При свете фонаря идти легче. Но все же не обходится без неприятностей: не заметили, как свернули вправо и оказались в глухом отсеке. Вспоминаем о схеме Шатрова: на ней обозначен отсек, о нем предупреждал нас Кувалдин. Приходится поворачивать назад.

- Ничего, - успокаивает Иван, - для нас, разведчиков, это на пользу: будем знать, что на этом пути есть "аппендицит". Без фонаря это - опасная ловушка, в темноте не каждый сообразит.

Он предлагает обозначить отсек камнями.

- Человек в темноте идет ощупью: попадутся камни под ноги, отвернет, вспомнит, что тут ловушка, - поясняет Иван и первым приступает к работе. Мухин подсвечивает фонарем.

- Обосновываемся надолго, - замечаю я Чупрахину.

- Ты, Бурса, об этом не думай, - советует Иван,

- На помощь Большой земли рассчитываешь?

- Да что там рассчитывать!.. Что мы, ребята из детского сада? Мы гарнизон, боевой гарнизон! Продержимся до прихода наших. Алексей сегодня показал, на что он способен. За такой подвиг людей называют героями. Впрочем, Алеша, ты не задирай нос, фрицы могут придумать против нас еще не такую пугу. У них сейчас превосходство - они наверху.

Сделав несколько шагов, Чупрахин вдруг останавливается.

- Котел тоже висит над огнем, но, надо полагать, от этого ему не легче, - говорит Иван, поднимая фонарь вровень своих плеч. Фитилек дрогнул, колыхнулся и погас.

Минуту стоим не шелохнувшись. Темень невероятная,

- Что случилось? - спрашиваю у Чупрахина.

- Керосин кончился. Фонарь, выходит, вещь ненадежная, - отмечает Иван и предлагает держаться ближе друг к другу.

Идем ощупью, пригнувшись, чтобы не разбить голову о камни. Доложим сейчас Кувалдину о положении на западном секторе, и Егор отправит нас к Донцову, он предупреждал об этом. И так, наверное, еще долго будет продолжаться. Словно угадывая мои мысли, Чупрахин говорит:

- Ничего, ребята, мы же разведчики, сидеть на месте нам не положено, Изучим катакомбы, потом легче будет...

* * *

Выслушав наш доклад, Егор вручает нам скопированную схему катакомб. Кувалдину нужна информация от командиров рот. Ее можно получить только через связных, посыльных. А для этого надо людям рассказать, как передвигаться под землей, по каким маршрутам.

Мы уходим к Донцову. Мы - это Чупрахин, Мухин и я.

- Алеша, выше голову...

- Меня в сон клонит, ребята.

- А ты пой что-нибудь, негромко. Помогает. Это я испытал на собственном опыте, когда еще на корабле служил, - советует Иван.

- Попробую...

Мухин поет тихо, вполголоса. А катакомбы бесконечны. И темнота не редеет...

- 7

Гитлеровцы пытались проникнуть в подземелье и на восточном секторе, но вскоре убедились, что это сделать невозможно: их встречал плотный огонь бойцов лейтенанта Донцова, непрерывно дежуривших у амбразур. Сегодня фашисты ведут себя так, как будто там, на поверхности, и вовсе их нет. Только изредка влетит под своды ручная граната, упадет на каменный пол, гулко разорвется, наполняя воздух свистом осколков, и снова наступает тишина, томительная, глухая.

На командном пункте тоже тихо. Он размещается в большом круглом зале, похожем на огромный опрокинутый колокол. Отсюда в разные стороны расходятся ходы сообщения со множеством галерей и отсеков, наполненных густой, непроглядной темнотой. Два ближайших отсека заняты под службы. В первом разместилось хозяйство Мухтарова: несколько повозок, восемь лошадей, две автомашины, кухня, тюки сена и продовольствие: говорят, всего мешок овсяной крупы, килограммов двадцать сухарей и две бочки пресной воды, расход которой строжайше запрещен. Все это собрано с невероятным трудом. Али перегородил вход в отсек каменной стеной, поставил автоматчика. Пока питаемся тем, у кого что осталось от неприкосновенного запаса, полученного накануне последнего боя там, на поверхности.

Другой, более обширный отсек отведен под госпиталь. Крылова оказалась хорошим организатором. Она по-хозяйски использовала все, что осталось в катакомбах от армейского госпиталя, даже нашлось несколько коек. Большинство из них уже заняты ранеными, больными.

