- А как меня собака чуть не укусила.

- А, нет, это как-нибудь в другой раз,- спохватился Сергей, и тут вмешался Алексей: - Вася, а ты не помнишь случаем, сколько было времени, когда ты заснул?

- Не,- сказал Васька,- не знаю. После школы, в обед.

Васька подумал и добавил: - А когда снова треснуло, дядя Петя приехал на мотоцикле. А, может, это он меня разбудил? У него глушитель барахлит.

Васька совсем освоился, но Сергей, не церемонясь, сказал: - Вот что, старик, дуй-ка домой и спать ложись пораньше. А эту штуку пока оставь, посмотрим, что это такое.

Закрыв за Васькой дверь, Сергей еще из прихожей спросил: - Тоже галлюцинация?

Он присел к столу и, поглаживая Васькин ящик, продолжал: - Итак, что мы имеем? Вариант первый: два психа - одному двадцать четыре, второму восемь. Вариант возможный, хотя меня лично он не устраивает. Вариант второй: преступный сговор доктора Гриценко с второклассником Васькой с целью заморочить голову некоему лицу, то есть тебе.

Сергей продолжал трепаться, пытаясь побороть собственную растерянность. (Сейчас, годы спустя, Алексей, помня до мельчайших подробностей тот удивительный день, вдруг подумал совсем о другом: о том, как он сам выглядел во всей этой истории. И сравнение, пришедшее на ум, выглядело при всей своей обидности совершенно справедливым, потому что с самого начала он действительно повел себя, как страус. Интуитивно почувствовав в рассказанном Сергеем опасность здравому смыслу, он инстинктивно сунул голову в песок безразличия. Или, если говорить точно, ухватился за самое удобное объяснение - галлюцинация - вместо того, чтобы попытаться вникнуть а невероятный факт. Собственно, многим свойственно закрывать глаза на факты, которые представляются им неприемлемыми с точки зрения здравого смысла, или же с этой точки зрения их объяснять. У Шекли даже есть специальный термин для этого психологического явления "пансаизм": Дон-Кихот считает ветряную мельницу великаном, а Санчо Панса считает великана ветряной мельницей. Донкихотство можно определить как восприятие обыденных явлений в качестве необычного, пансаизм же - это когда необычайное воспринимается как обыденное... А целая компания французских академиков во главе с самим Лавуазье в свое время очень точно сформулировала принцип отношения к неприемлемому и невероятному: "Этого не может быть, потому что этого не может быть!" Удивительная логичность помянутой формулы вызывает ироническую ухмылку ровно до того случая, когда ухмыляющийся столкнется нос к носу с чем-то абсолютно невероятным.) Вообще-то при случае можно с достаточным апломбом порассуждать о прямом и обратном ходе Времени, о темпоральных параллелях, о сдвигах, перепадах и даже о моменте вращения времени, доказывать или с равным успехам отрицать возможность путешествия в прошлое или будущее. Можно даже прослыть знатоком проблем и гипотез, которые столь успешно решают отважные герои и не менее отважные авторы фантастических сочинений и перед которыми в тупик становятся ученые, тоже не отличающиеся трусостью, но связанные тем пониманием сложности проблемы, которое отнюдь не обременяет дилетантов. Но вот когда доходит до дела...

И тут он поймал себя на мысли, что все эти рассуждения при всей своей справедливости всего-навсего еще одна инстинктивная попытка уйти от главного вопроса: что же все-таки произошло?

Сережка прервал свой монолог о вариантах и, чертыхнувшись, кивнул на ящичек: - Ну что - поковыряемся?

Ковыряться долго не пришлось - на трех сторонах ящичка были небольшие углубления, точно такие, как на крышках школьных пеналов. И каждая стенка легко отходила в сторону, открывая ряд узких цветных клавиш.

- Приемник не приемник,- рассуждал Сережка.Похоже и не похоже... Может, попробуем? Нажмем? - и, не дожидаясь ответа, утопил сначала одну, потом вторую красную клавишу. И только собрался нажать третью, как боковая стенка ящичка слабо засветилась, потом вспыхнула, и на противоположной стене комнаты сфокусировался резкий белый квадрат.

