— Будет лучше, если кто-нибудь продолжит следить за безопасностью каравана. Отбери лучших дозорных из тех, кто успел отдохнуть, расставь вокруг шатра на расстоянии взгляда.

— Стражей, а не дозором? — уточнил Лис, внимательно глядя на бога солнца, стремясь как можно лучше понять приказ, чтобы затем наиточнейшим образом его выполнить.

— Да, — подтвердил колдун. — Я пришлю к вам волка. Он поможет заблаговременно узнать о приближении врагов… — Шамаш чуть наклонил голову. Предпринятые меры казались ему недостаточными. — И вот еще что. Предупреди всех и помни сам: я установлю между воинами вешки. Вокруг них будет сила, которая в случае опасности привлечет к себе врагов, принимая первый удар на себя и давая вам время подготовиться.

— Я все понял!

Колдун повернулся к Лигрену: — Как детишки?

— Спят, — вздохнув, лекарь виновато развел руками, словно говоря: "Прости, всего моего искусства, всего знания недостаточно, чтобы разбудить них…"

— Я… — хозяин каравана, не спускавший настороженного взгляда с помрачневшего лица Шамаша, решил, что бог солнца по какой-то причине недоволен им…

— Ты бессилен им помочь, смертный, — Гештинанна прервала хозяина каравана прежде, чем тот успел сказать хоть что-нибудь. В ее голосе была грусть, а в глазах — сочувствие.

— А вы? Вы поможете нашим малышам? — он никогда прежде не решился бы вот так взять и заговорить с богиней, но страх за дочь давал ему силы. — Вы ведь поэтому пришли?

— Да, караванщик, — кивнула Кигаль. — Мы пришли, чтобы помочь! Расскажи о спящих. Как они себя чувствуют?

— Мы… — Лигрен был так взволнован, что его голос вдруг сорвался, переходя в сип. С нескрываемым страхом взглянув на подземных богинь, он, стремясь успокоиться, перевел взгляд на Шамаша, а затем, смотря лишь на него, заставляя себя не замечать его божественных спутников, продолжал: — Мы только совсем недавно начали понимать, что с детишками что-то не так… И мы узнали, что они съели ягоды Меслам…

— Для людей это яд, — качнула головой Кигаль. — Если больше одного плода…

— Больше, госпожа, — опустив голову, вздохнул Лигрен, понимая всю тяжесть случившегося.

Богиня смерти нахмурилась. Ее губы превратились в тонкие бледные нити, на лицо легла тень, а в глазах было столько беспокойства, что его хватило бы, чтобы окутать всю землю снежным покрывалом. Однако в облике повелительницы мира смерти не было видно предвестников ярости.

— Но они не мертвы! — видя в этом добрый знак для себя, воскликнул лекарь. — Они спят. Только спят! И… Вы ведь поможете нам? Вы ведь пришли, чтобы помочь, правда?

— Правда, — вновь подтвердила, успокаивая его, Кигаль. — Правда, — но, несмотря на то, что ее голос звучал ровно и спокойно, в глазах закружили тени, чей сумрачный танец не предвещал ничего хорошего. — Интересно, как эта гадость попала к ним…

— Да уж, — прошептала Гештинанна, — ведь, насколько мне известно, плоды Меслам запрещены.

— Да, госпожой Айей… — пробормотал Лигрен, втягивая голову в плечи, готовясь к тому, что гнев подземных богинь вот-вот обрушится на него, испепеляя.

— Тогда как же это понимать?

— Гештинанна! — остановил ее укоризненный взгляд Шамаша. — Зачем ты пугаешь его? Он и так все расскажет. И по доброй воле быстрее, чем по принуждению.

— Вот-вот, — хмуро взглянув на спутницу, проговорила Кигаль, — так ты только затягиваешь разговор. И, сдается мне, делаешь это осознанно. Все еще не рассталась со своей идеей?

— Это тут совсем ни при чем! — та была готова вскипеть от нанесенной, да еще в присутствии смертных, обиды, тем более, что обвинение казалось совершенно незаслуженным, хотя… Ради истины, она должна была признать, что где-то в глубине души, возможно, так оно и было. В слух же, несколько успокоившись, решив, что спор ни к чему хорошему не приведет, продолжала: — Я просто хочу во всем как следует разобраться. Надеюсь, так же, как и ты, Кигаль!

