- Я защитил бы свою жену от оскорбительного подозрения, будто она думает, что ею пренебрегают. Я против ложного представления о том, что женщины чувствуют себя только тогда при деле, только тогда утешенными и только тогда самоутверждаются, когда мужчины вынуждены пользоваться их телом.

- Все эти ваши речи свидетельствуют о нездоровой антипатии к женщинам, - прервал подсудимого прокурор.

- Антипатии? Разве не следует считать сочувствие к телу женщины скорее проявлением симпатии? Проявлением симпатии к трогательно-прекрасному телу, которое безгранично страдает от ощущения того, что оно стало для кого-то лишь сосудом? Разве можно отказать женскому телу в утешении, которого оно так жаждет? Как отрадно дать ему возможность погрузиться в сон, словно оно - плачущее дитя. Дать ему эту возможность, даже если ты знаешь, что за сои заплачено дорогой ценой - печалью и отчуждением? Даже во время сна... Наблюдали ли вы, господин прокурор, хоть раз за супружеской парой утром? За тем выражением безысходности на их лицах, которое они пытаются стыдливо скрыть друг от друга, притворяясь лихорадочно деятельными? Он быстро-быстро бреется. Она быстро-быстро готовит завтрак. Быстро-быстро бежит в магазин за покупками. Мое чувство вы называете антипатией? Свою печаль я всегда считал самой драгоценной составной частью того, что именуется любовью. И, если вы хотите знать, единственной надеждой. Но разве дело в моих ощущениях? Я призываю вас, господин прокурор, подсудимый взмахнул рукой, показывая на публику, - призываю спрашивать не меня, а присутствующих здесь женщин. Спросите, не охватывает ли их чувство все возрастающей неуверенности в себе, когда они, повинуясь зову тела, вынуждены предлагать себя в качестве лакомого блюда?

Председатель суда энергично призвал подсудимого к порядку.

Подсудимому запрещено обращаться к публике. Кроме того, он явно заблуждается, большая часть человечества сочтет его теперешние высказывания за попытку поставить факты с ног на голову.

- В физической близости мы видим не отчуждение, а соединение любящих душ.

В ответ подсудимый сказал, что он, разумеется, в курсе, ведь именно страх перед тем, что не произойдет хэппи-энда, гарантирует ему, как страховому агенту, очень даже солидный заработок.

- Подсудимый! - с негодованием воскликнул председатель суда. - Вас не для того сюда вызвали, чтобы вы отпускали циничные шуточки.

Далее председатель суда призвал публику вести себя серьезней.

Адвокат счел нужным подчеркнуть, что его подзащитный не является циником, скорее он человек религиозный. И далее адвокат залез в дебри веков, объясняя, что в давние времена существовали различные религии, которые в отношении секса стояли на тех же позициях, что и подсудимый.

Нет смысла дословно пересказывать речь окончательно сбитого с толку адвоката.

Подсудимый много раз пытался прервать его, сердито махая рукой.

- Пора оставить эту тему, - сказал председатель суда. - Она ведет к недоразумениям, которые в свою очередь вызывают ненужное раздражение сторон.

Подсудимый, улыбаясь, заметил, что все началось с того, что ему задали вопрос о колебаниях.

- Ладно! Ладно! Оставим в покое колебания. Будем придерживаться того, что легко выразить словами.

Итак, подсудимый утверждает, что его жена снова спустилась вниз где-то между десятью и двенадцатью часами, вероятно, ближе к двенадцати; при этом она, видимо, так и не ложилась, поскольку на ней была та же одежда, что и раньше. Это совпадает с показаниями прислуги: после того как та пересмотрела платяной шкаф, выяснилось, что не хватает всего лишь одного платья, а именно того, в котором жена подсудимого сидела в указанный вечер.

- Это было вовсе не платье, - уточнил подсудимый, - жена была в сером костюме с двубортным жакетом. Он ей очень шел.

- Хорошо, пусть в костюме. Это не имеет значения. Предварительное следствие установило также, что на обе постели никто не ложился, они не были смяты. Правда, постели раскрыли, ночная рубашка и пижама лежали, как и всегда, по диагонали к подушкам, но по всему видно было, что никто не ложился. Удалось заметить лишь вмятину на пуховом одеяле в изножье левой кровати, иными словами, на одеяле жены. Стало быть, супруга подсудимого сидела там довольно долго. На коврике перед постелью как раз под этой вмятиной был найден скомканный дамский носовой платочек.

- Она плакала! - воскликнул подсудимый, который прислушивался к словам председателя очень внимательно.

- Да, химический анализ подтвердил это.

- Химический?

Согласно анализу, произведенному судебными экспертами-химиками, кроме следов духов, которыми жена подсудимого обычно душилась, были обнаружены также выделения слезных желез. Вероятно, когда жена встала, платок упал у нее с колен, сама она могла это даже не заметить. Суду еще следует уточнить, можно ли считать установленным, что жена подсудимого поднялась очень быстро, вскочила, испугавшись чего-то. Существенная деталь. Что касается платка, то, насколько известно, это последняя вещь, которую жена подсудимого держала в руках до своего бесследного исчезновения. По сей причине он приобщен к делу и находится в распоряжении суда.

Подсудимый спросил, можно ли взглянуть на платок.

Да, конечно.

Подсудимый подошел к столу, и ему протянули платок. Это был крохотный дамский платочек из тончайшего батиста. Подсудимый некоторое время держал платок на раскрытой ладони, словно хотел взвесить его. Публика в зале, затаив дыхание, следила за каждым его движением. Подсудимый понюхал платок.

- Запах улетучился, - сказал он вполголоса и медленно положил платок на стол. - Может, это произошло из-за химического исследования, - прошептал он, возвращаясь на свое место.

Узнает ли он этот носовой платок? - спросил председатель.

Да, он подарил своей жене три таких платка. На рождество два года назад. Они стоили довольно дорого, но продавщица заверила его, что платки очень хорошего качества.

Отлично. Прислуга также подтверждает, что платки принадлежали супруге подсудимого. Не хочет ли он что-нибудь добавить?

Нет.