- Доктор, ты, конечно, думаешь: почему Зося не прыгнул сразу? Да? Скажу. Чтобы помочь тебе понять летчика. Ты ведь к этому стремишься? И правильно. Инженер машину понимает. А ты по части нашего брата разуметь должен. Сказ один, доктор: характер летчика не позволил действовать иначе, - говорил необычно торопливо Зосимов все тем же хрипловатым голосом. - Где-то у Горького сказано, что женщина без характера - это все одно, что хлеб без соли. А я скажу так: летчик без характера гораздо хуже той бабы. Без характера летчику, да еще истребителю, никак нельзя, - рассуждал Зосимов, неоднократно за свою боевую жизнь доказавший, какая могучая сила заключена в его характере.

Его характер и сегодня проявился, до конца выдержал суровое испытание. Пусть цель не достигнута - самолет спасти не удалось, - но разве он не победил!

Меня настораживал его хрипловатый голос. Очевидно, ожог слизистой верхних дыхательных путей, отсюда - отек голосовых связок и изменение голоса. На почве таких ожогов может развиться отек подсвязочного пространства. И тогда возможна асфиксия - острое удушье на почве непроходимости закрытого отеком дыхательного горла. Чтобы этого не случилось, прибегают к трахеотомии - рассечению трахеи с введением в нее специальной металлической изогнутой трубки. Через нее и дышит больной, пока не спадет отек. Затем трубка извлекается. Дыхание восстанавливается естественным путем, а рана в трахее (дыхательном горле) заживает без дополнительных вмешательств. Нам такая радикальная мера, к счастью, не потребовалась. Отек голосовых связок у пострадавшего не нарастал, наоборот, довольно быстро стал исчезать, и уже в ближайшие дни голос восстановился до обычного.

Молодым врачам, с их недостатком личного опыта, в трудные минуты приходится мысленно обращаться к своим учителям. Я часто вспоминал профессора А. В. Мельникова. Это он в первые месяцы войны тренировал нас по военно-полевой хирургии. Настойчиво требовал не забывать о так называемой газовой инфекции - микробах, развивающихся в бескислородных, или аэробных, условиях. Это была излюбленная его тема. Его конек. Среди таких микробов кроме столбняка он выделял еще четыре очень опасные их формы. Их он назвал "группой четырех". Развиваясь в ране, они вызывают отек тканей, а два вида из этой группы выделяют еще и газ. Отсюда - газовая инфекция. Она могла быть и у Зосимова. Канава с жидкой грязью, в которой побывал летчик, спасла ему жизнь, уберегла от взрыва, но в рану попала земля, а с нею и микробы. Конечно, раны тщательно очистили от грязи, но не от микробов. Возможно, они и не проявят себя. Но будет поздно, если они разовьются и покажут всю свою страшную силу. Пока этого нет - действовать!

В аналогичных, не совсем ясных случаях надо, учили нас, ориентироваться на главную опасность. Все взвесив, решили не увлекаться покоем и другими доступными на месте способами борьбы с проявлениями шока. Предпочли бережную эвакуацию в госпиталь. Операция могла быть квалифицированно сделана только в госпитале. Широкие и глубокие продольные ("лампасные") разрезы, проникающие до мышц бедра, с обязательны'; рассечением оболочки, покрывающей мышцы, ликвидируют напряжение тканей. Создается возможность оттока жидкости из тканей в повязку, уменьшения отека и болевых ощущений. Разрезы обеспечивают аэрацию тканей - доступ к ним воздуха, кислорода. Микробы, для которых необходима безвоздушная среда, оказываются в неблагоприятных условиях и погибают. Опасность для жизни раненого, как правило, ликвидируется.

Перед дорогой раненого тщательно перевязали, для уменьшения болей ввели морфий, поврежденную ногу шинировали. Позаботились, чтобы больному не было холодно. Ехать старались как можно осторожнее.

Из Приютина Зосимов продолжил путь вместе с раненым Павлом Ивановичем Павловым, Трогательной была их встреча. Оба забинтованные, они потянулись друг к другу. Павлов нежно коснулся губами бинтов на голове Зосимова. Из-за повязок, отека лица и хриплого голоса он был почти неузнаваем. Но Павлов сделал вид, что ничего необычного не замечает.

