-- Как же, помню, -- прервал я его. -- Бухта Иматра, три могилы из камня, на самом мысу...
-- Рыбачки меня в Невельске камнями закидали, когда я домой приехал. За то, что я живой остался! Я у мамы своей два раза после этого был, и все ночью... И невеста от меня ушла -- они подговорили... Ладно, перегорело в душе... -- Он закашлялся и разогнал дым рукой. -- Только вдруг хочется иногда кому-нибудь что-то хорошее сделать... Ну, хоть свитер подарить, как тебе вчера. Что-то такое сделать человеку, чтоб от него слово человеческое услышать!.. Ты понимаешь, что я говорю?
-- Иди ты, -- сказал я и пощупал талисманчик.
-- А ведь я вчера вас бросить хотел, когда прыгнул на льдину, -- вдруг сказал он.
-- Зачем? -- удивился я.
-- Тошно мне стало, когда вы со старпомом шкуру друг у друга вырывали... А потом подумал: еще погибнут они без меня, раз на мне такое клеймо стоит...
-- Ишь ты... -- Я никак не мог понять, о чем он говорит.
-- Смерть меня среди всех отметила, -- говорил Счастливчик. -- Играет она со мной -- поиграет и погубит. А я ее сам ищу... Только не хочу, чтоб по-глупому случилось, как с милым дружком моим, а чтоб людей спасти, а самому умереть -- назло ей, напролом чтоб... Только я не хочу умирать, -говорил он, -- я не ради денег работаю: я море люблю, детишек люблю, животных люблю...
-- Не может, чтоб такое было... -- проговорил я.
Счастливчик посмотрел на меня и ничего не сказал.
"Не может такое быть, -- лихорадочно думал я. -- Но чего-то неладно здесь... А свитерок ему надо отдать, выбросить, утопить его к чертям собачьим... Ведь если б мы тогда на "Тройку" не нарвались, прямо неизвестно, что могло произойти"...
-- Поднимайся, -- сказал я, -- а то судно уйдет...
-- Не уйдет, -- усмехнулся он. -- Они за мной обязательно прибегут, весь город перевернут, а разыщут...
На остановке я вскочил в автобус и поехал в порт. Можно сказать, не ехал, а бежал впереди автобуса -- так мне не терпелось на судно после этого разговора. Едва показались портовые постройки, как народ в автобусе заволновался. Я глянул в окно и увидел нашу шхуну -- она стояла у самого выходного мыса, а еще я увидел много других судов, которые спешно отходили на рейд. Меня не только удивило то, что они отходили, сколько -- как они были освещены. Вся бухта была как-то странно освещена. И тут я понял, что в порту ЧП -- наверное, что-то загорелось...
По причалу толкалось несколько моряков в ожидании рейдового катера. От них я узнал, что случилось: загорелся "Сергей Лазо", который привез сезонников. У них там вся машинная команда отправилась на берег, на вахте остался ученик моториста, и он по глупости врубил топливо, не продув топку, -- весь котел разорвало к чертям...
Катера долго не было, а потом пришел знакомый "Валерий Брюсов", и эти пройдохи, конечно, содрали с нас по пятерке, прежде чем согласились подбросить на рейд.
Когда мы вышли из-под прикрытия мыса, в воздухе запахло горелым железом и стало так тепло, что я расстегнул телогрейку. И тут мы увидели горящий пароход. Наверное, пожар в порту -- самое страшное, что можно придумать... "Лазо" горел так, что берег был освещен на целую милю. Пожар, видно, застал всех врасплох: люди бежали, забыв закрыть двери и иллюминаторы кают, а там возникла такая тяга, что пламя вырывалось из иллюминаторов метра на три... Самое лучшее было бы затопить пароход, но попробуй это сделай сейчас... К тому же на палубе я видел людей, но сюда не доносились их крики... Там работали спасительные суда, а еще "Лазо" был буквально облеплен "жучками" -швартовыми буксирами. Эти работяги трудились изо всех сил, поливая борта водой из шлангов.
На, шхуне почти вся команда была в сборе, хотя на палубе никого не было видно, кроме вахтенных: все лежали в каютах -- видно, хватили лишнего на берегу... Стрелы, трюм и боты были закреплены по-походному, ожидали старпома, который поехал оформлять отход. Старпома долго не было -наверное, портовому начальству было теперь не до нас. Старпом привез с собой какого-то мазурика в кожаной куртке, в расклешенных книзу брюках с металлическими заклепками.
