Наши связи с госпиталем продолжались и после того, как полк далеко ушел на запад. Продолжаются и поныне. Хирургическое отделение как эстафету от хирургов военных лет приняли мои ученики по академии: сначала Г. Я. Савченко, затем X. А. Харебов.

Замечательным коллективом госпиталя в те годы руководил прекрасный врач, опытный организатор и отзывчивый человек Г. Е. Гонтарев. С глубоким уважением и признательностью вспоминаю талантливых хирургов во главе с Н. В. Петровым, медицинских сестер, санитарок. В нелегких условиях блокады под артиллерийским обстрелом они героически делали все для раненых бойцов. Хирурги госпиталя с пониманием и уважением относились к специфике авиационной службы, помогали нашему командованию принимать решения о дальнейшем служебном использовании летчиков, закончивших лечение в госпитале. Раненые полка по достоинству ценили заботу о них. Она им помогала в главном - в их стремлении поскорее встать в строй.

Спустя несколько дней после того как были доставлены Павлов и Зосимов, я снова прибыл в госпиталь навестить раненых. Их было там уже шестеро. Они занимали две палаты. В одной из них - командир нашей новой 3-й эскадрильи майор Теплинский, летчики Иван Чернышенко, Иван Емельяненко и Дмитрий Пимакин. Другую небольшую палату рядом занимали Павлов и Зосимов. Обе палаты вместе Павлов в шутку называл "авиационным гарнизоном". Начальником его считали Павла Ивановича.

У майора Теплинского - огромный ушиб в области спины и закрытый перелом лопатки с обширным подкожным кровоизлиянием - синяком почти во всю спину. Выглядел он тяжелобольным. Обложенный подушками, он лежал полусидя. Дышал часто и поверхностно, глубже не мог - больно. Стоило чуть неосторожно повернуться или глубже вздохнуть, начинался болезненный кашель. Выручали обезболивающие препараты.

Своеобразен механизм его травмы. В воздушном бою снаряд самолета противника попал в бронеспинку И-16. Она сместилась и плашмя нанесла тупой удар в спину Теплинского. Сгоряча он не сразу почувствовал всю тяжесть полученной травмы. Сила удара поначалу как бы натолкнулась на предельно мобилизованные в пылу боя защитные силы крепкого организма. Это позволило летчику, сохраняя самообладание, действовать с учетом особенностей обстановки и суметь покинуть на парашюте неуправляемый самолет. Приземлился на территории, не занятой врагом. Мы нашли его крайне возбужденным. С повисшей рукой, летчик как бы не замечал травмы, говорил, что пустяк, до завтра заживет, и требовал включить его в боевой состав на следующий день. Лишь с постепенным уменьшением шоковых реакции и возбуждения Теплинский почувствовал себя плохо. И ему уже не требовалось объяснять, что полететь он сможет не так скоро.

Рядом - Иван Чернышенко. Его самолет был подожжен в воздушном бою и свалился в неуправляемый штопор. Летчики знают, как нелегко в подобных случаях отделиться от самолета, чтобы воспользоваться парашютом. Чернышенко нашел в себе достаточно сил и справился почти с невозможным. Приземлился на передовой в расположении наших войск с ожогами лица и рук (надо сказать, что ожоги у летчиков полка составляли 9 процентов от всех ранений и травм).

Иван Емельяненко, раненный в воздушном бою в ногу и руку, тоже вынужден был покинуть подбитый самолет. Почти в 17 процентах случаев аварийных ситуаций в воздухе летчики наши пользовались парашютом. Он их не подвел ни разу. Это лучшее свидетельство и умения летчиков, и хорошей работы парашютно-десантной службы (ПДС).

Емельяненко оставил самолет на высоте 1500 метров. Произвел затяжку, чтобы не расстреляли кружившиеся над ним самолеты противника. Раскрыл парашют только в 150 метрах от земли. За 30 секунд свободного падения потерял 1350 метров. С раскрытием парашюта скорость падения упала с 45 - 46 до 6 метров в секунду. При этом возникло отрицательное ускорение - перегрузка, в пять раз превышавшая вес летчика и составлявшая более 300 килограммов. Резко изменилось и направление действия ускорения. Если в момент свободного падения оно действовало в направлении от ног к голове (как в начале движения лифта вниз, когда человека как бы приподнимает, отрывает от площадки), то в момент раскрытия парашюта отрицательное ускорение подействовало в обратном направлении - от головы к ногам (как в момент остановки движущегося вниз лифта, когда человека придавливает к площадке, он как бы продолжает по инерции движение вниз). В результате действия перегрузок и резкого изменения направления действующих сил у Емельяненко произошло переполнение сосудов обоих глаз кровью и кровоизлияние в их белковые оболочки.

