Василий страстно любил девушку, но никогда не показывал своей привязанности и даже не смел мечтать, что Маша полюбит его. Но он ревновал ее к Дмитрию, чересчур заигрывавшему с хорошенькой сироткой.
Наступили сумерки. Маша искала кого-то, переходя от одной группы к другой, и, наклоняясь, всматривалась в лица.
Веселые песни по-прежнему оглашали площадку. Молодежь шушукалась и смеялась. Старики разошлись по разным углам. Девушки окликали Машу, спрашивая, кого она ищет, но Маша не отвечала, продолжая свои поиски.
Василий следил за ней глазами. Он думал, что мать послала Машу за ним, и ожидал, что та подойдет к нему.
В это мгновение Дмитрий спрыгнул с качелей и, схватив Машу, крепко обнял ее, прижал к себе и с нахальным выражением сказал:
- Меня ищешь, Машура! Знаю, знаю, меня! Ну, поцелуй меня покрепче...
Маша отбивалась, не смея крикнуть...
Ласки Дмитрия становились назойливее. Угодливые придворные разошлись, не решаясь мешать господской потехе.
- Оставь меня... оставь, царевич... Богом прошу! - задыхаясь, прошептала Маша со слезами в голосе.
- Поцелуй и обними покрепче... Ожерелье подарю!
- Не хочу я твоего ожерелья... Оставь меня!
- А! Моего не хочешь! Видно, Василий богаче меня? Или его и так поцелуешь...
- Оставь меня! Не нахальник Василий... Не станет обижать девушку...
Взбесившийся Дмитрий поднял Машу и готов был уже поцеловать ее, как возле него появился Василий.
- Оставь Машу, Дмитрий! - сказал он, сверкая глазами. - Оставь, я тебе говорю!
- Ах ты, молокосос! Туда же! Убирайся прочь, не то я тебя...
Вне себя Василий схватил Дмитрия за горло, и молодые люди вступили в борьбу.
Маша успела ускользнуть.
Василий одолевал Дмитрия, но их поспешили разнять, и Дмитрий, озлобленный, негодующий, продолжал осыпать соперника оскорбительными словами.
Василий несколько раз порывался броситься на Дмитрия, но его удерживали. Он сжимал кулаки и весь дрожал от бессильной злобы, а Дмитрий, пользуясь правом и властью, издевался над ним.
К Василию подошел Артемий.
- Уйди, царевич, - тихо сказал он. - Не кулаком тебе бороться с ним...
- Я хочу отомстить ему! Он... он мать мою оскорбил!.. Он...
- Пойдем, царевич, я дам тебе орудие мести... Все готово... Нужно только твое согласие, твое мужество...
Василий смотрел с удивлением.
Артемий отвел в сторону Василия и в общих чертах сообщил ему о давно готовом заговоре и назвал участвующих.
- Сегодня ночью, - заключил он, - последнее совещание в комнате твоей матери. Медлить нельзя... Еще день, два, и, пожалуй, тебя и твою мать в темницу посадят. Все готово. За тобою дело, царевич...
Какая-то тень скользнула из-за дерева, возле которого они разговаривали, но молодые люди не заметили ее. Львов был озабочен своим планом и судьбой Василия.
Глава XVII
РАСПЛАТА
Наступила ночь.
Все крепко спали, и только в комнатах Софии светился огонек. Но ее мысли были далеки от половины Ивана III, давно уже супруг не посещал свою жену в ее хоромах.
Смерть царевича Ивана как бы создала непреодолимую границу между царем Иваном Васильевичем и Софией Фоминишной. Подозрительность Ивана сумели раздуть до грандиозных размеров. А София была слишком горда и чиста, чтобы унизиться до оправдания.
Кроме Артемия и Поярка, главных вдохновителей заговора, в палатах Софии собрались молодые бояре, вояки и дьяки, всей душой принадлежавшие к ее партии.
Тут были Полтев, Палецкий, Хрул, Скрябин, Гусев и многие другие. София сидела на высоком кресле, а за нею стоял Василий, молча внимавший речам заговорщиков.
Долго уже продолжалось совещание, а царевич еще ни слова одобрения не вымолвил.
- Чего же ты хочешь, Артемий, не пойму я, - наконец сказал он.
Голоса разговаривающих смолкли.
