— Шамаш, — сиплым, отказывавшимся подчиняться, срывавшимся в хрип голосом начал Атен. Он выглядел ужасно, за краткий миг постарев на многие годы. Со сгорбленной спиной и опущенными плечами, безвольно повисшими руками и вымученным пустым взглядом он совсем не походил на того сильного и гордого хозяина каравана, который еще недавно мерил шагами белые просторы бескрайней снежной пустыни. Это был старик, уставший от жизни настолько, что она больше не приносила ни радости, ни счастья. — Если так нужно для блага мира… Ты должен думать обо всех. А мы… Мы как-нибудь… Только, — на миг в его глазах зажегся огонь, но и это была не надежда, а мольба, — прошу, сделай так, чтобы смерть не разлучила нас. Пусть хотя бы в вечном сне мы будем вместе!

— Смерть не может быть лучше жизни, — качнув головой, чуть слышно проговорил колдун.

— Шамаш, подумай! — попыталась остановить его Гештинанна.

— Тут не о чем думать.

— Но есть еще и другие люди, весь остальной мир…

— Правда в том, — глядя в упор на богиню памяти, медленно, подчеркивая каждое слово, заговорил он, — что мне нет никакого дела до этого остального мира. Он и так умирает, смирившийся со своей смертью. Ну и пусть. Этот же караван — то единственное, что имеет для меня смысл.

— Да, такова правда, — вздохнула Гештинанна, вынужденная смириться с тем, что ей не удалось убедить бога солнца в том, что она считала наилучшим. — Но истина ли?…Поможешь ли ты своим спутникам, вмешавшись, или, наоборот, навредишь?

Вскинув голову, колдун взглянул на нее. В его глазах была грусть и глубокая, разрывавшая душу на части, боль. Однако он ничего не сказал. И вместо него заговорила повелительница подземного мира, повернувшись к спутникам бога солнца:

— Надо действовать, пока еще не слишком поздно! Соберите всех спящих детишек в одном месте.

— Госпожа… — хозяин каравана не совсем понял приказ и вынужден был просить разъяснений, несмотря на весь тот страх, что волнами жуткого холода захлестывал его с головы до ног. — В одной из повозок?

— Нет. Прямо под куполом шатра. Постелите на снег одеяла, зажгите кругом костры… — она подобно стеклянному сосуду наполнилась пламенем огненной воды, залучилась им, черпая все новые и новые силы из стремления помочь.

— Нужно позвать Нинти, — задумчиво проговорил Шамаш.

— Да, — сестра тотчас согласилась с ним. — Она, конечно, не из сильных богинь, но уж свое ремесло знает. И, потом, девочка нам кое-чем обязана… Схожу за ней… Но чуть позже…

— Гулла говорила, что легче оживить целое войско, чем поддержать жизнь в одном-единственном умирающем, — качнув головой, прошептала Гештинанна. — Если спящие подойдут к грани смерти, она сможет вытянуть одного из них, от силы двух, но никак не больше. А детишек, ты говоришь, шестеро…

— Об остальных позабочусь я…

Гештинанна сочувственно взглянула на повелителя небес. Она понимала, что это невозможно даже для него. Ведь не важно, сколь велико могущество, когда в деле исцеления главным было иное — способность сконцентрировать все свое внимание на одной точке — человеческом теле, снимая с него черные покрова хвори, возвращая свет здоровья. Сосредоточиться же на одном означало забыть обо всем остальном.

— Сати тоже может нам помочь, — осторожно, так, чтобы не переступить грань дозволенного, проговорил Лигрен.

— Асанти… — Кигаль кивнула. — Позови ее.

— Да, госпожа… — Лигрен был готов сорваться с места в любой момент, чтобы броситься исполнять волю небожителя.

— И Эриду тоже…

— Как прикажешь, госпожа! — он исчез так быстро, словно был и не человеком вовсе, а тенью.

— А я пошла за Гуллой, — и Кигаль исчезла.

Шамаш продолжал стоять, скрестив руки и опустив голову на грудь, дожидаясь, когда все соберутся. За все дальнейшее время приготовлений он не проронил ни единого слова, не удостоил никого даже взглядом, так, словно вокруг него была пустота.

Сначала Лигрен подвел к нему Сати и Ри. Потом появились Кигаль с Нинти.

