-- Я тебе попробую помочь, -- сказал инспектор. -- Только ты не надейся особо. Ты сам себе поставил подножку. Ты сам угробил мое доверие, но это, положим... -- Козырев, но договорив, махнул рукой и вышел из столовой.
-- Шурка, проснись... -- тормошила его жена корейца. -- Или не понимаешь ты? А ну уходи, уходи, а то ты всех нас подведешь под монастырь...
-- Куда ты ведешь меня? У тебя одно на уме... -- говорил Полудворянин, сопротивляясь, но она вдруг так сильно толкнула его в спину, что он вылетел из коридора и едва не растянулся на крыльце. Потом он услышал, как она задвинула дверь на засов.
Он еще долго стоял на крыльце, постепенно приходя в себя, и вдруг он понял, что произошло, но не удивился... Так бывает после того, когда тебе очень хорошо, думал он, глядя на дождь, который заливал все вокруг. Потому что, если все тебя любят, если тебе во всем везет, то когда тебе не повезет, то уж ничем не поправишь... На флотилии ему везло, но вот ему не повезло один раз: при погрузке оборвался лебедочный трос, и патронный ящик обрушился на него сверху -- и весь его гонор полетел вверх тормашками. Сегодня ему везло, а потом один раз не повезло, и теперь на этом не кончится... Козыреву тоже не повезло, и Генке, и Шубе, и кому еще... Наверное, только пострадавшему повезло. В него вольют его хорошую кровь, и ему станет хорошо...
И Полудворянину вдруг очень захотелось посмотреть, как это будет...
5
Комната, в которую он вошел, была без окон, в углу над столом горел свет. Полудворянин мельком глянул в ту сторону и замер: в углу на столе лежала Иванка... То, что она лежала, полураздетая, в этой комнате, на плоском неудобном столе, и свет лампы, усиленный отражателем, освещал ее всю, поначалу не столько испугало, сколько неприятно удивило его. Все было так нелепо и отвратительно -- любой с улицы мог войти в открытую дверь и увидеть! И первым его желанием было затворить дверь, разбить лампу, вытащить Иванку из этой комнаты... Но он не сдвинулся с места. Он смотрел на нее и слышал, как льет за стеной дождь, и слышал, как капает вода с рукомойника, и слышал какие-то шаги... И этот дождь, и звяканье рукомойника, и стук шагов, уверенно звучавших в тишине комнаты, как-то связались у него с Иванкой на столе, и он стоял, мучительно ожидая чего-то, и не мог сдвинуться с места.
В комнате были две женщины. Одна из них, темноволосая, с длинной худой спиной, -- узкий больничный халат так обтягивал се, что проступали позвонки, -- находилась у рукомойника и, подняв руки на уровень лица, сосредоточенно намыливала их. Другая стояла посреди комнаты и, раскрыв чемоданчик с инструментами, отыскивала в нем что-то. Это была девушка в очках, которая брала у него кровь... Она рассеянно посмотрела на него, но тотчас мускулы ее лица сделали припоминающее движение, лицо у нее искривилось, и она испуганно прижала руку к груди.
-- Значит, это вы... -- сказала она. -- Конечно, вы... Я знала, что на это способны только такие, как вы... И вы сидели там до сих пор, и пили, а тут... Как это жестоко! -- закончила она и вдруг расплакалась.
-- Зачем ты ему говоришь это? -- сказала худая женщина. -- Он все равно не поймет ни черта.
-- Я понимаю, это Иванка...
-- Почему вы заставили ее пойти на это? -- спросила девушка в очках.
-- Я понимаю, расскажите мне... -- повторял он.
-- Да он же ничего не знает! -- Худая женщина повернулась к нему, но обращалась она к девушке в очках. -- Они всегда узнают последние... -- И тут она сказала что-то на неизвестном ему языке, по-видимому что-то очень грубое, потому что девушка в очках вздрогнула, словно ее ударили по лицу.
-- Елена Николаевна... -- сказала она.
-- Я не обязана быть вашим ангелом-хранителем! -- закричала она девушке в очках. -- Сами расплачивайтесь за свою любовь, а меня оставьте в покое!
-- Елена Николаевна, вы же врач... -- прошептала девушка.
