София гордо выпрямилась и, простирая руку вперед, торжественно вымолвила:
- Не уговаривайте Василия! Пусть сердце подскажет ему, что должен он сделать... Клевета и ложь сторонников Елены не оскорбляют меня... Бог видит правду и знает: я - невиновна! Мои враги... Немало приобрела я их тем, что стремилась к величию Москвы, что была верною советницей великому князю Ивану... что боярская дума потеряла свою силу и стал Иван Васильевич царем всея Руси, а не данником Золотой Орды, как прежде... Трусливые бояре, что за печкой сидеть охочи, уговаривали Ивана поклониться татарве, а я наперекор им шла... Любил Иван Фоминишну и бабьих речей слушался. Хороши были да правдивы не в меру...
- Верно изволишь говорить! - раздались голоса.
- Правда глаза колет...
- Елена с хитринкой... Сама-то еретичкой стала, оттого своих и покрывает...
София тяжело перевела дыхание.
- У меня отняли, что было дорого и мило, - продолжала она, незаметно следя за сыном. - Честь и даже любовь супруга, его доверие... Словно инокиня живу я на покое, а там, где было мое место, рядом с государем царит Елена...
- Справедливо! Точно, оно и есть!
- Глядеть обидно!
- Сердце надрывается!
- Еретики! Жидовины!
- Я согласилась участвовать в заговоре, - повышая голос, продолжала София, с вызовом смотря вокруг, - и правою считаю себя. Пусть узнает царь, что творится его приближенными... как совращают христиан... Не хочет сын мой вступить в заговор - не надо! Молчите бояре, дьяки и ратные люди! Не нам смущать сына против отца!..
- Государыня, что говорить изволишь!
- О себе забываешь, хоть о народе вспомни!
Василий стоял неподвижно. Мучительные сомнения терзали его, и он, как подавленный, глядел на взволнованное лицо матери. Все его верования и привычные убеждения колебались. Тревожное состояние заговорщиков передавалось ему, и молодая кровь закипала в жилах.
Нужен был новый толчок, чтобы заставить юношу окончательно решиться, и Артемий понял состояние Василия.
- Царь приказал готовиться к венчанию Дмитрия... Небывалое дело случится... Внука венчать на царство, когда сын есть, родной сын... И не все это, царевич... Твою мать заключат в монастырь... на всю жизнь. Без родного сердца останутся твои сестры-сиротки...
- Уже и келью готовят! - крикнул Коренев. - Сегодня в монастыре был... своими глазами видел...
Василий обернулся к матери.
Что переживала она в это мгновение - трудно передать, но в душе ее говорила и горечь оскорбленной супруги, и отчаяние властительной деятельницы, незаслуженно лишенной прав и силы.
- Тебя в монастырь? О, матушка! Не позволю я... Ни за что! Суди меня Бог, что против отца иду, но... Мать-царица дорога мне! - воскликнул Василий.
Ни одним жестом не выразила София своей радости, но она была потрясена решимостью сына.
София Фоминишна глубоко верила в успех предприятия и была довольна, что удалось сломить упрямство царственного юноши.
Точно оковы спали с Василия.
Теперь он принимал горячее участие в спорах заговорщиков и сам даже высказывал различные мнения.
Прошло около часа. Все вопросы были решены. Наступило время действовать.
- Мы поедем в Белоозеро, - сказал Поярок, - и схватим казну государеву. Нужны будут деньги.
- Зачем?! Для правого дела казна не нужна... не хочу я руки марать... За веру православную, за поруганные права матушки встаю я...
- Нет, царевич, не спорь, - возразил Коренев. - Нужна будет казна... Кормить ратных людей нужно. Голоден, так и не силен.
В это мгновение дверь распахнулась, и на пороге ее показался царь Иван Васильевич.
Вслед за ним выглядывали лица Ряполовского, Патрикеева и других бояр.
Глухой стон вырвался из груди Софии.
Чья-то рука потушила огонь, и некоторые из числа заговорщиков успели скрыться незаметно.
- Добре! - насмешливо произнес царь, смотря на жену, сына и окружающих. - Мою казну грабить захотели! Погодите, голубчики, с вами я разделаюсь по-своему, а ты, Фоминишна... ты... Видно, справедливы слухи, что сын мой, царевич Иван...