— Не сомневайся. Я не Нанше, чтобы бросаться, не задумываясь, в омут вниз головой!

— Лекарь, — голос Шамаша заставил обеих женщин замолчать. — И, все же, как ягоды попали к малышам?

— Случайно… — прошептал тот, еще не до конца придя в себя.

— Случайно! — вскричала Гештинанна, на лице которой удивление было готово смениться гневом. — Да в вашем мире ничего не происходит случайно! А если что-то случилось помимо вашей воли, смертный, так и скажи! И мы разыщем того, кто стоит за этим, не важно, бог он, демон или дух!

— Госпожа… — лекарь вновь сжался, ощутив такой холод, которого не чувствовал никогда прежде, даже в самые лютые морозы. — Я имел в виду… Я хотел сказать… В том, что произошло, не было ничьего злого умысла, просто…

— Расскажи, смертный, — кивнула ему повелительница подземного мира, — как все было, а выводы уж позволь нам сделать самим.

— Но почему Вы спрашиваете? — удивленно пробормотал Евсей. — Неужели Вы сами не знаете? Ведь Вы боги…

— О, мы можем узнать и по-другому! — повернулась к нему Гештинанна. — Но, поверь мне, летописец, тебе не понравится, если мы поступим так. Это ведь очень неприятно наяву, не во сне, который защищает от сильных чувств, видеть в глазах вечных отражение своей смертной жизни, чувствовать себя снежинкой, — она поймала ее, словно пух белой птицы, продолжая, — которая растает, а мы и не заметим…

— Мы не делаем этого, — продолжала Кигаль, — потому что так хотел Шамаш. У него свое отношение к чтению мыслей. Что должно быть известно вам, избранным им в свои спутники по земному миру, и так… В общем, — она развела руками, — вам придется все объяснить нам.

— Конечно, это медленнее… — богиня чуть наклонила голову, — но не лишено своего смысла. Так что же произошло?

— Рабы… — несмело начал Лигрен. Менее всего на свете ему хотелось говорить о проступке Рамир, боясь, что боги, в порыве ярости, осудят ее, не принимая в расчет ничего остального, хорошего, что могло бы ослабить кару, облегчить наказание… Но разве мог он промолчать под огненными взглядами небожителей, или, тем более, даже подумать страшно, солгать Им? — Они всегда возят с собой ягоды Меслам, — единственное, что было в его силах, это постараться смягчить гнев подземных повелительниц, вызвав их сочувствие. — Они используют их лишь для себя, как лекарство от жестокой тоски или средство последнего дня… Вы ведь знаете — жизнь рабов грустна и тяжела, у них нет ничего, даже собственной судьбы, а будущее если и несет в себе проблеск надежды, то такой робкий, что его трудно разглядеть среди окружающего непроглядного мрака…

— Продолжай, смертный, — если богиня смерти и была чем-то недовольна, то только медлительностью рассказчика, — я понимаю твою заботу о спутниках. Не бойся: мы не станем никого судить, не разобравшись во всем. Итак?

— Рамир… — его душа была готова заплакать, будто он приговаривал к вечному проклятию собственную дочь. Но он не мог не подчиниться воле небожителей. — Она дала ягоду дочери хозяина каравана, потому что не могла отказать ее просьбе…

— Она действительно не хотела никому причинять зла, — поддержал его Атен. — У рабыни нет собственной воли, так что… И, потом, с некоторых пор они подружились с моей малышкой и девушка старалась угодить ей во всем.

— Это понятно… — проговорила Кигаль. — Однако… — она качнула головой. — Остается еще вопрос, с чего это вдруг ей понадобились ягоды Меслам…

— И откуда маленькая караванщица вообще о них узнала, — подхватила Гештинанна. — Вряд ли от своих спутников… К тому же, — она повернула голову к Лигрену, — ты говорил, что ваши дети съели больше чем по одной ягоде. А девочке дали только одну. Откуда взялись остальные?

— Какая разница? — недовольно поморщилась Кигаль. Для нее главным было не как все случилось, а почему произошло, когда первое оставалось лишь в прошлом, второе же могло иметь последствия для будущего.

Но Гештинанна, толи в обычном стремлении понять все, чтобы создать наиболее полную картину произошедшего, толи действительно желая затянуть разговор, оттягивая срок действий, продолжала свои расспросы: