Я пытаюсь переключить его угнетенное и сосредоточенное на своих страданиях сознание на внешний мир, разорвать порочный круг, в котором причина и следствие постоянно меняются местами, снова и снова замыкая и повторяя круг. Тяжелое состояние портит настроение, а подавленное, удрученное настроение, в свою очередь, ухудшает общее состояние. Что можно сделать, чтобы пробить брешь в этом замкнутом круге? Казалось, и Зосимов думает над тем же и вместе со мной ищет путь к облегчению.

Наконец я решил поделиться с раненым намерениями организовать эвакуацию его в Москву. Не сомневался: это заинтересует Зосимова. В Москве его семья, отец, мать. Там несравненно спокойнее: нет варварских обстрелов, нет блокады. Там Центральный военно-морской госпиталь. В нем он продолжит лечение. Зосимов, как я и предполагал, не сразу выразил согласие. Мысль об эвакуации его самого занимала уже не первый день. Но не в его манере было просить, даже теперь, на госпитальной койке.

Опираясь на идею эвакуации, мы и стали действовать. Вовлеченными в сферу действий кроме меня и Зосимова оказались лечащие врачи госпиталя, командир полка, главный врач и командующий ВВС КБФ.

Основная трудность заключалась в том, что тяжелое состояние делало раненого пока нетранспортабельным. Однако и эту трудность удалось повернуть в интересах выздоравливающего, прибегнув к методу убеждения, воспользовавшись опять-таки словом и заключенной в нем могучей силой.

Наша доверительная беседа о перспективах эвакуации часто сопровождалась грохотом то и дело возобновлявшегося артобстрела района. На каждый разрыв снаряда Зосимов негодующе хмурился. Однако предстоящая поездка в Москву начинала формировать основу для коренного изменения его настроения, переключала его внимание на тот заветный уголок внешнего мира, который манил, ласкал воображение. Зосимов как бы заново оказывался перед необходимостью активной деятельности.

- Убедил, доктор. Задача ясна. Приступаю к выполнению, - улыбаясь сказал он.

- Вот и хорошо. Ты быстрее поправляйся, а я пойду к начальству продвигать задуманное.

- Договорились.

Эвакуация раненого летчика, надо сказать, в ленинградских блокадных условиях сорок второго года была делом непростым. Обстановка требовала возвращения раненых в строй в более короткие сроки, не прибегая к эвакуации. Оно и понятно. Медицинских сил в Ленинграде было достаточно. А такие боевые летчики, каким был Зосимов, составляли золотой фонд ВВС Балтики, вокруг которого формировалась молодежь, приходившая из училищ. Поэтому эвакуировали только в особо обоснованных случаях с разрешения командования. Потребовалось оно и для Зосимова.

Слепенков выслушал меня, не прерывая.

- Хорошо, доктор. Согласен, о Зосимове придется докладывать Самохину, коротко заключил он.

- К нему пойдем через Корнева.

- Действуйте.

- Есть!

Уходя от командира, я не сомневался: все, что мною намечено в отношении раненых, будет выполнено. Порукой тому слепенковская поддержка. Ее я почувствовал уже при первой встрече. Он не забыл и обещанного мне тогда врачебного воинского звания: на моем кителе ровно через три месяца появились две с половиной нашивки военврача третьего ранга вместо двух средних старшего военфельдшера.

Утром следующего дня я позвонил В. Н. Корневу, Главный врач ВВС поддержал идею эвакуации Зосимова в Москву. Приказал дать ему рапорт командира полка, и заключение госпиталя, чтобы доложить командующему.

Отлаженный механизм сработал четко. В тот же день нужные документы были собраны. На докладе у командующего Корнев приказал быть и мне на случай дополнительных вопросов. Но они не возникли.

- Какие тут могут быть возражения? Хотя и очень жаль - замечательного летчика теряем. Надеюсь, вернется, - сказал генерал-лейтенант М. И. Самохин, выслушав Корнева.

- Специалисты находят, товарищ командующий, что Зосимов может вернуться в строй. Правда, не так скоро, - добавил В. Н. Корнев, поддерживая надежду командующего встретиться с Зосимовым снова на Балтике.

- Пусть выздоравливает как следует. Там будет видно. Без работы не останется, - ответил М. И. Самохин. - Когда медицина определит срок, выделим специальный самолет. И о прикрытии позаботимся. Так и передайте летчику!

- Есть, товарищ командующий!

Выйдя от командующего и простившись с В. Н. Корневым, я поспешил в госпиталь. Сначала, как обычно, побывал в палате у Теплинского. Потом направился к Зосимову и Павлову. Улыбку мне было не сдержать, конечно. Уже с порога я объявил:

- Эвакуация разрешена командующим. Приказано передать: будет специальный самолет с прикрытием, как только немного станешь на ноги.

Зосимов очень обрадовался. Сомнений не оставалось: опасный круг, в котором находился Зосимов, был разорван. Усилиями медиков госпиталя и командования своевременно удалось мобилизовать и призвать на помощь пошатнувшуюся было волю летчика к выздоровлению Это обстоятельство и сыграло едва ли не решающую роль на одном из труднейших этапов борьбы за его жизнь и возвращение в строй.

Будни войны продолжаются

Боевая работа в полку шла своим чередом. Летчики мстили за кровь боевых друзей, за дорогих ленинградцев, находившихся под варварскими обстрелами и бомбежками в тисках вражеской блокады.

20 сентября 1942 года восемь наших Як-1 сопровождали штурмовиков Ил-2, наносивших штурмовой и бомбовый удары по кораблям противника в Финском заливе. Обеспечив "илам" успешное выполнение задания, истребители сопровождения в воздушном бою с противником, численно превосходившим их вдвое, сбили четыре "фиата". Отличились Журавлев, Нетребо, Ткачев, Романов, Рубцов. "Илы" и "яки" потерь не имели.

Спустя несколько дней, 26 сентября, восьмерка наших "яков", прикрывавших наземные войска в заданном районе, одержала победу над четырнадцатью истребителями противника, уничтожив два Ме-109. Отличились младший лейтенант Нетребо и сержант Ткачев. В этом неравном воздушном бою смертью храбрых погиб один из лучших летчиков полка, заместитель командира 2-й эскадрильи старший лейтенант Максим Савельевич Королев. Не стало нашего любимого Макса, как называли его друзья.

На поиски я отбыл вместе с комиссаром эскадрильи политруком Ю. В. Храмовым. Место происшествия нашли быстро. Но, увы, надежды наши не оправдались. Помогать было некому. Капитан Романов, доложивший о гибели Королева, к сожалению, не ошибся. Летчик был убит в воздухе. Падал вместе с самолетом с высоты около трех тысяч метров.

С невыразимой душевной болью смотрели мы на все, что осталось от нашего однополчанина, с которым еще сегодня утром разговаривали, слышали его смех, шутки. Что-то тяжелое сдавило грудь. Мы долго стояли молча, обнажив головы. Случившееся казалось настолько невероятным, что даже вещественные доказательства не хотелось принимать за реальность.

- Но ничего не поделаешь, - говорил Слепенков - Война. Слабости не место.

Мы бережно подняли останки М. С. Королева.

Похороны состоялись 28 октября 1942 года со всеми возможными в то время воинскими почестями. Была вторая половина пасмурного ленинградского дня. Низкие, тяжелые облака, дождь. Траурная процессия была готова двинуться в свой печальный путь на Румболовскую высоту, это десятый километр Дороги жизни, от бывшей усадьбы Оленина в Приютине - четыре километра. Там Всеволожское кладбище.

Неожиданно донесся привычный звук летящего поблизости истребителя Як-1, а затем Ме-109. Еще мгновение, и Як-1 показался из облачности. Он шел на посадку против старта - первый признак неблагополучия на борту. Наших "яков" в то время в воздухе не было. Невольно возникали вопросы: откуда и что с ним? Из-за облаков вынырнул Ме-109. По-воровски, с яростью хищника он гнался за подбитым "яком". Полого пикируя, Ме-109 имел большое преимущество в скорости перед "яком" на посадке. Стервятник, словно коршун, настиг жертву и дал очередь. Як-1 с высоты не более 50 метров свалился в отвесное падение... Раздался взрыв на земле, и в небо потянулись клубы густого черного дыма. Бандит безнаказанно скрылся.