-- Про содержание жизни говорю.
-- А я у тебя про выпивку хотел спросить...
-- Про выпивку спрашивать нечего: оставим тебе со стрелком, раз вы не получили посылок.
-- Спасибо на этом...
Тимофеич начал складывать рацию, а моторист достал из кармана ватника обтрепанную пачку "Беломора", красными негнущимися пальцами выловил из нее последнюю папиросу и отошел к наветренному борту -- покурить.
Солнце только-только закатилось. Горизонт -- западная его часть -- был освещен зарей, но свет ее замутили дымы судов, стоявших у кромки в ожидании ледокола. В воздухе раздавались крики чаек-поморов (их было легко узнать по характерному косому полету), они стремительно бросались из стороны в сторону, выглядывая добычу. Вокруг лежал тяжелый, дымивший на морозе лед. Наверное, нет ничего безрадостнее, чем видеть ледовое поле с высоты небольшой шлюпки: какое-то дурацкое нагромождение льдин, бессмысленная трата энергии солнца, ветра, морских течений... Но постепенно глаз находил во всем этом какую-то странную гармонию, а порой -- сознательную, одушевленную работу. И уже казалось, что перед тобой -- громадная мастерская природы, порыв вдохновения неизвестного художника, который потрудился на совесть. Чего только здесь не было: суда разных видов, полет морских птиц, человеческие фигуры... Моторист даже поймал себя на том, что старается отыскать среди них свою девушку...
"Вот дура! -- подумал он уже в который раз. -- Договорились ведь, что не будет ребенка... Чего ж это она? А может, решила опутать меня: ну, если не замуж, так хоть алименты на последний случай! Что-то непохоже на нее... Вот Верка -- этой точно пора родить, старая уже, ничего ей не остается. А Надька молодая совсем, ей бы еще жить да жить... Нет, в самом деле: чего это она?" -- озадаченно думал моторист.
Тут как раз раздался плеск и возле борта вынырнул тюлень. Моторист пригнулся и, не оборачиваясь, поискал за спиной винтовку. Стрелок на носу тоже зашевелился и, болезненно напрягая лицо, посмотрел на воду.
-- Подранок, -- сказал моторист. -- Тот самый... И чего он увязался за нами?
-- Погоди, -- остановил его Тимофеич. -- Разве не видишь: руками можно брать...
У тюленя было разорвано горло. Он беспомощно барахтался в воде, глядя на людей испуганными детскими глазами, а потом стал тонуть, но моторист ухватил его багром. Он втащил тюленя в бот и положил поперек -- так, чтоб кровь выливалась за борт, достал из чехла промысловый нож и начал снимать шкуру.
Делал он это с таким мастерством, что невольно создавалось странное ощущение, будто он просто раздевает тюленя, не причиняя ему боли, вернее, раздевается сам тюлень, а моторист только помогает ему... Тюлень засыпал у него под ножом.
-- Самка это, -- сказал моторист. -- Щенястая: белек у нее...
-- Вот поэтому и не отставала от нас: не хотела тонуть с детенышем... Животная, а -- н( тебе! -- удивился Тимофеич.
-- Что толку? Мертвый он, наверное, задохнулся после выстрела...
Тимофеич сунул "Недру" под капот и подошел к убитому тюленю.
-- Сегодня б щенила, у самого выхода стоял, -- заметил он. И пошутил: -- Вроде как именинники были бы сегодня этот белек и твоя дочка... А, Жорка?
-- Какие еще именинники? -- нахмурился моторист. Он швырнул тюлененка в трюм и зло сказал молчаливо сидевшему стрелку: -- Чего расселся, мурло? Не стреляешь, так хоть бы зверя разделывал!
-- Ну, чего ты? -- испугался Тимофеич. -- Жорка, ты чего?
Моторист отмахнулся от него. Он сполоснул шкуру, уложил ее в трюм и, перегнувшись через борт, отмыл нож в розовой от крови воде. На рукояти ножа у него была изображена обнаженная девушка, а большой палец левой руки изуродован чингой. Моторист был рослый парень в важных штанах и голубой полотняной рубахе, поверх которой была надета толстовка без рукавов, подбитая оленьим мехом.
-- Слышь, Жорка, -- распорядился Тимофеич. -- Скидывай хоровину* на лед, пока еще свет есть...
* Промысловое название шкуры с салом.
-- Вечно ты найдешь работу, -- недовольно ответил моторист.
-- Ну, подумай: а если не попадем сегодня на судно? -- оправдывался Тимофеич. -- Скорей всего, так оно и будет... Что тогда? Попреют завтра шкуры на жаре -- весь день рабочий насмарку...
