— Спасибо, милая.
— Пап, какой-то ты сегодня странный, — удивленно глядя на него, проговорила Мати. — Ты не заболел? — она потянулась к его лбу. — Вот, точно! И лоб горячий! Давай я сбегаю за лекарем, — и она двинулась к пологу повозки.
— Постой, — попытался удержать ее караванщик. — Я совсем здоров. Это просто сон. Мне приснился кошмар. И больше ничего.
Но девочка, уже оказавшаяся у полога, готова была выскользнуть наружу.
— Мати! — лишь нотки отчаяния, прозвучавшие в голосе отца остановили ее, но лишь на мгновение.
— Прости, папочка, мне нужно… Ну, я вспомнила сон… Не этот, другой, — ее голос был взволнован, речь обрывчатой, словно мысли торопились куда-то, боялись не успеть узнать главное. — Мне тогда приснилась Матушка метелица. Я просила ее научить меня повелевать снами. И она сказала, чтобы я спросила Шамаша, что он знает. Я тогда забыла спросить. Было столько всяких дел и событий… А теперь… Пап, раз ты не рассердился на все остальное, ты ведь не рассердишься и на это? Я всего лишь хочу задать Шамашу вопрос, я должна была спросить уже давно…
— Иди. Раз так велела госпожи Айя… — проговорил Атен, отпуская дочь.
Провожая ее взглядом заслезившихся вдруг глаз, он думал о том, как хорошо, что все беды были не настоящими, но лишь сном, одним сном, который закончился и не вернется больше никогда.
"Господин не откажет исполнить просьбу Своей божественной супруги, — мысли текли медленно, полные спокойствия, — и обучит мою девочку управлять снами… Конечно, Он не повелитель сновидений, но великий бог, самый могущественный из всех. Он даст малышке силы и знания, которые помогут ей противостоять Лалю, если тот наяву, как в моем сне, попробует украсть ее сон…" — затем на его лицо легла тень. Он вспомнил, что должен сделать еще кое-что и как можно скорее, чтобы беда, о которой поведал ему сон, никогда не пришла в караван.
Караванщик двинулся к краю повозки, намереваясь выбраться из нее, но тут полог приподнялся и внутрь забрался Лигрен.
— Атен сказал мне, что ты не совсем здоров…
— На ловца и зверь бежит.
— Что? — не понял его лекарь, в глазах которого росло беспокойство, когда среди болезней снежной пустыни было много таких, одна мысль о которых внушала страх. Например, безумие… А симптомы этой пугающей болезни… Лигрен начал приглядываться к хозяину каравана. Лихорадочный блеск в глазах, непонятные слова, неразборчивая речь…
— Я здоров, приятель, — Атену не нужно было уметь читать мысли, чтобы понять ход его размышлений, когда на лице Лигрена и так все было написано. Грустная улыбка коснулась его губ, когда он вспомнил сон, который так стремился придать черты реальности самым что ни есть ужасным страхам.
— Конечно, и, все же, позволь я тебя осмотрю…
— Лигрен, — остановил его хозяин каравана, в голосе которого зазвучали холодные нотки, — дело не во мне. А во сне, который я видел.
— Вещий сон? — лекарь весь собрался, насторожился. Это было даже серьезнее снежного безумия, когда болезни испытывают волю к жизни, а пророчества — саму душу, силу ее веры.
— Не знаю, — он не был уверен. — Но я намерен сделать все, чтобы он не исполнился. Никогда. Раз уж боги были так милостивы, что предупредили меня, — он умолк, прислушиваясь к своим чувствам, к окружающему миру, пытаясь определить, чего ждали от него небожители — борьбы или смирения. Правильно ли он Их понял, делая выбор.
— Продолжай, Атен, продолжай, — нетерпеливо прошептал Лигрен.
— Этот сон был о Лале.
— Лале? — пораженный, повторил его собеседник, глядя на хозяина каравана широко открытыми глазами.
— Да, боге сновидений. Ты ведь знаешь, о ком я говорю?
— Конечно…
— В чем же тогда причина твоего удивления?
— Просто… Атен, прости меня, но мне казалось, что караванщики не признают Лаля, даже имени Его не произносят, боясь тем самым расстроить или даже оскорбить госпожу Айю…
— Да, это так. Теперь, после сна, я не просто верю, но знаю, что мы все это время поступали правильно. Как правы были наши предки, когда в эпоху Мара отвергли путь Лаля…
— Хотя сами они того и не понимали…
— О чем ты?
