– Ни одна из прелюбодеек, которых он прощал, не была его матерью.

– Ни одна из матерей не может стать Пресвятой Девой.

– Вы тоже заодно с ним? Разве Церковь должна поощрять подобных Говорящих от имени Мертвых? Стоит ли тогда отпевать и оплакивать наших мертвых в соборе, оставлять их там для общения с Господом, прежде чем положить из в землю?

Шепотом:

– Я твой епископ, Естевайо, викарий Христа на этой планете, и ты должен говорить со мной с почтением, тем более находясь в моей резиденции.

Квим замолчал, не в силах произнести слово о гневе.

– Я думаю, было бы лучше, если Говорящий не выносил бы подобные истории на суд общественности. Некоторые вещи лучше узнавать один на один, спокойно. Поэтому священники, выступая перед аудиторией, не доводят ее до шока. Поэтому мы исповедуем вас, не выставляем ваши грехи на суд всего народа. Но будь справедлив, Естевайо, Говорящий может произносить речь, но все его истории – чистая правда. Ты понял?

– Да.

– Теперь, Естевайо, давай подумаем вместе. До сегодняшнего дня ты любил свою мать?

– Да.

– Но эта же мать, которую ты любил, уже вкусила грех прелюбодейства.

– Десятки тысяч раз.

– Не думаю, что она так ненасытна. Но ты говорил, что любил ее, хотя она уже была прелюбодейкой, нарушила клятву брака. Разве она изменилась сейчас? Разве появилась разница между той вчерашней и сегодняшней? А может это ты изменился?

– Та, которой она была вчера, лишь живая маска.

– Может потому что она стыдилась рассказать детям о своем прелюбодействе. Она просто обязана была играть вам, пока заботилась о вас, учила вас, растила вас…

– Она не воспитывала нас в полном смысле слова.

– Если бы она пришла на исповедь и получила отпущение грехов, она могла бы вообще не говорить о своем прелюбодействе. Ты бы умер, так ничего и не узнав. Это не было бы ложью, так как грехи были бы прощены, она не была бы больше прелюбодейкой. Прими же правду, Естевайо: Ты зол не на грехи. Ты зол, потому что постеснялся встать перед всеми и защитить ее.

– Вы смотрите на меня, как на глупца.

– Ты вовсе не глупый. Все думают, что ты хороший сын. Но сейчас, если ты настоящий последователь Учителя, тебе следует простить ее и любить ее еще больше, потому что ты узнал о ее страданиях.

Епископ посмотрел на дверь.

– У меня будет совещание, Естевайо. Пожалуйста, пройди в мою внутреннюю молельню и попроси у Магдалины прощение за свое жестокосердие и нежелание прощать.

Выглядя более жалко, чем озлобленно, Квим прошел сквозь занавес во внутренние покои епископа.

Секретарь епископа открыл другую дверь, и в комнату вошел Говорящий от имени Мертвых. Епископ не встал. К его удивлению, Говорящий встал на колени и склонил голову. Так поступали католики при официальном представлении епископу, а Перегрино не думал, что Говорящий воспринимает визит как представление. Тем не менее человек стоял на коленях и ждал, поэтому епископ поднялся, подошел к нему и протянул руку для поцелуя. Даже после этого Говорящий остался коленопреклоненным, пока наконец Перегрино не сказал:

– Благословляю тебя, сын мой, хотя я не уверен, что ты не дразнишь меня подобным почтением.

С наклоненной головой Говорящий ответил:

– Во мне нет желания дразнить и насмехаться. – Он посмотрел на Перегрино. – Мой отец был католиком. Он притворялся, что не был им, ради спокойствия семьи, но он никогда не простил себе своего отступничества.

– Вы крещеный?

– Моя сестра говорила, что да, отец окрестил меня сразу после рождения. Моя мать была протестантской веры, отвергающей крещение младенца, поэтому между нами даже возникла ссора. – Епископ вытянул руку, разрешая подняться Говорящему. Говорящий усмехнулся.

– Воображаю, ярый католик и закоренелый мормон спорят по поводу религиозных процедур, хотя оба утверждают, что не верят в них.

Перегрино был настроен скептически. Уж слишком красивый жест для Говорящего вернуться в лоно католичества. – Я думал, – сказал епископ, что Говорящие от имени Мертвых отрекаются от любой религии, прежде чем сделать призвание своей профессией.

– Я не знаю, как поступают другие. Не думаю, что существуют подобные правила на счет религии, по крайней мере, когда я стал Говорящим, их не было.

Епископ Перегрино знал, что Говорящие не лгут, но его слова смахивали на увертку. – Говорящий Эндрю, во всем созвездии Ста Миров нет места, где бы католики вынуждены были скрывать свою веру, по крайней мере, последние три тысячи лет. Тогда произошел великий всплеск космических полетов. Это сняло чудовищные ограничения на прирост населения на перенаселенной Земле.

Вы хотите сказать, что ваш отец жил на Земле три тысячи лет назад?

– Я сказал, что мой отец настоял, чтобы меня окрестили, как католика, и ради него я сделал то, что он никогда не мог позволить себе. Это ради него я встал на колени и получил благословение епископа.

– Но я именно вас благословил. И вы до сих пор избегаете моего вопроса. Что подтверждает, что я не ошибся в эпохе жизни вашего отца, просто вы не хотите обсуждать это. Дон Кристиан говорил, что вы гораздо больше, чем может увидеть глаз.

– Очень хорошо, – сказал Говорящий, – я гораздо больше нуждаюсь в благословении, так как мой отец умер, а мне еще предстоит разрешить много проблем.

– Пожалуйста, присаживайтесь. – Говорящий выбрал стул у дальней стены. Епископ сел в массивное кресло за столом. – Я не хотел, чтобы вы держали Речь сегодня. Сейчас не подходящее время.

– Я не предполагал, что Конгресс так поступит.

– Но вы знали, что Майро и Аунда нарушили закон. Боскуинха сказала мне.

– Я обнаружил это за несколько часов до Речи. Спасибо, что не арестовали их.

– Мы выполняем наши обещания, – уклонился Перегрино. Но они оба понимали, что если бы епископ настоял, Боскуинха обязана была бы исполнить приказ, не взирая ни на какие просьбы Говорящего. – Ваша речь принесла людям много горя.

– Боюсь, больше, чем обычно.

– И что – вы больше не несете ответственности? Вы вызвали бурю, а теперь бросаете людей на произвол судьбы.

– Не бурю, епископ Перегрино. Только волну. И если бы я смог снять боль, конечно, я бы остался и помог. Я не владею анестезией, но можно попытаться не допустить сепсиса.