- А тот больной, который с вашей фамилией, умер.

- Как умер?

- Сегодня ночью и умер. Его хотели сегодня же на самолете в Москву отправить, а теперь вот похоронят здесь, с почестями говорят. Наш главный врач говорил, из Москвы много важных людей будет.

- Люсенька, только прошу, не проговорись кому-либо о том что знаешь, иначе... иначе тебе и твоим родителям будет плохо.

Люся молчит, раскачиваясь на табурете, потом заявляет.

- У меня нет родителей. Померли. Вот я и зарабатываю санитаркой в больнице.

- Все равно молчи, а то и твоих знакомых затронут.

- Как же вы теперь?

- Так. Если жить буду, буду работать.

- С другой фамилией?

- Даже с другой семьей.

На следующий день Люся взволнованная врывается в палату.

- К вам жена и дочка, то есть того жена и дочка, - уже шепотом добавляет она.

Первым в дверь проходит толстый, потный доктор, за ним симпатичная женщина и девочка пяти лет.

- Ну вот, Елена Ивановна, ваш муж. Идет на поправку. Как себя чувствуете, Иван Васильевич? - уже обращается он ко мне.

- Нормально, - мычу я сквозь бинты.

- Ванечка, господи, как я вся испереживалась.

Она с ужасом разглядывает меня, всего перевязанного, загипсованного и даже без лица, а с маской из бинтов. Слезы бегут по ее милому личику.

- Ребенка испугаешь, не реви. Все будет в порядке.

Дочке не до меня, она с удовольствием качает противовес к моей ноге.

- Катенька, не надо папе больно. Иди лучше сюда.

- Сейчас, - говорит девочка и толкает другую гирю.

- Пусть играет. Расскажи как живешь, какие новости?

- Ой, тебе привет от Комаровых, Сопиных, а Маслюков сказал, что скоро приедет навестить. В общем привет от всех.

- А ты-то как?

- У меня все нормально. Как приехала сюда из Ростова, друзья сразу же помогли устроиться на работу в проектную часть. Твою зарплату из пароходства передают по почте. Так что ты за меня не беспокойся. Катенька, пока я работаю, при детсаде, а маму я вызвала домой в Ростов, - она испуганно взглянула на мои бинты. - Я маму вызвала, чтобы квартиру охраняла.

Катенька переходит к моему лицу.

- Папа, а ты меня видишь?

- Вижу.

- Через эти дырочки?

Она пальчиком чуть не попадает мне в глаз. Елена Ивановна вовремя перехватывает ее руку.

- Катенька, не надо, папе будет больно.

- А как же папа ест, его развязывают?

- Нет. Ему дают готовую кашку, как тебе по утрам.

- Она такая противная.

Врач смотрит на часы.

- Елена Ивановна, сейчас Иван Васильевичу должны сделать перевязку. Вам пора.

- Ванечка, до свидания. Ты выглядишь гораздо лучше, даже голос изменился. Катенька, скажи папе до свидания.

- До свидания, папа.

Доктор с Еленой Ивановной и дочкой уходят. Перед моими глазами возникает заплаканное лицо Люси.

- Как это страшно, - говорит она.

Полковник действительно вцепился в меня. Он пришел очень довольный.

- А вы молодец. Доктор рассказал мне все о вашей встрече с женой.

Он подчеркнул это слово - с женой.

- Боже, как я вас ненавижу.

Полковник смеется.

- Все ненавидят. Скоро здесь будет следователь по вашему делу, так что держитесь, гражданин Полторанин.

- Что вы мне еще повесили?

- Это вполне нормальная вещь. Ведь вы выпали из окна и естественно возникают вопросы, как и почему?

- Что же вы мне предлагаете здесь-то сказать?

- А ничего. Вы же не помните, что произошло? Вот и отвечайте, что ничего не знаете. - А все же?

- Это хорошо, что вы ничего не знаете. Так и оставайтесь в неведении.

Мне подсовывают нового соседа. Как мне рассказала шепотом Люся, это скрывающийся от правосудия директор универмага. В палате запахло апельсинами, яблоками, жареными курами. Появились нескончаемые родственники, которые сумками приносили еду и выпивку. Вечером сытый директор, развалившись на кровати, пытался завязать со мной разговор.