Худая женщина нервно передернула плечами и склонилась над умывальником.
-- Это я так... простите меня, -- спустя минуту устало проговорила она. -- А вы уходите... Вы свое сделали, не мешайте нам работать... -- сказала она Полудворянину и потрясла мокрыми руками. -- Унесите в палату! -- Она теперь обращалась к санитарам, которые появились в комнате с носилками.
Полудворянин, не отрываясь, смотрел на нее. У женщины были тонкие нервные руки, и по прошлой ассоциации это связалось почему-то с руками корейца, сидящего на табурете у него в доме... И внезапно он понял, что происходит, и тупое отчаянье захлестнуло его...
Весь мир сегодня был против него, мир, на который он замахнулся, который уже был готов восхищенно произносить его имя... Сперва они выкачали из него кровь, так что он уже перестал соображать, что делает, а теперь выставили на посмешище и прогоняли отсюда, а девушка, которую он так любил, чтоб отомстить ему, сделала что-то гадкое себе и сейчас лежит на этом отвратительном столе -- любой может войти и смотреть...
Он метнулся к санитарам -- они уже брали Иванку, чтоб переложить на носилки, -- и так дернул одного из них за руку, что тот вскрикнул от боли. Второй санитар тут же оставил Иванку и испуганно попятился.
-- Не трогайте ее, -- хрипло сказал Полудворянин, -- это моя девушка...
Он увидел, что Иванка открыла глаза и смотрит на него. Лицо у него искривилось, и он улыбнулся ей. Потом он наклонился и взял ее на руки.
-- Что вы собираетесь делать? -- опомнилась худая женщина. -Немедленно остановитесь! Санитары, задержите его!
Остановили его не санитары, а девушка в очках.
-- Простите ее! -- умоляюще сказала она и показала на женщину возле умывальника. -- Она добрая, это такой хороший хирург... Ваша девушка перенесла операцию, ей необходим покой, поймите это, если вы любите ее...
-- Почему вы меня не любите? -- спросил он прерывающимся от волнения голосом. -- Скажите, что вы меня любите, любите...
-- Что вы говорите! -- прошептала она с ужасом. -- Зачем вы это... Как вы жестоки... -- Она выбежала из комнаты...
Уже возле пристани он подумал, что лодку, наверное, конфисковали и лучше не показываться там, но у него не оставалось другой дороги.
Его лодка была вытащена из-под пирса, и ее сейчас обыскивал работник охраны, а на причале стояла машина, и возле нее были старший инспектор Козырев, Генка Волынщиков и еще несколько человек. Козырев стоял, повернувшись к нему спиной, и переговаривался с человеком в лодке, и когда Полудворянин появился на причале, обернулся и удивленно посмотрел на него. Даже тот, кто сидел в лодке, перестал рыться под брезентом.
-- Вот... -- нарушил молчание Генка Волынщиков. -- Пришел сам, собственной персоной...
-- Мы конфискуем на время лодку, -- сказал Козырев. -- Разберемся, что к чему, а потом будем решать...
-- Мне надо сейчас на остров, отдайте ее мне, -- попросил Полудворянин.
-- Ты в своем уме? -- Козырев постучал пальцем ему по голове. -- Ты же утонешь в такую погоду!
-- Мне надо...
-- Да ты же не доберешься туда, упрямый ты человек!
-- Отдайте лодку, -- проговорил он, задыхаясь.
Старший инспектор помолчал с минуту.
-- Валяй, -- сказал он, не глядя на него. -- Желаю удачи...
Он махнул человеку в лодке и направился к машине. Генка Волынщиков и остальные направились за ним, и Полудворянин видел, что они изо всех сил сдерживали себя.
Он спустился с причала в лодку и посторонился, пропуская работника охраны, который выходил на берег, потом взял фонарь, который перед этим вынул из кармана куртки, и тщательно осмотрел лодку -- все ли на ней в порядке, а потом включил двигатель и сбросил причальный конец.
В море было светло, хотя стояла глубокая ночь. Звезды заполнили небо -казалось, на нем не было ни одного свободного кусочка, свет от них струился в темном воздухе, но на воде его не было видно, потому что вода была белая от пены, как щелок, и разрывалась пластами, и эти пласты теперь шли на него, потому что ветер был в лицо...