- Погодите, а что это за южане? - спросил Дубов. - Разве на Царь-Город бывали набеги?
- Увы, - вздохнул Рыжий, - не слишком много, но что было, то было. Еще во времена царя Степана, более двухсот лет назад, хан Басай, объединившись с войсками Хазарского каганата, под шестиконечной звездой совершал опустошительные набеги и один раз дошел почти до стен Царь-Города. Но Степан собрал войско и гнал Басая до самой Новой Мангазеи и тогда же по многочисленным просьбам самих мангазейцев присоединил этот некогда вольный город к Кислоярскому царству... - Рыжий немного помолчал, как бы давая своему собеседнику возможность в тишине насладиться красотой и величием Симеонова монастыря. - И знаете, любезный Василий Николаич, я вам скажу, что только когда склоняется день, когда розовая мгла одевает дальние части города и окрестные холмы, тогда лишь можно видеть нашу древнюю столицу во всем ее блеске, ибо подобно красавице с Марфиной рощи, показывающей только вечером свои сокровенные прелести, она лишь в этот торжественный час может произвести на душу сильное, неизгладимое впечатление.
Рыжий вздохнул и устремил взор куда-то за горизонт.
- Извините, господин Рыжий, - изумленно произнес Дубов, - я и не подозревал о ваших поэтических талантах.
- Ну что вы, Василий Николаич, - смутился Рыжий, - это так, под влиянием настроения.
И когда они уже спускались вниз, Дубов подумал про себя: "Как будто я уже где-то слышал что-то подобное..."
***
Ближе к вечеру, когда спутники Василия стали возвращаться в терем Рыжего, детектив с каждым из них имел небольшую беседу. Как Дубов и ожидал, все приняли предложение с восторгом: майор Селезень после афганского похода и миротворческой миссии в Придурильской республике давно тосковал по участию в какой-нибудь занятной передряге; баронесса Хелен фон Ачкасофф счастлива была возможности отправиться в логово князя Григория, о котором кое-что интересное разведала в историческом архиве; Чаликова же, некогда специализировавшаяся на репортажах из "горячих точек", обрадовалась неожиданной возможности "тряхнуть стариной", и даже перспектива идти под венец со столь одиозной личностью, как князь Григорий, ее совсем не смутила.
За ужином ни Рыжий, ни его гости ни словом не обмолвились о предстоящей командировке, зато баронесса, майор и Чаликова живо делились друг с другом и с Василием впечатлениями о первом дне "культурной программы". Рыжий слушал их рассказы с доброй улыбкой.
- Дерьмо здесь, а не оборона, - с присущей ему прямотой и неразборчивостью в выражениях заявил Селезень. - Ну ничего, вам повезло, что я сюда попал.
За месяц я превращу ваше аникино воинство в мобильную боевую дружину. Я тут переговорил с вашим главным воеводой, он мне так и сказал: "Правильно, Иваныч, давай действуй". Неплохой мужик, без фанаберии, только вас, господин Рыжий, всю дорогу честил на чем свет - мол, из-за его, то бишь ваших нововведений скоро все по миру пойдем.
- Ну, про меня еще и не такое говорят, - заметил хлебосольный хозяин, многозначительно переглянувшись с Дубовым. - Но наш воевода действительно профессионал в своей области. Ему бы еще вашей железной воли, Александр Иваныч, да вашей, как вы говорите, мобильности...
- Ничего, он мужик, и я мужик - сладим! - уверенно заявил майор.
Затем к рассказу о своем визите в Боярскую Думу приступила Чаликова:
- Это было довольно любопытно, только, боюсь, не слишком интересно для нашего уважаемого хозяина...
- Нет-нет-нет, - возразил Рыжий. - Наоборот, мне очень любопытно послушать, как выглядит царь-городская политическая жизнь со стороны.
Рассказывайте, Надежда, я вас внимательно слушаю.
- Ну, поначалу господа бояре чинно-мирно сидели на лавках и обсуждали всякие государственные проблемы - вроде того, как взимать с крестьян недоимки и при этом не драть с них исподнее. Наверное, бояр сдерживало присутствие заморской гостьи. Но потом они и про меня забыли, а дискуссия о недоимках как-то незаметно перешла на личности, вплоть до выяснения, кто с чьей женой спит. Один из них, с огромным ярко-красным крестом поверх собольей шубы, все время бегал по зале и всех подзуживал. А самый горластый в конце концов схватил жбан с медовухой и стал обливать всех подряд направо и налево, так что ихнему главному, ну, в общем, спикеру, пришлось даже призвать стрельцов, чтобы те выволокли этого хулигана за бороду на двор. Не понимаю, зачем вам такая Дума? Хотя чего это я - у нас ничуть не лучше... А потом, в кулуарах, я немного разговорилась с боярами и, знаете, услышала много чего интересного - так сказать, в неофициальной обстановке.
- И что же? - заинтересовался Рыжий. - Разумеется, речь шла и обо мне?
- Да, вообще-то, но только...
- Ну так расскажите. Я-то уж знаю, что господа бояре не больно меня жалуют, просто хотелось бы узнать, в каких конкретно выражениях они это делают. Нет, ну если в матерных, то вы их, конечно, не повторяйте...
- Выражения, что адресовал вам тот боярин, который обливался из жбана, я цитировать не буду - они как раз именно матерные. А другой, весь такой лысый...
- А, да это, видать, царь-городский голова князь Длиннорукий, сообразил Рыжий. - Ну и что он?
- Он так и заявил, что любит и уважает законного царя Дормидонта Петровича, но готов даже сам привести сюда князя Григория, лишь бы тот избавил их всех от Рыжего - этого... - Надя в нерешительности замолкла.
- Ну-ну, не бойтесь, договаривайте, - подбодрил ее Рыжий.
- Этого проходимца без роду-племени и даже без имени, который крутит, как хочет, и нами, родовыми князьями, и царем Дормидонтом, и его дочкой Танюшкой, и прочее в том же духе. Они там еще много чего наговорили, я всего и не упомню.
Госпожа Хелена, против обыкновения, оказалась не очень словоохотливой и о результатах архивных исследований почти не распространялась, а вместо этого подробно рассказала о том, как, проходя через Базарную площадь, едва удержалась от соблазна слямзить ценную доисторическую посудину.
- Подумайте только, - возмущалась баронесса, - этот сосуд достоин того, чтобы им восхищались посетители в лучших музеях мира, а какая-то бабка продает в нем простоквашу! Я уж хотела схватить его и побежать, а там уж будь что будет, но потом подумала, что это получится за картина заморская гостья, к тому же бакалавр исторических наук, бежит по базару с ворованной посудиной, а следом за ней с визгом и улюлюканьем гонится толпа... Ужас! Но, с другой стороны, наука требует жертв.