- Как же тебе удалось так шлепнуться?

- А как тебе удалось, отделаться от правосудия?

Директор хохочет.

- У меня все будет в порядке, кому надо вклеят, а меня на пол года отправят долечиваться в санаторий, а там все пройдет.

- А у меня все залечиться и я пойду домой.

Он опять ржет. Потом его понесло в воспоминания, про райскую жизнь, про баб, а я все мучаюсь и думаю о своих проблемах.

Утром приходит следователь, моего соседа из палаты как ветром сдуло. Мы сидим в палате вдвоем и аккуратный человечек в очках записывает мои показания.

- Вы в последнее время ни с кем не ссорились?

- Нет.

- В показаниях боцмана Альметьева, есть следующие слова: "Замполит очень злился на старпома и четвертого помощника. Они не раз в каюте замполита ругались и однажды он даже слышал, проходя мимо двери, как замполит орал о том, что когда они вернуться на родину, то он постарается этих приятелей привести в чувство..." О чем вы спорили?

- Не помню.

- Хорошо. Вы были в номере гостиницы один?

- Да.

- Вы подошли к открытому окну, перед тем как выпасть?

- Не помню. Было оно открытым или закрытым, ничего не помню.

- Давайте все так и запишем.

- Давайте.

В конце разговора следователь сказал.

- К сожалению, мы не можем прекратить следствие, так как на лицо факт, что кто-то побывал в вашем номере и оставил следы. Уж больно этот кто-то хотел, что бы вы погибли. Придется разбираться, кто это сделал.

Ну и сволочь же полковник, мало того, что биографию испортил, так еще мне одну пакость подсунул.

Торгаш сразу стал выпытывать.

- Никак дело шьет?

- Разбирается почему упал, по пьянке или трезвый?

- Вот волчье племя, вцепиться так пока не сожрет, не выпустит. У меня из практики только один такой хорошенький хлюст попался. Я его накормил, напоил, денег дал и все..., а вот другие, как с цепи сорвались...

- Все равно когда-нибудь попадешься.

- Ну и дурак. К нему лицом, а он попой.

Входит Люся.

- А ну спать.

- Люсенька, девочка, ты не хочешь, что бы я тебя поцеловал.

- Больной, спать, иначе я доложу врачу, что вы нарушаете распорядок.

- Ой, как мне страшно. Ладно, ложусь, но все равно тебя потом поцелую.

Я иду на поправку. Каждую неделю регулярно приходит лже-жена с дочкой и рассказывает о своих делах, соседях, друзьях. Мне сняли гипсы с ног и рук, я учусь владеть ими. Наконец, пришел косметолог. Ему распаковали и показали мое лицо, он занялся им всерьез.

- Здесь почти нет носа, но мы вам его сделаем, будет лучше прежнего, так..., здесь подтянем кожу, а здесь исправим челюсть, придется ее оперировать. Ничего, молодой человек, и ни таких исправляли. Я вот восхищаюсь вами. Говорят вы упали с шестого этажа на землю, жутко разбились и надо же, не хандрили, не ныли и... поправляетесь.

- Наверно это так.

- Не наверно, а точно. Сегодня и мы с вами начнем курс лечения.

- Давайте начнем сегодня.

Торговец пришел в палату с распухшим лицом.

- Вот, сволочь, попортила все лицо.

- Вы о чем?

- Да эта тощая вобла, Люська. Придавил ее в препараторской, так она врезала мне "уткой". Надо идти к дежурной сестре.

- Ты лучше на Люську не дави. Если пожалуешься на нее, так мои ребята с пароходства тебя со света сживут.

- Тоже испугал. Хотя, что с замполита возьмешь, кроме неприятностей ничего не получишь.

- Вот и хорошо. Теперь иди... лечись.

Меня готовят к операции. Рядом суетится Люська.

- Вам сегодня есть нельзя.

- Разве последний раз поесть тощего картофельного пюре нельзя, неужели это отразиться на моей роже?

- Не знаю. У вас дома есть фотография, с вашим лицом? Интересно было бы сравнить, что сейчас сделают с тем, что было.

- Зачем это тебе?

- Хочу тоже научиться переделывать лица. Наверно это здорово. Приходит к тебе урод, нос длинный, подбородок на бок, а ты его раз... и сделала красавцем.