Держа правую руку так, чтобы равно было и хвататься за меч, и бить кулаком, Алексей пересек двор. Следы были человеческие, остроносых мягких сапог. Подошвы из конской кожи скользили по снегу...
У крыльца, немного в стороне, два следа остались особенно четких, и Алексей подумал, что оставил их, скорее всего, конкордийский всадник: перед каблуком чуть заметно отпечатались оставшиеся на краях подошвы вдавления от мягких ременных стремян. Конечно, и в Подгосподней есть воины, не признающие металла в сбруе, но вряд ли они при этом носят сапоги с подошвой из конской кожи...
В доме Алексей прислушался еще раз. Любой дом - как огромный музыкальный ящик, он не в силах сдержать рвущиеся из него звуки и тем более не в силах их спрятать. И ясно было как белый день, что этот дом пуст, да, пуст и холоден, и почти мертв... но почему-то почти...
- Домнин! - громко позвал Алексей и буквально увидел, как разносится его голос по коридорам и комнатам, отлетает от стен, прилипает к потолку... - Домнин!!!
Молчание.
- Домнин...
И - слабый... что? стон? шорох? зов?
Дом чародея был огромен, куда больше, чем мог показаться при взгляде снаружи. Стены его уходили глубоко в землю, и окна, что казались прорубленными низко, над самой завалинкой, на самом деле располагались под потолком высоких зал. Здесь было много потайных комнат и переходов, и Алексей, проведший здесь в свое время не одну неделю, не был уверен, что знал их все.
- Домнин... - тихо, почти одной мыслью... Вот он, ответ. Под лестницей почти незаметная наклонная дверь. Приоткрыта. Щель. Из щели - далекое дыхание.
Алексей подошел вплотную. Стал слушать. От шума его дыхания слабо проступали в темноте столбы и стены. Так примерно образуется и сразу пропадает туманное пятнышко на зеркале, которое держат перед умирающим или околдованным. Удары сердца были как вспышки слабого фонарика в большой пещере.
- Дом...
Слишком ярко! Но в этой вспышке вдруг обозначилась чужая тень!
И сразу темнота и тишина взорвались стремительными движениями тел. Немногие же могли столь долго и тихо ждать в засаде...
Аникит скользнул из ножен стремительно - так, что незаметно даже для опытного глаза. И тем же движением коснулся шеи возникшего из тьмы воина. Алексей отступил на шаг, отпрыгнул - вовремя. Двое еще ждали его, не выдавая себя ничем до последней секунды. Саптахи, люди далеких южных лесов, лучшие разведчики Степи. Умелые убийцы.
Он отступил еще, изучая противника. Один старше, высокий для саптаха и тонкий в кости. Второй совсем молодой, широкоплечий и коротконогий. Кривые мечи у обоих - как продолжения рук. Давно бьются в паре: движутся слаженно, в хитром контроритме. Саптахские доспехи: наплечни и нагрудники, где каждая пластина для вящей беззвучности объята кожей. Они тоже изучали его, но Алексей надеялся, что количество: двое на одного придаст им самоуверенности. Да, так и есть - начали атаку...
Саптах бьется, как кружево плетет. Концом прямого гибкого меча он должен написать слово "Совершенство" прежде, чем упадет оброненный платок. Защита саптаха изумительна. Синеватая сталь струится вокруг него, и противник почти никогда не угадает, в какой миг она коснется его, достигнет незащищенной точки на теле, проскользнет между пластинами панциря или аккуратно, по суставу, отделит кисть, держащую оружие. Почти никогда. Но - только почти.
Медлителен глаз человека. Струящаяся сталь это всего лишь тонкая синеватая отточенная полоска, быстро порхающая, все же остальное - след ее. Защита саптаха соткана из пустоты.
И чтобы увидеть эту пустоту, надо смотреть не на клинок и даже не на кисть руки - смотреть надо на локоть саптаха. Локоть сам укажет, куда наносить удар.
Аникит нашел брешь. На миг как будто остановилось время: высокий саптах замер на полушаге, приподняв перед грудью согнутые руки и удивленно опустив голову. Чужая сталь глубоко пересекла его тело чуть пониже приподнявшихся на замахе нагрудных пластин панциря - там, где ребра мягки и клинок в кости не застревает. В смертном неверии он еще попытался опустить меч на открывшегося ему врага, но чужими сделались руки, а потом кровь хлынула волной...
Молодой понял, что уже все кончено, что мертв и он сам. В отчаянии нанес неподготовленный удар, Алексей бездумно пустил его меч по своему, коротко отбросил вниз и уколол врага в сердце - и только увидев остановившиеся глаза, понял, что сделал глупость... но - поздно.
Молодой выронил оружие, сунулся на колени и с громким костяным стуком рухнул ничком.
Теперь ему вопросов не задашь...
Алексей вытер меч и, не пряча его в ножны, стал спускаться в подвал.
- Домнин! Отзовись!
Сдавленный стон.
Свободной рукой Алексей вынул из кошеля на поясе неугасимую лучину, махнул ею раз, другой... С третьего раза лучина занялась. Алексей осмотрелся.
Великий чародей висел в воздухе, голый, не доставая ступнями пол-локтя до пола. Руки его были связаны перед грудью крест-накрест, голова запрокинута мучительно, кляп торчал изо рта, ноги судорожно подергивались... Алексей бесконечно долго не мог понять, а поняв, не мог поверить, что же именно он видит перед собой.
Домнин Истукарий был посажен на кол по всем правилам этого гнуснейшего из искусств - и поэтому еще жил.
Алексей знал, что тронуть его сейчас - это причинить еще большую боль и убить этой болью. Но и не трогать - было невозможно... Он не помнил, что и в какой последовательности делал, но сколько-то времени спустя обнаружил себя склонившимся над изможденным стариком, лежащим на широком столе и укрытом плащом из козьих шкур. Алексей смачивал тряпочку настойкой из фляги и вытирал Домнину лицо. Двое отважников, прибежавших на зов, сдерживали дыхание за его спиной.
- Осмотрите еще раз дом, - сказал Алексей тихо, не оборачиваясь и не отрывая взгляда от лица чародея. - Вряд ли их было только трое.
- ...се... - шевельнулись губы Домнина.
- Все? - переспросил Алексей.
- Семь, - очень тихо, но отчетливо повторил Домнин. - Было семь. Четверых можно... разбить... там... где зеркало...
Это Алексей понял.
- Когда поднимитесь, пройдите по коридору направо до конца, там будет маленькая дверь. За дверью зал... Так, учитель?