Щасливкинд застонал.

- А девяносто процентов русских до сих пор не знают, что Иисус Христос был евреем!

- Папа, но почему, если мы такие древние, избранные и умные, нас всего-то чуть-чуть, а христиан - полмира?

- Их вера проще... добрее, что ли, прости меня, Господи, за слова эти! Наша Вера говорит: верь, учи, исполняй заповеди и знай: этого достаточно, чтобы быть счастливым. Их вера говорит: верь, люби ближнего своего, как самого себя, и не бойся страданий - ты будешь счастливым. В раю. А страдания - это удел большинства, доченька... Но нам мало было христианства. Через шестьсот лет после гибели Иисуса Христа появилась новая религия, ислам, - смешанные с восточными приправами иудаизм и христианство. Слава Богу, там мы никого из святых не убивали, но зато торчим в сердцевине их владений, плюс опережаем их на целый век в развитии, плюс одни и те же святые места, плюс одна из главных догм ислама, гласящая: "Огнем и мечом искореняй неверных!" "Джихад" называется. Но христиан для искоренения многовато, а нас - в самый раз: и мало, и близко, и уж очень мы им противны...

Младшенькая вздохнула и сказала:

- Признали бы христианство и жили бы, как все!

- Но это были бы уже не мы.

- Ну и что? Что за радость, когда тебя все ненавидят?

- Я не могу тебе объяснить, почему важно человеку, а уж тем более целой нации, остаться самим собой. Мне скажут - стань Ивановым, а дочь твоя пусть будет Машей. Но я почему-то не желаю! Хочу быть Щасливкиндом!

- Папа, но если бы ты стал Ивановым, а я Машкой много-много лет назад, ты же не знал бы, что значит быть Щасливкиндом! Но только, фу, не Ивановым и Машкой, а Джонсоном и Мэри. И жили бы!.. И Ирака бы не боялись... - Она вздохнула. - Папочка, значит ненависть к нам - это навсегда?

- Похоже на то, доченька. Но знаешь, если раньше мы были беспомощны перед ней, то теперь у нас есть армия, Мосад... - Он опять застонал. - Мы и уехали с тобой под их защиту.

- Спасибо, папочка! Всё понятно... Хотя и грустно.

Чмокнув отца, младшенькая, хорошенькая, подвижная, изящная, - Господи, когда это успела она так вырасти? - выпорхнула из спальни. Вошла старшенькая.

- Папа, я выхожу за него замуж.

"Какой день! Как любят меня!" Щасливкинда просто захлестнула волна благодарности к Саддаму Хусейну.

- Наконец-то!

К счастью, дочь не обратила внимания на двусмысленность этого восклицания.

- Папа, мне страшно!

- Доченька, мне тоже было страшно. Это у нас с тобой генетическое.

- Тебе было страшно жениться на нашей маме!? На этом ангеле!?

- Доченька, дело не в объекте женитьбы, а в страхе перед резким изменением своего статуса. Тебе придется готовить, стирать, убирать, наконец, рожать, то есть заниматься тем, чем ты никогда не занималась дома. По-научному, ты потеряешь несколько степеней свободы.

- И это все слова, которые нашлись у тебя?

- Ну... я поздравляю тебя... желаю счастья...

- Не то, не то! Ты должен был заорать: "Нет! Я никому не отдам свою дочь! О, как я буду жить без нее!?"

- Но я же не сумасшедший!

- Так прояви хоть чувство растерянности!

- Только после подсчета предстоящих мне расходов!..

Они оба расхохотались.

- Папочка, послезавтра вечером он официально попросит у вас моей руки. Так что возвращайся из Тверии здоровым!

- Это почему еще я могу вернуться нездоровым? - разволновался папа.

- Ах, эта гостиничная еда, ветры с Кинерета, выпивка без маминого контроля... В общем, будь осторожен!

Чмокнув отца и присущим только ей легким движением головы забросив за плечи свои длинные соломенные волосы, старшенькая, напевая, покинула спальню.

В ту же минуту, облизываясь, вошла собака. Мягко спружинила на постель, прижалась теплым бочком к плечу Щасливкинда и, не мигая, уставилась на него своими любящими черными глазами...

"Но почему мы всё-таки остались евреями? Столько было возможностей! Ну, исчезли бы, как римляне, как древние египтяне, как тысячи других. И что? Лист бы не шелохнулся! Щасливкинд, милый, думай, думай! Ответь на самый вечный вопрос, почему мы остались! Ну?! Боже мой! Есть! Понял! Да мы давно по своей воле перешли бы хоть к черту - лишь бы выжить! Но Бог не дал! И в этом суть Веры! Вот оно, самое мощное доказательство существования Бога! Бог, только Он, не позволил нам раствориться в других! Не религия, не Вера в Него, а Он Сам сохранил нас! Только Ему было по силам совершить это. Я, кажется, гений... или слишком взволнован предстоящим...

В эту секунду - а было ровно три часа дня - раздался звонок в дверь.

Красавец вошел, приятно осмотрелся и спросил:

- А где наш герой?

Щасливкинд вылетел из спальни на крыльях своего открытия, и потому был весел и решителен.

- Я готов!

- Папа, - спросила старшенькая. - А где твои вещи?

- Ну, зачем вещи? - ответил за папу красавец. - В гостинице нам такое дадут!

- Но хотя бы тапочки, домашние штаны, - не унималась дочь.

- Всё есть и всё по размеру.

- А зубная щетка?

- Да некогда там будет чистить зубы!

- Папа, куда тебя ведут?

- В Тверию, доченька, на испытания, - почти прорыдал Щасливкинд.

- Папа, ты бы хоть туфли надел! - сказала младшенькая.

- Вот туфли - это обязательно! - радостно согласился красавец.

Кряхтя и наливаясь стыдом, Щасливкинд начал надевать туфли. А красавец склонился к уху жены и прошептал:

- Надо подписать клятву о неразглашении.

- Но где?

- Давайте уединимся.

- Неловко как-то... Что дети подумают?

- Тогда, вот вам лист, и уединяйтесь самостоятельно.

- Я подпишу, не читая.

- Но чтоб потом без жалоб.

- Там есть что-нибудь особенное?

- Там нет ничего особенного, но есть перечень наказаний за разглашение.

- И какое наказание самое страшное?

- Лишение свободы сроком на двадцать пять лет. Логично?

- Очень. Давайте. Но как я все это объясню детям?

- Это ваши проблемы, а мне надо привезти подписанную бумагу.

Жена выхватила из рук красавца лист и авторучку и быстро подписалась.

- Мама, что ты подписываешь? - уже совершенно прокурорским тоном спросила старшенькая.

Маме пришлось ответить резко. Дочь в долгу не осталась, и Щасливкинд надел туфли.

- Ну, девочки, до скорого! - пропел он, чтобы не разрыдаться, и выскочил из квартиры.