— Шамаш! — обрадованная новой встречей, богиня врачевания бросилась к богу солнца, но боль, которой полнились его глаза, заставила ее остановиться. Улыбка сошла с ее губ. — Прости… — пробормотала она. — Кигаль мне все рассказала… Ну, в общих чертах…

— Извини, что пришлось потревожить твой покой.

— О чем ты говоришь! Ты столько сделал для меня, и…

— Прости, но у нас нет времени на все эти слова… Кигаль сказала, какой помощи мы ждем от тебя?

— Да, я должна быть возле спящих и когда те станут просыпаться — постараться удержать их в мире живых.

Колдун кивнул, а затем повернулся к торговцам, обвел их взглядом. И караванщикам показалось, что он чего-то от них ждет. Ответа на какой-то не заданный вопрос. Или, может быть, решения…

— Господин, — переглянувшись со своими спутниками, видя, что те не в силах произнести решающих слов, несмотря на то, что у многих они уже лежали на устах, заговорил хозяин каравана. — Нас ведь впереди ждет выбор? Этот выбор… — он понимал, чувствовал, что должен сказать совсем иное, но ничего не мог с собой поделать. — Сделай его за нас! Мы всецело доверяем Твоей мудрости, и…

Колдун нахмурился, не скрывая разочарования.

— Разве по законам пустыни караванщики не решают свою судьбу сами? — проговорил он. — Или вы рабы, для которых все определяют другие?

Рабы? Ужас вспыхнул в глазах Лигрена. Нет, конечно нет! Чтобы вольный человек отдал свою свободу! Тем более недавний раб, которому пришлось через столько пройти, чтобы заслужить второй шанс! Но… Закусив нижнюю губу, бывший жрец задумался. Разве не все смертные всецело зависят от воли богов, тем самым пусть не по названию, но по сути являясь Их рабами? Да, это больно и неприятно, осознавая себя личностью, не грязью под ногами, понимать, что принадлежишь подобному тебе. Но боги иные. И Им принадлежать не стыдно.

— Если господин пожелает… — лекарь готов был вновь и вновь повторять эту фразу, прячась за ней, словно под куполом шатра.

Несколько мгновений висела напряженная тишина. Шамаш молчал и в этом его молчании была и задумчивость, и сомнение и желание сделать передышку перед последним броском. Вместо него заговорила Кигаль:

— Вы так и не научились понимать его, смертные, — хмуро глядя на караванщиков, проговорила она. — Несмотря на то, что были его спутниками год. Для вашей жизни это — целая вечность. Я многое могла бы объяснить вам, что облегчило бы и ваш путь, и его. Однако, — она с сожалением качнула головой, — сейчас у нас нет на это времени. Может, в другой раз. А пока лучше молчите, если не знаете, что сказать… Шамаш? — Кигаль повернулась к брату.

Колдун лишь кивнул. В конце концов, она была богиней этого мира, а он — чужаком, который к тому же не видел иного пути к спасению.

— Путь в мир сна открыт, — повернувшись к смертным, твердым решительным голосом заговорила богиня смерти. — Нескольким из вас нужно отправиться туда, вернуть спящим память об истинной земле, помочь сделать правильный выбор и вернуться назад. Живыми, если нам удастся восстановить нити, связывающие воедино их души и тела…

Это был шанс! Глаза караванщиков загорелись огнем решимости, жажды действий.

— Что мы должны сделать?

— Вы — ждать, — она вновь была прежней повелительницей смерти, говорившей с тенью нетерпения и неудовольствия тем, что ее перебивали, однако же, все же снисходившей до ответа, понимая, что без этого не обойтись. — Действовать будут они, — богиня повернулась к Сати и Ри, пронзив их холодным взглядом, — если, конечно, вы готовы рискнуть своими жизнями ради тех, кто спит.

— Да! — не колеблясь ни мгновения, в один голос ответили Ри и Сати. Эта решимость, жажда совершить Поступок во имя великой богини, пересилила даже страх перед Нею.

— Тогда… Мое прикосновение заставит вас заснуть. Вы окажетесь в том сне, в который попали малыши. Все, что вам нужно — убедить их проснуться. Это не сложно. Итак…

— Госпожа… — когда богиня уже готова была коснуться караванщиком слабым дыханием своей силы, ее остановил Атен. — Там ведь моя дочь. Это мой долг, мое право рисковать ради нее. И… Она любит меня, верит мне… Она меня послушает, я уверен, — не смея взглянуть на повелительницу смерти, он оглянулся на брата.