— Но… — в ее душе ужас переплелся с сомнением.

— Делай, как я говорю, женщина, — лицо колдуна застыло под ледяной маской. Ему не нравилось отдавать приказы, но у него не было времени на то, чтобы объяснять причину своих поступков.

— Да, господин, — в страхе прошептала Фейр, поспешно бросившись к повозке.

Она вернулась так быстро, как только могла, чувствуя, что Шамаш и без того сердится на нее за промедление и еще одна задержка может вызвать вспышку недовольства. Мало кто из небожителей утруждал себя тем, что сдерживает ярости, вызванную проступками людей. Бог солнца всегда представлялся ей самым терпимым среди Них. Но Фейр понимала, что и Его терпение не безгранично.

— Господин… — склонившись в низком поклоне, пряча глаза, в которых были боль и страх, Фейр протянула Шамашу мешочек.

— Спасибо, — колдун взял его, высыпал ягоды на ладонь.

Несколько мгновений он просто рассматривал плоды. Они казались ничем не примечательными и совершенно безобидными — ссохшиеся в морщинистые комочки темного цвета, мягкие, лишенные косточек.

Ягоды не источали никакого запаха, не были отмечены каким-либо иным знаком, который бы свидетельствовал об их ядовитой природе.

"Странно", — колдун качнул головой.

Одним из тех необычных даров, которыми наделила его природа, была способность определять яд. Обычно ему было достаточно одного взгляда на пищу, чтобы сказать, отравлена она или нет, одного прикосновения, чтобы определить, откуда исходит яд.

Шамаш осторожно взял ягоду двумя пальцами и уже понес ко рту, собираясь попробовать. Но тут золотым вихрем на него налетел волк, который сильным ударом лапы выбил из рук ягоды.

— Хан! — Шамаш недовольно нахмурился. Он не понимал, что это вдруг нашло на волка, который даже будучи несмышленым щенком, не позволял себе подобных вольностей с хозяином.

Колдун наклонился, собираясь поднять упавшие в снег ягоды, но Хан остановил его. Зверь замер, преграждая путь, предостерегающе рыча и раздувая губы, выставляя напоказ острые белые клыки, не столько пугая, сколько предупреждая.

"Ты что это, приятель? Я просил тебя следить за караваном, а ты…"

"Я и слежу, — рычание стихло, перейдя в приглушенное ворчание. — Ты велел предупредить, если мы с сестрой увидим что-то странное… И мы увидели".

"Что же?"

"Шамаш, ты ведь чуть было не отравил себя! Неужели твой разум одурманен настолько, что ты не понимаешь…"

"Это не яд".

"Ягода Меслам не яд?" — от неожиданности волк сел в снег. Он выглядел потрясенным, ошарашенным, широко вытаращенные глаза были переполнены удивлением, пасть приоткрылась.

Спустя несколько мгновений, потребовавшихся ему для того, чтобы хоть чуть-чуть прийти в себя, Хан поднялся, попятился назад, затем, остановившись, осторожно, с опаской потянулся носом к лежавшим в снегу плодам, принюхиваясь.

"Мда-а-а…" — его глаза еще сильнее округлились, морда вытянулась.

Хан хотел что-то сказать. Но тут девушка-рабыня, выскочив из повозки, бросилась прямо к нему. От неожиданности волк попятился, ошарашено глядя на дочь огня, которая никогда прежде не осмеливалась даже приблизится к священному зверю.

Он предупредительно заворчал: "Не подходи!"

Но Рамир и не собиралась. Девушка даже не видела волка. Она бежала к проступавшим черными пятнами на белом снегу ягодами Меслам.

— Нет, дочка, нет! — вскрикнула Фейр. Она рванулась навстречу, но движения девушки были много быстрее, и та уже успела, упав рядом с ягодами на колени, схватить две из них и прямо вместе со снегом, на котором они лежали запихнуть в рот.

Рамир проглотила плоды, не жуя, а затем застыла, коленопреклоненная, смело глядя прямо в глаза повелителю небес.

Тот и не пытался ее остановить, лишь чуть качнул головой, осуждая за безрассудный поступок.

— Повелевай, господин! Что я должна сделать? Кого найти в мире сновидений, краю смерти, какую весть передать? — проговорила она и застыла, ожидая приказа. Девушка не позволяла себе прислушиваться к своим чувствам, гнала прочь любые мысли и страхи, заполняя напряженную тишину внутреннего мира словами молитв.

Колдун молчал, не спуская с нее глаз.

— Господин! — не выдержав, воскликнула Фейр. — Ты же сказал, что простил ее!

— Встань, девочка, — скользнув по лицу старой рабыни задумчивым взглядом, наконец, промолвил Шамаш, обращаясь к ее приемной дочери, — простудишься.

Рамир, не смея ни в чем ослушаться бога солнца, поспешно вскочила на ноги. Ей и в голову не приходила мысль, что она может заболеть. Девушка просто не думала о себе, отрешившись от своего человеческого тела, уже сказав последнее «прости» всему земному.

Колдун тем временем повернулся к волку, который, подбежав к своему хозяину, застыл возле его ноги. В глазах зверя было удивление, непонимание странностей происходившего.

— Я ведь говорил тебе: в ягодах нет яда.

— Но… Это невозможно! — прошептала Фейр. Наклонившись, она осторожно, с опаской взяла лежавшую в снегу ягоду, понюхала ее, откусила кусочек. — Ни вкуса, ни запаха… Так, словно это совсем не… Но нет же, нет, это ягода Меслам, я точно знаю! Ее нельзя ни с чем спутать, и… — растерянно разведя руками, она замолчала, не зная, что сказать.

— Это так странно, — сорвалось с губ кого-то из рабов.

— Очень странно… — они все громче и громче перешептывались между собой, не в силах сдержать удивления и страха. — Ведь еще недавно бог сновидений хотел убить нас, а теперь… — наверное, впервые не только в радости, но и горе рабы не отделяли себя от свободных караванщиков, с которыми разделяли беды в той же мере, в которой делили удачу. Караван все более и более становился единственным целым. — А теперь он отбирает у нас то, что всегда помогало ему получить власть над людьми…

— И разве, — к ним подошел Лигрен, оставив детей на попечение их земных и небесных родителей, — цель нашего врага была не в том, чтобы мы вновь встали на его путь, отказавшись от договора с госпожой Айей?

Нити мыслей перемешались… Взрослые люди чувствовал себя крошкам-детьми, игравшими с клубками шерсти и в результате запутавшимися в ней с ног до головы.

— Господин Шамаш… — лекарь не знал, что сказать, как спросить: что же будет дальше? Не с детьми — а со всеми ими, со всей землей.

В первый момент, когда подземные богини пришли в караван, увидев столько небожительниц здесь, рядом, он решил, что все беды остались позади, что скоро все разрешится ко всеобщей радости. Но время шло и вместе с ним приходили сомнения… Нет, не в силе и могуществе богинь, но все же…

А еще госпожа Кигаль… Ее присутствие внушало страх. За детей. Он вдруг совершенно ясно понял, почувствовал, что всех их спасти не удастся — кто-то умрет… Кто-то, чью жизнь повелительница смерти возьмет себе. В качестве платы за помощь.

Конечно, смерть не так страшна, как этот слепой непонятный сон-разлучник. Госпожа будет добра к ней… к нему… к тому, кого заберет. А потом… Потом Она позволит семье соединиться. В саду благих душ. И все будут счастливы. Но не сейчас, не здесь, а когда-нибудь, за гранью бытия.

Еще совсем недавно жрецу хватило бы и этого, когда вечность отдана душе, не телу, но сейчас…

"Это несправедливо! — вновь и вновь мысленно повторял караванщик. — Они еще совсем дети! У них впереди вся жизнь — самая чудесная из тех, что смертный может себе представить! И… Все не может закончиться уже сейчас, не оставляя времени на исполнение надежд!"

"Богиня смерти… — его лицо исказила гримаса боли. — Конечно, Она могущественна и всевластна, но способна ли Она возвращать жизнь, когда ее путь — приближение к смерти? Шамаш, неужели ты не понимаешь, не чувствует, что только Ты можешь спасти…" — он устремил полный мольбы о помощи взгляд на бога солнца, который стоял в нескольких шагах от караванщика.

Он ждал от повелителя небес ответа, хоть какого-нибудь. Но тот сначала молчал, задумчиво глядя куда-то в сторону. А потом и вовсе стало не до разговоров, сколь бы важными они ни казались.