Моторист стал выбрасывать на льдину, к которой был пришвартован бот, тяжелые тюленьи шкуры. Тимофеич готовил их к работе: растаскивал по льдине, просунув руки в дыры, оставшиеся от вырезанных ластов. Шкуры лежали салом кверху, напоминая громадные спекшиеся блины. Тут было несколько неразделанных звериных туш -- не успели обработать в горячке промысла. Тимофеич пересчитал шкуры и записал цифру в блокнотик, который он носил на груди наподобие креста. Моторист тем временем сполоснул пустой трюм забортной водой, черпая ее ведром, и выгнал воду насосом, чтоб не замерзла. Он увидел на дне трюма задохнувшегося белька, но не выбросил его Тимофеичу. "Сделаю из него шапку, -- решил он. -- Все равно этот белек для плана ничего не сделает".
Старшина и моторист принялись за работу: срезали клочья черного мяса, бросали в воду. Чайки закружили над ними, выхватывая мясо прямо из рук.
-- Вот сколько взяли сегодня! -- сказал моторист. -- Твой Лазарь и за неделю не настрелял бы столько...
-- Ловок ты, что и говорить, -- согласился Тимофеич.
-- Взял бы меня за стрелка? -- загорелся моторист. -- А то надоело форсунки дергать!
-- Мое дело маленькое -- как начальство решит, -- уклончиво ответил Тимофеич. -- А знаешь новую инструкцию: если, к примеру, отстрелишь у зверя усы, мех идет по стандарту вторым сортом. А то и вовсе на кожу...
-- При чем тут усы?
-- А при том, что от твоей стрельбы большой ущерб получается для меха. А у нас весь план на меху держится!
-- Не во мне тут причина, -- возразил моторист, -- а в винтовке. То есть в пуле. Надо пятку у пули делать плоской, тогда меньше будет разрыв.
-- Чего ж тогда у него получается? -- Тимофеич кивнул на стрелка. -Может, поработал бы для согрева, а, Лазарь? -- обратился он к нему.
Стрелок вздрогнул и уставился на старшину.
-- Жарко мне... -- сказал он вдруг.
Тимофеич с мотористом, опустив ножи, подождали с минуту -- не скажет ли он еще что-нибудь? -- но стрелок больше ничего не сказал.
-- Выдумал себе отговорку, чтоб лодыря строить! -- снова разозлился моторист. -- "Жарко мне!" -- передразнил он стрелка. -- Так, может, скинуть тебя в воду, чтоб остудился?
-- Не ругайтесь, ребятки! -- забеспокоился Тимофеич. -- У меня раз на "Акибе" тоже разругались из-за пустяка. И что вышло: столкнул один другого в воду, а тот чуть было не утонул...
-- К чему ты это? -- опешил моторист.
-- А к тому, что он инструкцию подписать не успел... А инструкция нам, штурманам, что велит? Велит научить неумеющих плавать держанию в воде... Теперь попробуй рассуди: а как ты его научишь плавать в этом море?
-- Да, могли они подвести тебя, старого пса, под монастырь...
-- За тебя я бы не отвечал, -- нисколько не обидевшись, сказал Тимофеич. -- И за него тоже. Вы инструкцию по техбезопасности подписали... Только к чему вам молодые жизни зазря решать? Или неправду говорю...
-- Верно, погодим маленько, -- усмехнулся моторист. -- Глянь-ка! -удивился он. -- Вот чудо-то: бабочка...
-- Где?
-- Вон, туда гляди...
В самом деле: над их головами, трепеща крылышками и будто проваливаясь в воздухе, летела бабочка
-- Неужели так близко к берегу подогнало? -- удивился моторист.
-- До берега отсюда -- два лаптя по карте, -- возразил Тимофеич. --Здешняя она, во льду живет. В полста седьмом, как мы ходили на Медный сивучей стрелять, я их там, бабочек этих, много видел... Лазарь! -- крикнул он. -- Ты куда?
Стрелок грузно спрыгнул на льдину и заметался по ней, будто исполнял какой-то дикий танец, -- он ловил бабочку. Та трепетала у него над головой, возникая нечетким пятном то в одной, то в другой стороне. Уследить за ней было трудно, но стрелок не отставал и один раз совсем было схватил ее, но, будто не поверив в это, раскрыл кулак... Дело окончилось вот чем: стрелок, карабкаясь по крутому горбу льдины, оступился и кубарем полетел вниз, заскочив по грудь в глубокую лунку, наполненную водой. Подбежавшие старшина с мотористом с трудом вытащили его оттуда.