- Государь! - воскликнул Василий, выступая вперед. - Ты волен в нашей жизни, но ты не должен оскорблять мою мать.
Иван III готов был рассердиться, но смелая выходка сына на мгновение понравилась ему. Он пытливо смотрел на юношу.
- Кабы ты раньше слышал нашу беседу, то ведал бы правду, государь... Казни клеветников, великий царь, а не тех, кто истину говорить должен крадучись...
- Речист, парнишка, ты стал, я вижу! Должно быть, от матери да от советников перечить отцу научился... В монастырь их обоих: и мать и сына, чтобы молчать привыкли... Распорядись, Семен! - приказал Иван III, даже не взглянув на Софию, гордо и смело смотревшую на супруга.
Круто повернувшись, царь вышел.
В ту же ночь и София и сын ее очутились в келье монастыря, отрезанные от всего живого.
Среди заговорщиков, арестованных Ряполовским, не оказалось Артемия Львова...
Рука Зины погасила огонь и дала возможность Артемию скрыться в ее комнате, пока шли обыски в соседних палатах.
Князь Львов не хотел скрываться. Он желал вынести общую судьбу, но Зина шепнула ему словечко, явившееся лучом света.
- Государыня сказала, что ты можешь все спасти!
"Да, да, - решил Артемий. - Бог недаром сохранил меня... Я спасу тебя, государыня... Я спасу тебя, царевич, и будешь ты царем всея Руси, а не Дмитрий..."
Глава XVIII
ВОЗДУШНЫЙ ЗАМОК
Торжественно и пышно совершалось венчание царевича Дмитрия в Успенском соборе в присутствии огромного числа духовенства, бояр, воевод и иноземных послов.
Елена считала себя победительницей и занимала первое место. Дмитрий величался и, чувствуя, что цель его стремлений достигнута, всем своим поведением унижал врагов.
Никто не вспоминал Софии Фоминишны, никто не осмеливался произносить имени опальной государыни и царевича Василия.
Грустно и однообразно тянулись дни царственной матери и сына. Кто посещал их, тот таился и прятался от чужого взора, боясь кары государевой, опасаясь грозных наветов Ряполовского и братьев Патрикеевых.
Но Артемий не смущался никакими тревогами и часто навещал затворников. Вместе с Софией находились ее приближенные: Марфа, Зина и Маша, развлекавшие несчастную страдалицу.
Василий в сообществе с монахом Сергием увлекался чтением духовных книг, и кругозор его расширялся с каждым днем, научая всепрощению, снисходительности к ближнему и строгости к себе лично.
Артемий продолжал энергично готовить справедливое дело, которое подвигалось вперед медленно, но верно.
Он не делился с Софией своими планами, но как-то сказал с увлечением:
- Не тревожься, государыня... Не бывать Дмитрию царем!.. Твой сын будет сидеть на московском престоле, и ты сойдешь в могилу не раньше, как признают твои заслуги великие...
- Нет, Артем, не верится мне...
- Погоди, государыня... Скоро сказка говорится, да не скоро дело делается...
Отдаваясь сладостным мечтам о победе, София боялась расспрашивать и лелеяла свои надежды.
Ей все казалось, что опомнится Иван III, что дойдут до него слухи о еретиках, готовых взойти на престол, и отменит он свое распоряжение.
Горячо молилась София о счастье своей новой родины, ставшей ей дороже прекрасной Греции, о будущности сына и о просветлении разума супруга, слишком доверявшего хитрым сановникам.
Иногда, в бессонную ночь, казалось, что мольбы ее услышаны и восстановилось прежнее положение, когда царь внимал и верил только ее советам и непоколебимо завоевывал величие и могущество.
Но наступало утро, и печальная картина представлялась ее взору.
Одна, забытая всеми, оставленная, она томилась в глухих стенах монастыря и жадно ожидала какой-нибудь перемены.
Софию удивляло, как может Василий относиться так спокойно, и подчас шептала с горечью и тоскою:
- О, если бы я была мужчиной... Не удалось бы им сломить меня! Сколько лет вела я неравную борьбу... Я осталась бы победительницей, если б не Ида... Ах, как много зла причинила она нам обоим... Да, злодеяние никогда не доставит счастья... Никогда!