– Нелегкие, – Клавдий подождал, пока женщина усядется в кресло для посетителей. Вытянул сигарету, спрятал снова. – Я, наверное, неприятный сейчас? Сильно давлю?

– Ничего, – тонкие губы под тенью вуали страдальчески улыбнулись. – Я потерплю... В конце концов, именно ради этого... незабвенного ощущения я просидела в приемной шесть часов.

– Прошу прощения, Хелена, – сухо отозвался Клавдий. – Думаю, вы все понимаете.

Голова в черной шляпке медленно кивнула. Женщина старалась не поднимать глаза на дознавательные знаки на стенах.

– К делу, – Клавдий уселся. – Сегодня не контрольный день. Что побудило вас, занятого человека, вырвать из своей жизни эти самые шесть часов?

– Я не побеспокоила бы вас, – тонкие губы улыбнулись снова, – если бы не считала свое дело исключительно важным.

– Театр?

– Училище. Вы знаете, мой инквизитор, хореографическое училище полностью находится, так сказать, под крылом театра... подготовка новых...

– Понимаю. Что?

– Вчера... взяли пять девочек. Сегодня утром – еще две.

– Сколько их всего? Вас ?

– Это очень талантливые дети, – директриса медленно подняла вуаль, открывая взгляду собеседника тонкое белое лицо с синими шнурочками вен на висках. – Девочки. От четырнадцати до шестнадцати.

– Сколько?

– В училище – десять.

– Очень много, Хелена.

– Это искусство, – женщина царственным движением вскинула подбородок. – Не я придумала, что... талантливые дети часто оказываются... нами .

Клавдий откинулся на жесткую спинку. Подобная закономерность не была открытием – среди девочек, склонных к «изящным искусствам», колоссальный процент юных ведьм. Неинициированных, естественно.

– Хелена. Вы не... говорили им о необходимости стать на учет?

Женщина молчала.

– Сколько из десяти – учтенные?

Тонкие губы едва шевельнулись:

– Две.

– Хелена? Что я должен вам сейчас говорить?

Женщина медленно поднялась. С усилием – но все равно грациозно. Даже горделиво.

– Клавдий... – она шагнула к столу, и это был шаг жертвы, добровольно напарывающейся на нож, потому что сократившееся расстояние принесло ей новую боль. – Позвольте мне так вас назвать... Клавдий, это особенные дети. Они... – она вскинула голову. – В театре полтора десятка ведьм. Все ну учете, я за этим слежу... Но не подростки. Для них это слишком... болезненно. Некоторые из них так еще и не осознали... Что они изгои. Что они уроды. Что единственный дом, где от них не отшатнутся – их училище, их театр, их гнездо... Семерых забрали, это... колоссальная травма. Они ведь не понимают, за что. И одна осталась, ждет ареста. Уже сутки не может есть...

Она снова шагнула вперед, и лицо ее болезненно напряглось:

– Я умоляю. Ну, можете меня восемь раз сжечь. Но отпустите детей, они ни в чем не виноваты, они живут только балетом, без них не будет театра...

Клавдий прикрыл глаза:

– Назад, Хелена. Не надо. Отойдите.

Женщина отступила. Опустилась в кресло – не упала, а именно опустилась. С прежним достоинством.

– Я не палач, – сообщил Клавдий глухо. – Похоже?

Женщина хотела что-то сказать но так и не решилась.

– Хелена... каждая неучтенная ведьма становится сегодня смертельно опасной. Я не могу посвятить вас в подробности, но... ситуация, сложившаяся у вас в училище, преступна. А потому травма, нанесенная вашим девочкам – ваша вина. Их надо было... вы понимаете.

– Я не отрицаю своей вины, – воспаленные глаза женщины сухо блеснули. – Я готова поплатиться... Но не за их счет.

– За чей? За мой? За счет и вовсе невинных людей? Как иначе я добьюсь исполнения законов, если не буду наказывать за ослушание?

Женщина молчала. Клавдий смотрел, как с ее лица медленно уходит румянец, проступивший во время вдохновенной речи. Уходит вместе с надеждой.

– Чрезвычайное положение, – он накрыл ладонью авторучку, – продлится еще... вероятно, дней пять. Если ситуация стабилизируется, то... короче, большая часть неинициированных ведьм так и так окажется на свободе. Через пять дней вы получите ваших учениц обратно... и, хочется думать, не станете повторять совершенных ошибок. Да?

– Мой инквизитор, – женщина смотрела печально и строго. – Я... не инициирована. Однако мой опыт... возможно, я могла бы сообщить вам сведения, которые вас заинтересуют. В ответ на... простое снисхождение. К нашим детям.

Некоторое время Клавдий молчал. Женщина вновь опустила голову.

– Вы хотите поторговаться, Хелена? Вы? Со мной? Столь уважаемая мной женщина... или я неправильно понял?

– Правильно, – женщина смотрела мимо его глаз. – Чрезвычайное положение вызвано... непонятными изменениями, происходящими среди ведьм. Всплеск активности. Агрессия. Рост числа инициаций. Новые ведьмы огромной силы... их странная, прямо-таки противоестественная солидарность... Да?

Лицо Клавдия оставалось бесстрастным, однако это бесстрастие стоило ему значительный усилий.

– Я не инициирована. Но все же я ведьма, мой инквизитор... И достаточно начитанная ведьма. У меня есть предположение, которое кажется мне близким к правде. Вы можете сказать «не надо, я знаю сам»... Тогда я уйду, посрамленная. Но если... если мои соображения смогут вам помочь – зачем пренебрегать ими? Тем более, что это... от чистой души. Из одного только... хорошего отношения. Клянусь.

– Хелена, – медленно проговорил Клавдий, почесывая уголок рта. Говорят, что последняя балетная премьера вызвала среди ценителей настоящий фурор? Врут?

– «Аисты», – сказала женщина шепотом. – Да, великолепные «Аисты»... Сколько вам нужно билетов? Когда?..

– Хелена, будь на моем месте другой человек... хоть бы и мой предшественник. Знаете, что бы он с вами сделал?

– Ему бы я не сказала... что говорю вам.

– Я должен быть польщен?

Уголки ее губ приподнялись:

– Вероятно, мой инквизитор.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза.

– Говорите, Хелена.

Женщина резко набрала воздуха в грудь, так, что качнулся тяжелый золотой медальон в вырезе черного шелкового платья.

– Матка. Ведьмы от природы разобщены... Это дает им возможность... вернее, дает людям возможность сосуществовать с ними... чередуя войну и состояние вооруженного нейтралитета. Ведьмы – разобщенная туча ос... Но когда приходит матка, все меняется. Туча становится семьей. Единым мощным организмом со множеством жал. Стаей... война неизбежна, и... жестокая война. Но когда вы убьете матку, все вернется на круги своя.