-- Будет вместо Счастливчика, сказал Бульбутенко. -- Чтоб бондарить, таскать бочки -- особого ума не надо...
-- А Счастливчик как? -- спросил я.
-- Счастливчик в больнице, -- ответил он. -- Ожог второй степени.
-- Да ты что? -- изумился я. -- Я ж с ним только что в пельменной сидел...
-- Счастливчик, я тебе скажу, вот такой человек! -- Бульбутенко не глядел на меня. -- Если б ты знал, что там творилось... Девчонки приехали на море посмотреть, а тут -- на тебе...
-- Значит, без Счастливчика уйдем?
-- Ты пока помалкивай, понял? А я ребятам скажу, что отпустил его на несколько суток: мол, догонит нас на комбинате... Он, может, и в самом деле догонит, может, еще все обойдется -- ведь ему не привыкать...
"Как он успел там оказаться? Ему и вправду везет на такие случаи... -думал я. -- А если б там моя сестренка была или -- боже упаси! -- Шурка с ребятишками... Ведь это он бы их спасал, он, а не те, которые дрыхнут в каютах... -- Но тут я вспомнил наш разговор в пельменной, и мурашки у меня пошли по спине. -- Кончено! -- думал я, глядя на горящий пароход. -- Надо бросать эту работу. На селедку схожу, и хватит. Лучше дворником работать, лучше пускай меня сосулькой убьет на земле -- все равно лучше. Я Шурке так и скажу... К чертовой матери, к чертям собачьим это море!"
А потом я увидел маяк и норд-вест ударил меня по ноздрям, и я подумал о море -- каким я хотел его видеть: и как Шурка встретит меня после плаванья, и какая у нас будет хорошая жизнь, если я заработаю денег побольше, а Шурка нарожает мне детей... И подумал: "Ну его к чертям, чтоб я думал обо всем этом! Я, слава богу, много от жизни не хочу. И будь что будет... А из кино я зря ушел: такую картину показывали и так женщины плакали... Ну просто дурак, что не досмотрел!"
НАШЕ МОРЕ
-- Нерпа, я -- Двойка! Нерпа, я -- Двойка! -- кричал по радиостанции Тимофеич, старшина бота. -- Прошу капитана на связь. Прошу капитана. Прием.
-- "Двойка", я -- "Нерпа"... Тимофеич, что у тебя?
-- Пеленг... Пеленг на нас взяли? Пеленг взяли? Прием.
-- Про пеленг не думай: пеленг взяли. Взяли...
-- Теперь скажу про обстановку: нахожусь на зюйде, на зюйде. Лед тяжелый. Привязался к ропаку. Дрейф... -- Тимофеич полой ватника протер стекло компаса: -- Норд-норд-ост. Норд-норд-ост.
-- Про обстановку тоже не думай -- сейчас поднимем "четверку" и идем за вами, идем за вами... Что еще?
-- Про посылку хочу спросить. У меня в ней стоит скипидар, от ревматизму. Баба налила его в водочную бутылку, так что ребята, не разобравшись, запросто могут выпить. И насчет остальной жратвы: жинка ее дустом обсыпала -- чтоб таракана отпугнуть...
-- Про посылку и вовсе забудь: я твоего не возьму и другим закажу... Все?
-- Лазарь... чего-то не в себе он сегодня... -- Тимофеич, покашляв, оглянулся на стрелка, который сидел на носу бота. -- Моторист за него стреляет. Моторист стреляет...
-- Дострелялся он у тебя!
-- Девушка его рожает, девушка рожает...
-- Родила уже. Радиограммка вот... Дочка у него, три восемьсот.
-- Жорка, дочка у тебя...
-- Передал ему?
-- Ага.
-- Ну, чего он?
-- Дрыхнет на капоте... Ага, желает поговорить...
Моторист, с хрустом потянувшись, приподнялся на локте и взял у Тимофеича трубку.
-- Это от кого же радиограммка? -- спросил он.
-- От Надьки.
-- А-а...
-- Подкачал ты, Жора! -- укоризненно сказал капитан. -- Ведь если каждый из нас будет замест себя бабу делать -- кому мы тогда это море оставим?
-- А что еще может родиться, когда все время на таком холоде? -пожаловался моторист. -- Ладно, что человек вышел...
-- Слушай совет: не будешь думать, как живешь, не будешь думать, что умрешь... Понял?
-- Ты про что?