Лежа в санитарной машине рядом, они разговаривали: уверяли друг друга в пустячности ранений, разбирали, как все произошло, справлялись об остальных. С Павловым Зосимову, казалось, стало легче. Он заметно приободрился, снова стал шутить.

Наконец мы прибыли в приемное отделение Первого военно-морского госпиталя. Раненых осмотрели опытные хирурги - ведущий хирург госпиталя Николай Варфоломеевич Петров и Федор Маркович Данович, ставший впоследствии профессором.

Сразу после перевязки Павлова распорядились поднять наверх, в палату третьего этажа. Зосимову предложили операцию.

Ибо поставленный диагноз, подтвержденный последующим бактериологическим исследованием кусочков тканей, сомнений не оставлял.

- Согласен, - не колеблясь ответил Зосимов.

Под наркозом Данович, консультируемый Н. В. Петровым, произвел семь "лампасных" разрезов бедра. Операция была сделана по всем правилам хирургического искусства высокого класса. Для контроля на бедро наложили шелковую нить - лигатуру, по Мельникову. Она нетуго охватывала конечность несколько выше начала разрезов. Чтобы нить не смещалась, ее фиксировали к коже специальным клейким веществом - клеолом.

Теперь - ждать. Если отек уменьшится, - лигатура ослабнет. Это будет означать: анаэробный процесс остановился, пошел на убыль. Это будет то, ради чего предприняты все усилия. А если нить врежется? Этого не должно быть. В это не хочется верить. Это будет говорить о нарастании отека, о том, что процесс продолжается. Тогда может стать вопрос об ампутации конечности.

Ту ночь я провел в госпитале. Медленно тянулось время в ожидании результатов оперативного вмешательства. Под утро дежурный хирург наклонился к постели больного, осторожно отвернул одеяло и полез пальцем под лигатуру. Удовлетворенная улыбка озарила его лицо. Ее смысл понимали все. Ее понимал и раненый. Не только понимал, но и чувствовал. Ибо ему стало значительно легче.

Вслед за хирургом и я убедился лично: лигатура ослабла. Хотя состояние раненого оставалось еще тяжелым, предстояло еще много трудных дней и ночей и для больного, и для врачей с их заботливыми помощниками - медицинскими сестрами и нянями.

Наше участие в восстановлении здоровья раненых летчиков не ограничивалось оказанием первой помощи и направлением в госпиталь. Оно продолжалось и после госпитализации, подобно тому как внимание и заботы семьи не прекращаются вслед за направлением близкого человека в больницу, пусть даже самую первоклассную. Заботы продолжаются и часто оказываются очень существенным слагаемым в общей сумме лечебных усилий медиков.

Выздоровление - чрезвычайно сложный процесс. Это - результат не только лекарственных назначений, хирургических вмешательств и ухода за больным. Многое зависит от сил организма раненого, его воли к выздоровлению, морального состояния. Именно поэтом- мы говорим не о лечении болезней, ран, ожогов, но о лечении больных, раненых, обожженных. Это один из замечательных принципов советской медицины - лечить не болезнь, а больного. Участие однополчан, являясь естественным и закономерным выражением любви к раненым, стимулировало их моральные и физические силы. Я выполнял своего рода роль связного между полком и госпиталем: передавал приветы, уведомлял о новостях в полку и состоянии раненых, передавал подарки и поздравления с наградой или очередным воинским званием. С моим участием решались вопросы предоставления после госпиталя отпуска или дома отдыха, определение годности и допуск к летной работе.

Чувствовать себя в госпитале уверенно среди раненых летчиков мне помогали деловые контакты с Первым ленинградским (ныне ордена Ленина) военно-морским госпиталем. (Он был основан Петром I еще в 1715 году.) В годы войны я бывал в нем, что называется, на правах своего человека, особенно среди хирургов. В нем лечились большинство раненых летчиков полка в бытность нашу под Ленинградом в июне 1942 - июле 1944 года.