Однако ни черти, как их рисуют в книжках, ни домовой или какая-нибудь кикимора наяву ей не являлись, - так что гнать было некого. Но иногда, особенно когда девочка оставалась дома одна, её вдруг охватывал жуткий страх: она совершено явственно чувствовала, что в комнате есть кто-то чужой. Может быть, он ничего плохого и не хотел сделать; скорее всего, Люба даже была ему безразлична, и он её не замечал, как мы не всегда замечаем, допустим, мошку, пока эта маленькая тварь не забьётся в ухо или не залетит в глаз.
Обычно страх находил на неё в середине марта, когда, по поверью, с Хозяина слезала старая шкура. Он томился, изнемогая от желания найти кикиморку помоложе и жениться на ней. Да и вообще, весна вызывает беспричинную тоску не только у людей, но и у Хозяина, который перестаёт узнавать своих домашних, подкатывается им под ноги, чтоб споткнулись да упали ему на потеху, и собак кусает да за хвосты дёргает: лайте, пустолайки, не давайте этим двуногим лежебокам спать.
- Тебе, внученька, твоя пионерская душа мешает быть зрячей , - вздыхала Мария Степановна. - Но попомни моё слово: когда-нибудь увидишь Хозяина...
- Сказки всё это! - отвечала смелая пионерка Любаша. - Выдумки тёмных предков...
- Ну-у-у, так уж и темных! - обижалась бабка. - Они жили с природой в ладу, знали язык зверей и птиц...
- Сказки это!
- Сказка - ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок, - не сдавалась бабушка. - Ковёр-самолёт, к примеру, - это, конечно, сказка. А настоящий самолёт - разве выдумка?
- Зато шапка-невидимка выдумка!
- Погоди, ученые и до неё додумаются. Старые люди знали, что рассказывали. Когда-то, давным-давно всё на Земле было по-другому, и то, что в сказках рассказывается, происходило на самом деле...
- Не было этого, всё - фантазии! Нам учительница объясняла...
- То, что знает твоя учительница, я давно забыла, - сердилась Мария Степановна. - Как, интересно, она книжки читает? Галопом по Европам? "Свет, мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи..." Куда, по-твоему, царица глядела?
- В волшебное зеркало, - не чувствуя подвоха, сказала Люба.
- Телевизор она включала, вот что! - засмеялась Мария Степановна. - А может, у прежних людей это как-то иначе называлось...
Среди других старушек Мария Степановна слыла чуть ли не вольтерьянкой. Она имела обыкновение судить обо всём, не взирая на авторитеты: что сама думала, то и говорила, а на все замечания, что, мол, такой-то считает так-то и так-то, она отвечала: " Не живите чужим умом!" Этому и внучку любимую учила. Только Люба не шибко её слушалась.
Если бы, став взрослой, она приучилась бы читать нормальные книги, то, может, кое-что узнала бы, допустим, об играх подсознания, его странных и неожиданных проявлениях. Но кроме районной газеты, она ничего не видела, да и в той её больше интересовали заметки о различных происшествиях, криминальная хроника, советы врача и кулинарные рецепты.
Даже в юные свои лета, когда подружки переписывали в самодельные альбомчики стихи Асадова и Евтушенко, она оставалась холодна к стихам, и даже не понимала, что это за дурь находит на людей, когда нормальную речь они заменяют рифмованной. Да ещё учи потом всё это наизусть, чтобы получить по литературе хорошую оценку! Её душу не возвышали ни Блок, ни Байрон, ни Лермонтов и только, кажется, Есенин вызвал ленивое любопытство, потому что мать как-то заметила: " Он писал бесстыдные стихи!" Но при ближайшем знакомстве с его текстами она быстро выяснила, что ничего такого сногсшибательного и охального в его поэзии не было. А Достоевского с его "Преступлением и наказанием" Люба просто возненавидела. За то, что всю эту историю с убийством старухи-процентщицы развёз до невозможности, да ещё заставил своих героев вести всякие непонятные диалоги, и даже проститутка Сонечка Мармеладова - чуть ли не философ, экие разговорчики с придурком Раскольниковым затевает!.
Выучив всю русскую классику по учебникам и хрестоматиям, Любаша осталась к ней глубоко равнодушной. Как, впрочем, и вообще ко всякой литературе. Да и до чтения ли деревенской женщине, которая весь день мотыжила землю и так устаралась, что насилу дошла до койки, да так на неё и рухнула? Соседка Людмила, почти ровесница Любы - на пять лет моложе, удивлялась:
- Неужели тебя даже детективы не интересуют? Вот я, к примеру, ни за что не засну, если хоть немного не почитаю...
- Ты бы лучше траву прополола, - замечала Люба. - А то она совсем задавит твои помидоры. Глянь-ка, лебеда в человеческий рост вымахала!
- Успею ещё прополоть! - беспечно махала рукой Людка. - Я, понимаешь, никогда Эдгара По не читала. О-о, у него такие интересные истории, оторваться не могу...
- Останешься без огурцов - вот занятная будет история!
Но Людку такой пессимистичный прогноз не впечатлял. Она вставляла в свои пухленькие губки сигарету с фильтром и, попыхивая ароматным дымком, снова углублялась в чтение. И что интересно, огурцы и помидоры у этой книголюбши вырастали как бы сами собой, всем на загляденье - красивые, как с картинки!
У Любы, впрочем, огурчики тоже удавались на славу.Она ими на рынке тоже торговала. Аккуратненькие, темно-зелёные, покрытые пупырышками, с прозрачной слезой на хвостике, они были немым укором вялым, с прожелтью тепличным огурцам, которые ленивые продавщицы к тому же даже не догадывались хотя бы спрыснуть водой, чтобы их залежалый товар чуть-чуть посвежел.
Последнюю трехлитровую банку маринованных огурчиков Люба продала на прошлой неделе. Теперь вот квашеной капустой торгует. Она тоже неплохо идёт, особенно если добавить в неё брусники и покрошить немного мороженой зелени -это Люба делала перед тем, как расфасовать капусту по полиэтиленовым пакетам.
Мейсон, так и не прикоснувшийся к холодной рыбе, снова тоненько мяукнул, погладился о Любину ногу и вскочил на соседний стул.
- Что, забастовку объявил? - ласково спросила его Люба. - У, бесстыжая морда! Жрать просишь чего повкусней, а отрабатывать обед не хочешь...
Мейсон внимательно глядел на Любу. И вид у него был такой сосредоточенный, будто он силился её понять.
- В подполье мыши вовсю шуруют, - продолжала Люба, прихлёбывая чай. Ночью только и слышу: шу-шу, шурх-шурх! Наверное, целая мышиная рота на марш выходит. Ну и что толку, что ты там позавчера сидел? Всю ночь: мяв-мяв, спать, гад, не давал. Ну, хоть бы одну самую захудаленькую мышку задавил, а?