Прокудин обиженно заморгал:
- Это же как? Стало быть, я в лесниках уже не гож? Не доверяете. Ну, Сергей Иванович...
- Доверяю... Но и проверяю. Об обходе надо думать.
Прокудин из-под нахмуренных бровей покосился на вспыхнувшего вдруг лесничего.
- Ишь взорвался, и спички еще не подносили. В кого ты, мил человек, такой порох? Отец был спокойнее, - отходчиво сказал Прокудин.
- Не обижайтесь, Трофим Назарыч. Я из тех, кто заводится с пол-оборота...
- Да я и не обижаюсь. Где уж тут обижаться... Что там пеньки! Целые урочища сводятся по приказу Маковеева. На днях я был у соседей. Ромашовскую дачу-то, мил человек, споленили. А ты пеньки...
Некоторое время они шли молча. Дорога привела к Черному озеру.
- Совсем заторфянело, - нарушил тишину хрипловатый голос Прокудина. Летом до островка можно в сапогах пройти, и не зальешь. Пустой островок. Ноне, кроме лягушек, здесь больше ничего не водится.
- Чистить надо. Сколько в нем добра зря пропадает, - согласился Буравлев.
Слова Прокудина о действиях Маковеева напоминали ему о "кровоточащей ране". Приехав из конторы лесхоза, он долго не мог собраться с мыслями. Как поступить? Как быть? Правда, в этот же день он написал обстоятельную докладную записку в обллесхоз. Но об этом ничего не сказал Прокудину.
По лесу прокатился грохот упавшего дерева. Вслед звучно застучал топор.
- Рубят, гады! - с горечью бросил старик. - У Гнилой гати березняк кромсают. Пошли.
Быстро спустились в овраг и по лосиной тропе стали пробираться к месту порубки. У большой прогалины двое. Согнувшись над березой, лихорадочно "рвали" пилу. Визжали зубья, яростно вгрызались в промерзший ствол. Рядом уже было повалено несколько деревьев. Неподалеку на дороге одиноко чернел грузовик.
- Кто дозволил? - выходя из-за можжевельника, строго спросил Прокудин.
Порубщики разом бросили пилу. Выпрямились. Один из них, высокий, сутуловатый, насмешливо сказал:
- Мы сами хозяева. Так и в Конституции записано. - Он обернулся и, увидев Буравлева, широко заулыбался и, как старому приятелю, протянул руку: - А-а!.. Мое вам с кисточкой.
Буравлев узнав старого попутчика, Сеньку Зырянова, отвернулся.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Перед вечером Ковригин ввалился в шевлюгинский дом взволнованный. Не обметая с валенок снег и не раздеваясь, пересек избу и лишь после того, как уселся на табуретку возле стола, восторженно выдохнул:
- Ну, Матвей Кузьмич, берегись! Начальство едет. Будь готовым.
Шевлюгин снял со стены трехстволку, неторопливо разобрал ее и начал смазывать механизмы курков.
- Не привыкать. Пусть едет, - ничего не выражающим тоном отозвался он. И, с минуту помолчав, добавил: - Мне любое начальство не помеха. Я солдат, всегда в справности.
Безразличие хозяина дома охладило Ковригина. Черные колючие глаза настороженно ощупали плечистую фигуру егеря.
- Солдат - солдату рознь, - после недолгого молчания тихим, затухающим голосом возразил гость. - Другого пошли в секрет, а он продрыхнет под кустом, пока ему, как гусенку, не скрутят шею.
Шевлюгин, подняв тяжелую, пересыпанную сединами голову, не без издевки спросил:
- С какой же стати жалуют?
- Маковеев звонил, - оживился Ковригин. - На лося едет охотиться.
Мохнатые брови Шевлюгина поползли к переносью.
- Маковеев! Тоже мне охотник, - в голосе его проступило недовольство. - Намедни у Климовой сторожки к самому носу подогнал ему Буяна. Протягивай руку и за хвост хватай. А он заряд в березку. Мазила! Ему больше пойдет за барышнями стрелять.
- Ты, Матвей Кузьмич, больно строг, - показывая ровный ряд зубов, пошутил Ковригин. - На старуху и то приходит проруха. Анатолий Михайлович еще молодой. Со временем научится бить по цели, - продолжал он. - Ты уж не обижай его. Малый он свойский.
- "Научится", "свойский", - передразнил его Шевлюгин. - Что мне с ним - водку пить, что ль? Я понимаю так: коли взял ружье в руки - стреляй по правилам. А ежели в белый свет, как в копейку, - брось и больше не берись. Не порть порохом воздух, он без того всякими дымами испоганен. В таком случае поделикатнее подыщи себе занятие. Вот мой Коська, помоложе его, а скажи - бей в муху - не промажет.
- Сравнил тоже... Коська твой с малых лет по лесу гоняет да в армии три года оттрубил. А этот, кроме матерниной титьки да накрашенных милашек, что еще видел?
Шевлюгин взял со стола отнятые от ложа стволы и приложил к глазу. Будто в подзорную трубу рассматривал через них тускло мерцавшую керосиновую лампу.
Ковригин молча следил за ним. Из разговора он понял одно: Маковеев не пришелся егерю по нутру.
Он был прав. Неприязнь эта началась с неудачной охоты на Буяна. Для Шевлюгина не было больше обиды, чем промах стрелка по пригнанному им зверю. В таких случаях, невзирая ни на какие чины и возраст, ругал охотника безбожно всякими скверными словами. А случалось, что после этого и уходил с тропы...
Сам Шевлюгин отлично стрелял и так же хорошо знал лес. Он знал, где табунятся лоси. Без ошибки обнаруживал зверя. Всегда ему были известны гнездовья водоплавающей и боровой птицы. Вел учет он лисьим и волчьим норам...
И наука эта перешла к нему от отца. Матвею не было еще и десяти лет, когда впервые взял в руки ружье. Сначала стрелял по птице на взлете. К четырнадцати годам - уже без промаха брал зайца. А когда исполнилось шестнадцать лет, прихворнувший отец послал его вместо себя на волчью облаву. И тут молодой охотник одним выстрелом уложил матерого. С тех пор его в свою компанию зачисляли видавшие виды зверовщики.
Тогда его и взяли на должность егеря. Егерем Матвей пробыл недолго началась война. На фронте отличному стрелку вручили снайперскую винтовку. К концу войны на его счету набралось до сотни фашистов.
После войны Шевлюгин вернулся на егерский участок. В Барановском лесу, неподалеку от Приокского лесничества, построил себе на две половины с мезонином дом, обнес его высоким дощатым забором и зажил припеваючи. Слава о Шевлюгине, как об отличном егере, растеклась вешней водой. К нему шли из окрестных и отдаленных деревень, приезжали из городов. И каждый, кто бы ни охотился с ним, пустым домой не возвращался. Он так умело выставлял любую птицу и зверя, так верно наводил их на стрелка, что охотники говорили о нем: это, мол, не егерь, а кудесник. И как это Матвей ухитряется!