Есть еще один отсек, расположенный на КП. В нем хранятся остатки фронтового имущества батальона связи - телефонные катушки, мотки проволоки, вешки, разбитый коммутатор.

Из темноты выплывает Запорожец. Он уже трое суток не появлялся на командном пункте, держал связь с Егором через посыльных. Никита Петрович одет в свою неизменную фуфайку-стеганку, изорванную на локтях. Лицо его осунулось, обросло густой черной щетиной. На лбу Запорожца два иссиня-черных пятна - следы ударов о камни. Такие синяки теперь у многих бойцов, а у некоторых они уже гноятся. Маша не успевает обрабатывать ссадины, да и медикаментов не хватает.

Я вижу, как Запорожец, облизав пересохшие губы, спрашивает:

- Ну, а как он?

- Вроде легче. Недавно даже интересовался: как, говорит, у нас связь с секторами, нельзя ли, говорит, что-нибудь придумать, чтобы обезопасить передвижение людей по галереям. Сижу вот и ломаю голову... Можно свечи или фонари поставить. Но ведь у нас всего десяток фонарей, а свечи уже кончились. Да и керосин на исходе.

- Стой, не подходи, стрелять буду! - вдруг раздается оклик со стороны продовольственного склада,

- Воды! Глоток воды...

- Не подходи!..

- Ну стреляй...

Хлещет выстрел. На свет выскакивает Панов. Увидев Кувалдина, Григорий подбегает к нему, торопливо расстегивает фуфайку и, обнажив волосатую грудь, кричит:

- Горит здесь! Зачем воду прячете? Пропадает она: долго мы тут все равно не продержимся. Ну что стоите там? - зовет он группу бойцов, пришедших вместе с ним.

Приближается Беленький. Поправив на себе вещмешок, Кирилл поддерживает Панова:

- Нельзя так, товарищ Кувалдин, люди, можно сказать, от жажды помирают, а вы замуровали воду,

- Правильно!

- Кому бережете?!

- Для себя прячете... А жить и нам хочется, - один за другим выкрикивают бойцы, подходя к Егору.

- Что ж молчишь? Или нечего сказать? - вновь начинает Панов.

Прибегает Мухтаров. Он становится между Егором и Пановым.

- Товарищ комбат, я им приказал рыть колодец, они самовольно бросили работу, это нехорошо, очень нехорошо. Где порядок?

- Колодец? - удивляется Егор: он не знал, что Али уже не первый день со взводом втихомолку от других, потому что он и сам мало верит в успех начатого дела, отрывает колодец. Но вода на исходе, получаем в сутки по три - пять глотков. Тут уж на все решишься.

- Вот это здорово, порадовал, товарищ Мухтаров! - Егор, повернувшись к Григорию, говорит: - Как же это так? Как вы могли уйти с боевого поста! Слушайте, что скажу: с этого часа самым большим, самым важным, самым ответственным делом для всего нашего гарнизона будет добыча воды. Вам, товарищ Мухтаров, приказываю: бойцам, занятым на рытье колодца, выдавать в сутки по двести граммов воды. Работы вести непрерывно, круглосуточно. Если еще потребуются люди, выделим столько, сколько нужно будет.

- Слышали? - Али строгим взглядом окидывает присмиревших крикунов. Пошли, товарищи! - вскинув лопату на плечо, он увлекает за собой ослабевших людей. Беленький, заметив меня, спрашивает:

- Не слыхал, как там на фронте? - И замечает в стороне Семена Гнатенко, склонившегося над радиоприемником. Приемник нашли среди имущества батальона связи. Он оказался неисправным. Гнатенко вызвался починить его. Эта весть уже облетела всех бойцов. Очень хочется услышать Москву,

Семен так увлечен своим делом, что совершенно не обращает внимания на то, что происходит вокруг.

- Видишь, еще не готов, - отвечаю Кириллу!

- А как, по-твоему, Егор правду сказал насчет воды?

- Командир сказал - значит так будет.

- Да-да, двести граммов... Ну, побежал я.

Кувалдин поправляет фитиль в фонаре. Желтый язычок пламени вспыхивает ярче, в глубь катакомбы отступает темнота. Теперь вестибюль кажется просторнее, шире и потолок поднялся выше.