Приземлился он в лесу, на своей территории. Нашли его быстро.

С Емельяненко рядом в палате лежал Дмитрий Пимакин с мелкоосколочным, проникающим в локтевой сустав ранением. Самочувствие у него хорошее. Рука почти не болит, только плохо разгибается в локте. Вся надежда на лечебную физкультуру. Ею он занимался старательно и успешно.

Майору Теплинскому, несмотря на его тяжелое состояние, уже виделся счастливый день, когда он выйдет из госпиталя и отправится на побывку к семье, чтобы, вернувшись, с новыми силами бить врага. Мечта о встрече с семьей согревала его, ускоряла выздоровление.

- Похлопочите, доктор, - просит он, перестав кашлять. - Самому неудобно. А побывать дома очень хотелось бы.

Говорить ему было трудно, мешал болезненный кашель.

- Не беспокойтесь. Непременно побываете дома.

- Нет, правда, доктор? Вы уверены? - улыбаясь, спрашивает Теплинский.

- Правда. Отпуск будет. Обязательно!

- Спасибо.

Ответ мой не был для красного словца, просто приемом успокоить больного. Я понимал, конечно, что не я командую, не я подписываю отпускные билеты. Однако я хорошо знал и другое - с командиром полка у нас полное взаимопонимание. Помня об этом, я с чувством удовлетворения сознавал, какое великое дело в работе авиационного врача доверие и поддержка командира.

Великий физиолог И. П. Павлов называл слово могучим, всеобъемлющим условным раздражителем. От меня как авиационного врача требовалось помнить об этом и уметь правильно пользоваться им.

Тут подает голос Чернышенко. Он хотел бы на долечивание в свой лазарет в Приютино.

- Ну, а ты что скажешь, Иван Никифорович? - спрашиваю Емельяненко.

- Пока войну не кончим, мне, доктор, ничего не надо, кроме возможности бить фашистов, - отвечает Емельяненко, широко улыбаясь.

И действительно, в отпуск на родную Украину он съездил только в 1945 году. Вернулся в полк с очаровательной молодой женой-землячкой.

Захожу в палату к Павлову и Зосимову. У Павла Ивановича все идет на поправку, настроение бодрое. Садится в постели. Пробует вставать и даже ходить на костылях с помощью няни для страховки.

- Немного барахлит температура по вечерам. В остальном порядок, докладывает о себе Павлов. - В нашем авиационном гарнизоне подводят двое: Зося и Теплинский, остальные - хоть куда.

- Не слушай его, доктор. Мне тоже легче, - отзывается Зосимов.

Голос у него уже не хриплый, но еще слабый и тихий. Отеки на лице исчезли. Стал снова похожим на себя. Однако общее состояние показалось мне более тяжелым, чем в день госпитализации.

У Зосимова и Павлова индивидуальный пост, как и у Теплинского. Няня все время рядом. Ухаживает заботливо, старательно. Вот она помогает Дмитрию Ивановичу поменять положение больной ноги. Сам Зосимов сделать это не в силах.

- Так, так. Много, много, - корректирует он действия няни.

Она перестаралась. Сместила ногу чуть больше, чем хотел Зосимов. Но какой болезненный этот лишний сантиметр! Подушку поправить, перестелить постель все это дается ослабевшему Зосимову нелегко. Перевязки - только под наркозом, настолько они болезненны.

Он плохо спит, плохо ест. Черты лица заострились. Глаза окаймлены темными кругами. Температурит. Временами его познабливает, а после - потеет. Вдобавок ко всему нет самостоятельных физиологических отправлений. Стул - только с клизмой, а мочу по нескольку раз в сутки выпускают катетером (резиновой трубочкой). Все это неприятно больному, травмирует и угнетает его психику, утомляет, ухудшает и без того тяжелое состояние.