание, которое не захотело бы идти навстречу концу, оно постаралось бы стереть из памяти спящего все, что находится по иную грань реальности…"

"Сон — всего лишь картинка".

"Скорее — зеркало. И если чего-то нет по одну сторону отражений, то этого нет и по другую".

"Ты имеешь ввиду, — волки насторожились, — что этот сон опасен бодрствующим? — они не задумывались над этим. Все казалось им однозначным — или одно или другое, или нападают на тебя, или не нападают вовсе. А так получалось… Они замотали рыжими головами, словно отгоняя наваждение. Все это было выше их понимания. — Но если все так, как мы сможем помочь! Наш дух подвластен сну. Таков закон. Мы не в силах встать над ним!"

"Тот, кто подчинен, порою способен сделать куда больше, чем свободный".

"Например?"

"Заметить перемены, едва они начнут касаться мира яви".

"Да, — глаза зверей радостно сверкнули. — Это мы можем! — они, еще мгновение назад сидевшие на снегу, вскочили на лапы, закружились, задирая кверху заостренные морды. — Прикажи!"

"Сойдите с тропы. Отбегите чуть в сторону от каравана. И следите, внимательно следите за тем, что будет происходить".

"Но чего нам ждать? Что искать?"

"Того, что будет необычным, нереальным… Воздушной трещины, зеленого дерева посреди снегов, поворота или тупика".

"Да… Мы поняли. И расскажем тебе, едва случится какая-то странность", — Хан убежал в снега, в то время как Шуллат задержалась.

"Господин…" — в ее взгляде была настороженность, соединившая воедино сомнение, предчувствие и страх.

"Да, Шуллат?" — он повернулся к ней.

"Ты чего-то недоговариваешь…"

Вздохнув, колдун чуть наклонил голову в знак согласия.

"Почему? Нет, не так. Чего? Скажи, я должна знать! У меня такое чувство, что это важно, очень важно для меня!" — волчица заскулила, ее губы подрагивали, в глазах была мука боли.

"Так нужно…"

"Ты… Ты привел в караван других небожителей…"

"Чтобы они помогли".

"Да, конечно, просто… Я не понимаю, что они могут сделать!"

"Дети отравились ягодами Меслам…"

"Ты знаешь, что собой представляют эти плоды?" — чуть наклонив голову, спросила его волчица.

"Только из легенд".

"В твоем мире их не было?"

"Не знаю. Может быть, они просто по-другому назывались".

"Если так, то их не было. Иначе ты бы не забыл их, узнал, какое бы имя они не носили. Ягоды Меслам — нечто особенное. Они — яд, но не отрава".

"Что ты хочешь сказать?"

"Ими нельзя отравиться. Ими можно только отравиться", — она использовала один и тот же образ, однако вкладывала в каждый из них особенный смысл. Может быть, поэтому, поняв разницу, он не понял, в чем она состояла.

"Объясни", — попросил он.

"Отравиться — это когда съешь что-то не то и чувствуешь себя плохо. Потом пожуешь какой-нибудь целебной травки — и выздоровеешь. Или ничего не станешь делать — и умереть. А отравиться — когда что бы ты ни делал, все равно ничего не изменишь. Если съел много яда и тебе суждено умереть — умрешь, если мало и суждено выжить — будешь жить… Это… Это как при укусе Несущих смерть… Но только там больше смерти, потому что сильнее яд. А тут — жизни, ведь яд слаб, и нужно съесть много, чтобы он победил… В общем, все так, и никак иначе. И поэтому повелительница врачевания не нужна. А подземные богини, — глаза волчицы зажглись недоверчивыми огоньками. — Да, Они могущественны, особенно госпожа Кигаль, но все их поступки, даже в искреннем стремлении помочь, направляют к тропе смерти, не жизни. Было бы лучше положиться на судьбу. Пусть все идет так, как должно идти".

Колдун молчал, задумчиво глядя в сторону, не соглашаясь с ней, но и не возражая. В его глазах не было ни отрешенности, ни безразличия, однако, заглянув в них, Шуллат, не выдержав, напряженно рыкнула:

"Да скажи, наконец! Я все равно узнаю! Я не отвяжусь от тебя, пока ты не скажешь! Ну же!" — в один и тот же миг она молила и требовала.

"Малышка не проснется", — наконец, чуть слышно проговорил тот.

"Не проснется? — Шуллат все еще не понимала, те же сомнения, которые уже пробрались в ее сердце, заставляли зверя нервничать, подрагивать всем телом, чувствуя необходимость куда-то бежать, однако не зная, куда. — Почему? Ты думаешь, что она съела слишком много ягод? Но она ведь до сих пор жива, а прошло уже десять дней… Или дело в чем-то другом?"

"Я не знаю, Шуллат. И не спрашивай меня больше ни о чем. Не надо. Прошу тебя".

"Как пожелаешь… — тяжело вздохнув, мотнула рыжей головой волчица. Но она не могла просто вот так сидеть и ждать неизвестно чего. И она продолжала: — Почему ты не остановишь Их, если понимаешь, что Они не правы?"

"Они богини, Шуллат…"

"А ты бог".

"Я чужак в этом мире".

"Так будет до тех пор, пока ты не прекратишь твердить это, вместо того, чтобы постараться найти в нем свое место!"

"Шуллат…"

"Что, господин? Я не права? Скажи мне!"

"Я не знаю", — тот опустил голову на грудь, скрестил руки, словно закрываясь от всего, что было вокруг, что ранило душу больнее, чем пламень жжет тело.

"А кто знает? Кто может это знать, кроме тебя?"

"Сейчас не время…"

"Искать ответ? Почему? Чем нынешний день отличается от предыдущего?"

"Все… очень сложно".

"Я понимаю, хозяин, — ее голова наклонилась, словно в кивке, — и не прошу Тебя ничего упрощать. Я хочу лишь, чтобы ты не скрывался за этой безликой, бесчувственной фразой, перешагнул через нее. И, может быть, тогда все найдется: и место в мире, и способ помочь", — и, повернувшись, она убежала в снега, туда, где золотым бликом света у самого горизонта ее ждал брат.