Артемию, князю Львову, выпало на долю подробно объяснить царевичу мотивы, план и конечную цель заговора.
Докладчик начал издалека.
- Когда я был в монастыре, - говорил он, - то узнал, что еретики, раскольники не изгонялись, хотя митрополит много работал против них. Но потом приехал из Киева жид Схария и привез с собою пятерых жидов, которые распространили новую ересь, еще более жестокую.
- А, это "жидовская ересь!" - сказал Полтев. - Знаю! У нас много таких еретиков развелось. И попы, и монахи...
- Они отвергают таинства, Святую Троицу, Божество Иисуса, иконы, монашество, все... Христиане да с жидами в согласие вступили!
- Да, - продолжал с горячностью Артемий, - нехорошее дело, позорное, а еще того хуже, что приближенные царя покровительствуют ей:
- Кто же это? Кто?
- Говори, Артемий...
- Тут все свои, не бойся!
Артемий назвал целый ряд сторонников ереси и заключил:
- Не только Ряполовский и Патрикеевы придерживаются этой ереси, но даже Елена и сын ее Дмитрий, которого решил царь венчать на княжение.
Глухой ропот прокатился среди присутствующих.
- Правда ли это, Артемий? - спросил Василий.
- Головой отвечаю, царевич... Погоди, дай время только, все выведу... обличу...
Многие из присутствующих подтверждали слова Артемия. Все это знали, но говорить было опасно.
Князь Львов продолжал:
- Если сказать царю всю правду - не поверит. Сила Ряполовских и Патрикеевых велика больно. Сгниешь в темнице, и конец делу. Другое тут надо сделать...
- Говори же... Мы готовы...
- Жизни не пожалеем за царевича Василия!
- Какой же это царь Дмитрий будет, если он еретик...
- Понятно, сделается великим князем, так нашему царевичу несдобровать! Как он сегодня вцепился... Убить готов... задушить...
- Бежать тебе надо, царевич, - продолжал Артемий, обращаясь к Василию, - да, бежать... Все готово... Рать ожидает тебя в десяти верстах, и лошади стоят у заднего крыльца. Нельзя тебе оставаться здесь... Когда уедешь, когда увидит царь, какая сила стоит за тобою, он захочет правды дознаться. Не Ряполовского спросит он тогда, не Патрикеева и узнает, что не согласен русский народ под началом у еретиков быть.
- Мне? Бежать? - произнес царевич, обводя всех вопросительным взглядом.
- Да, да, царевич, надо!
- Погубят тебя иначе...
- Ты наша надежда светлая!
- Матушка, родная моя... Что ты скажешь?
Все затаили дыхание. Наступала торжественная минута.
- Да, Василий, ты должен бежать и с ратью верных людей вернуться к Москве, - решительно вымолвила София.
- Ты, мать моя, всегда учившая меня любить и уважать отца, советуешь выступить против него?
- Твой отец ослеплен... Он сбился с истинного пути...
- Матушка, нам ли, подданным, осуждать его?
София опустила голову.
Да, она всегда говорила сыну о любви и беззаветной преданности отцу. Могла ли она требовать от него нарушения заветов, ею же внушенных и укрепленных? А между тем обстоятельства круто изменились, и только смелый, энергичный поступок сына мог разрушить ту стену, которую создали лживые и хитрые царедворцы, преследовавшие личные цели.
- Царевич, - вмешался Коптев, - подумай, что творится вокруг. Ты, родной сын Ивана Васильевича, русского царя, ты ни власти, ни силы не имеешь... Сын молдаванки оскорбляет тебя...
Василий побледнел.
- Мы видели сейчас, как он набросился на тебя. На твоей стороне была правда, а ты должен был уступить... Горько глядеть нам, что ты, царского корня сын, в унижении пребываешь, - сказал Гусев.
- Вспомни, царевич, ты сам жаловался, что Дмитрий оскорбил твою мать, - прошептал Артемий, удивляясь упорству Василия. - Не раз уже он говорил резкие слова, а сегодня... Сегодня он назвал твою мать... царицу...
- Молчи, Артемий, молчи... Не повторяй этого ужасного слова... Во мне кипит вся кровь при одной мысли. Не могу я!.. - заломив руки, произнес Василий, испытывая мучительную борьбу между долгом и чувством.
- Он назвал твою мать "отравительницей", - докончил Артемий, - и неужели ты стерпишь такой позор?