Кино, что ли? - едва успел подумать Алексей, как квадрат вдруг стремительно расширился, охватив вторую стенку, и краем глаза он успел приметить, что стена тут же растаяла, и в следующее мгновение понял: надо обязательно успеть. Сережа, шагавший впереди, ускорил шаг и почти побежал. И в ту же секунду Алексей почувствовал, что его будто что-то подхватило, шаги стали широкими, длинными, незначительным усилием он пролетал, наверное, десяток метров при каждом шаге. При этом никаких других неожиданных ощущений он не испытывал - ничто не толкало его, ничто не поддерживало. Только умом он представлял что-то подобное - огромная труба и сильный ток воздуха мягко, но настойчиво несет вперед и вперед с каждым мигом быстрее. Но никакой трубы не было - они бежали по Бульварной, вернее, по тротуару ее, почти вплотную к домам. Вот мимо проскочил магазин Бондарева - культмаг, где в детстве Алексей покупал марки в целлофановых пакетиках и с позволения дяди Георгия Бондарева читал книжки, пристроившись у прилавка (дома за его чтением следили, опасаясь за зрение, а здесь-читай сколько влезет). Магазин проскочил мимо, и только краем глаза Алексей приметил: ремонт - дверь была снята, и вместо одного из косяков стояла почти законченная бутового камня колонна в свежих потеках цемента.

А Сережкина спина все удалялась, Алексей поднажал в, когда он круто свернул и впрыгнул в распахнутую дверь бывшего ателье индпошива, Алексей в тот же миг перелетел через порог следом за ним. Посреди ободранной, давно нежилой комнаты зиял широкий люк с невысоким колодезным срубом рыжего кирпича. Сережа оглянулся, задохшимся голосом хрипнул: быстрей, не успеем! - и прыгнул в люк. Алексей, не раздумывая и не удивляясь, прыгнул, как в воду, "солдатиком", и через мгновение барахтался, стараясь выпростаться из душной массы, окутавшей его.

Кто-то сильно дернул его за руку, он встал и, пружиня на груде желтой ваты, попытался оглядеться, но Сережа снова крикнул: скорей! И волоча за собой клочья приставшей ваты, они побежали по низкому кирпичному коридору.

За третьим или четвертым поворотом коридор кончился и выбросил их в широкий просторный зал, похожий на холл большой модерной гостиницы. Холл негромко, но ровно гудел голосами. Какие-то совершенно незнакомые, очень элегантные люди поодиночке, парами, группками гуляли по мраморным плитам меж отделанных деревом стен, разговаривали, прислонившись к цветным витражам и кованым фигурным решеткам, стряхивали пепел в пасти украшенных чеканкой огромных пепельниц-дельфинов. Едва Алексей успел оглядеться, Сережка, потянув за рукав, кивнул- сюда. Машинально наклонившись, чтоб не стукнуться о низкую притолоку, они оказались в просторной невысокой комнате со сводчатым потолком. Из узких небольших окошек в комнату лился свет, ровно, без бликов, без лучей распространяясь по всей комнате,- такой ровный теплый свет неподвижно стоял, наверное, в маленьких датских домиках андерсеновских времен.

В комнате тоже были люди, но совсем другие. Алексей сначала не понял почему другие. Но оглядевшись, увидел - взрослых совсем немного, зато мальчишек множество. Все они как-то бесцельно слонялись по комнате, почти не переговариваясь и упорно вглядываясь в тускло шлифованные кирпичи пола.

- Успели,- облегченно вздохнул Сережка.- Смотри.

И в ту же секунду у их ног кирпич брызнул звоном и во все стороны раскатились блестящие монетки. Мальчишки повалились на пол. Алексей незаметно для себя тоже опустился на кирпичи. Взяв одну монетку,венгерские пять пенго - он подбросил ее на ладони и уронил. И, едва коснувшись пола, монета с легким хлопком взорвалась - точнее слова не подобрать - и с мягким звоном раскатились несколько новых монет. Алексей вгляделся - гривенник, какая-то желтая монета с иероглифом, пфенниг.

Последнюю он не успел узнать - она вдруг подпрыгнула, удар о пол, и в легком звенящем взрыве перед ним раскатились совершенно другие монеты. Звон и легкие хлопки наполнили комнату. Алексей огляделся. Шагах в двух от него на полу устроился пацан лет дв-енадцати в сбитой на затылок шапке. Он ловко и привычно щелкал монетой о пол и, едва перед ним рассыпались новые,быстро и наметанно выхватывал, пока не исчезли, двадцатикопеечные монеты. Набрал он их уже много - зажатые в левом кулаке они высовывались между пальцами. Держать было неудобно, а когда одна выкатилась из кулака и взорвалась на какие-то совершенно ненужные красные медяки, мальчишка оглянулся беспомощно.