— Тебе приходилось читать книгу Мара?
Караванщик не сразу ответил. В его руке все еще был свиток, который оставила малышка. Ему хотелось заглянуть в него и, все же, было что-то еще, сильнее любого даже самого сильного любопытства. И это нечто останавливало. Страх? Наверное, он бы стал призирать себя, поняв, что это так. Он думал, что дело в другом — благоразумии, предупреждении… Хотя, и в страхе тоже, главное, что не в первую очередь в нем.
— Нет, — сказал он, отвечая одновременно и на заданный вопрос, и на свои мысли. — Не думаю, что я должен.
— Может быть, ты и прав, — немного подумав, проговорил Лигрен. — С твоим даром предвидения… Незачем давать самому ужасному кошмару минувшего хотя бы малейший шанс проникнуть в грядущее… Так что это был за сон?
— В нем Лаль украл сон наших детей.
— Всех детей?
— Шестерых. И моей дочери в том числе…
— Но зачем…! Ладно, это не тот вопрос. Конечно же, он хотел вновь попытаться захватить власть над нашими сновидениями, используя для этого детей. Но как он смог? Ведь госпожа Айя заточила его в мире снов! Он не может покинуть его, не может попасть в наш край…
— Я не знаю, Лигрен. Никто мне ничего не объяснял, лишь показывал… Вернее, пугал, так сильно пугал, что я до сих пор не могу прийти в себя, а все даже самые робкие, незначительные воспоминания об увиденном, пережитом во сне, заставляет в ужасе трепетать душу…Давай не будем тратить время на все эти разговоры. Потом, немного успокоившись, укрепившись в вере, что сон остался позади, отвергнутый явью, я расскажу обо всем. Но не сейчас…
— Зачем ты хотел меня видеть?
— Да! Это сейчас главное. Я знаю, у рабынь есть ягоды Меслам.
— Но, Атен…
— Не нужно отрицать этого, Лигрен. Я знаю, о чем говорю.
Лекарь качнул головой:
— Да что уж там. Я и не собирался отрицать. Просто хотел сказать, что эти ягоды… Они опасны, да, но только когда не знаешь меры, а так… Иногда они спасают жизнь, а иногда… Для рабов это — своего рода рука милосердия и миг сочувствия…
— Понимаю, — Атен вздохнул. Он не собирался ни спорить, ни ругать, ни наказывать. Это не имело значение, ни одно слово, ни одно действие за исключением того, что он собирался сказать: — Но я хочу, чтобы ягоды Меслам были уничтожены. Слышишь? Ты должен не просто сказать рабыням, чтобы они выбросили ягоды, все до одной, но проследить за тем, как они исполнят мой приказ. Ты понял, Лигрен?
— Но почему!
— Ягоды — ключ от врат в мир Лаля.
— Так тебе было сказано?
— Да. Ты можешь спорить со мной, но не с богами. Давая знания, Они позволяют нам избежать таких бед, которые… — он качнул головой. — Которые, случись они, уничтожат наш караван. Несмотря на присутствие в нем бога солнца. А, может быть, причинят вред и Ему. Ведь в том сне был не только Лаль, но и Губитель…
— И поэтому госпожа Айя предупредила тебя?
— Она повелительница сновидений. Да, я думаю, это пророчество было дано именно Ею.
— Как же сильна Ее любовь к супругу! Даже находясь вдали от Него, Она заботится о Нем. Конечно, Атен, я сделаю все так, как ты велишь — прикажу выбросить все ягоды, все, до единой. И прослежу, чтобы никто не оставил ни одной. И буду следить за тем, чтобы они не попали к нам в будущем. Обещаю тебе.
— Помни об этом. Потом, когда я расскажу тебе свой сон, ты поймешь, почему это так важно.
— Ты должен рассказать его и своему брату. Вещий сон — тоже божественное деяние. И заслуживает того, чтобы о нем написали легенду.
— Чтобы помнить…
…- Вот и все… — вздохнув, проговорил Нергал, откинувшись на спинку деревянного сидения возницы. Оставаясь невидимым для всех, за исключением Шамаша, он не беспокоился о том, что, увидев его таким, да еще спокойно говорившим с заклятым врагом, смертные перестанут его бояться и ненавидеть. — Никогда не было, нет и не будет… Знаешь, я только одного не могу понять: зачем ты сохранил этому смертному память?