- Попадья была хромая, а детей рожала...
И где он набрался этой мудрости! Наверное, от отца, а то от кого же? И Текля радовалась - независимо от того, удачна была шутка, нет ли, - что к Марку вернулись его выдержка и воля к борьбе. Туго отжала бинт, положила на рану лоскут чистого полотна и снова перевязала грудь и плечо. Изо всей силы растирала руки, ноги, чтобы разогнать застоявшуюся кровь, чтобы он согрелся. И Марко, беспомощный такой, целиком отдался в ее проворные руки.
Текля рассказала про случай с дедом Калиной. Марко все понял, даже то, о чем она умолчала. Подивился ее самообладанию. Немалая выдержка нужна, чтобы так держаться. Почему она его не разбудила?
А что бы он мог сделать? Берегла, жалела. Наверное, и то думала, что спросонок еще не разберется...
Кстати, сани с сеном вернулись в село, завтра снова здесь будут, вывозят сено, пока не затопило водой.
Погода прояснилась. Друзья находились неподалеку от железной дороги.
- Завтра нас здесь уже не будет, - твердо сказал Марко, и Текля поняла, что он берет инициативу в свои руки.
Разобрав автомат, Марко обнаружил, что в магазине два патрона стоят наперекос. В затворе хрустел песок, в ствол набилась земля. Протер и смазал оружие и словно почувствовал прилив свежих сил. Опять человек твердо стоял на земле. И не так-то легко теперь врагам взять Марка. Немного ослаб, правда. Хлебнуть бы сейчас стаканчик горячего молока с краюхой хлеба или хоть мисочку взвара. Сразу бы сил прибавилось! Марко не сомневается - сегодня ночью они где-нибудь подкрепятся. Жаль, потеряли завернутое в плащ-палатку мясо. И уже больше мороки Текле с ним не будет, уверяет Марко, а сам разгребает пошире оконце, поглядывает в сторону железной дороги. Глазам открылась знакомая картина. Часто бегут поезда на запад, везут зерно, уголь, лес, скот, разбитые самолеты, а обратно идут либо порожняком, либо с солдатами, танками, орудиями.
Наметанным глазом Марко наблюдал, как немцы охраняют дорогу. Замечал, где стоят посты. От одного поста к другому ходят патрули с ручным пулеметом. Через каждые двадцать минут возвращаются. Следовательно, на каждом километре посты, но за деревьями их не видно. Стерегут дорогу от партизан. Приучили-таки их к осторожности. Марку теперь ясно, где безопаснее переходить пути.
- Мы еще сюда вернемся! - убежденно говорит он. - Чтобы вывести и эту дорогу из строя, поднять мост на воздух.
Когда стемнело, они выбрались из стога. Распрямили занемевшие ноги, одеревеневшее тело. Острая боль в боку давала о себе знать Марку.
След полозьев на снегу, а местами и на земле, слегка припорошенный сеном, вывел их на дорогу. Сани поехали на мост, а Текля с Марком свернули влево, пошли по-над речкой и, найдя два горбыля, о которых говорил дед Калина, переправились по ним на противоположный берег. Через заросли кустарника побрели на огонек... Спасительный огонек! Подгонял голод.
Неподалеку от берега в саду стояла хата. Друзья из-за деревьев заглянули в окно. В печи пылает огонь, отсветы падают на лысину, на натруженные руки, путаются в седой бороде. Пожилой хозяин мудрит над ветхим сапогом. Невысокая чернявая молодичка возится у печи. Белоголовые ребятишки сидят вокруг миски с горячей дымящейся картошкой. Марку показалось, что он слышит, как хрустят на их зубах огурцы. Заманчивое зрелище. Он внимательно приглядывается к обитателям хаты. Мать аккуратно нарезает тоненькие ломтики хлеба, оделяет детей. Составив себе ясное представление о хозяевах, Марко, скинув набухший ватник, постучал в окно. Хозяин при виде вооруженного человека открыл сразу, без колебаний. Пахнуло кислым духом, обдало теплом. Они стояли словно зачарованные, не отводя глаз от огня, втягивая ноздрями вкусные запахи.
Марко не стал таиться. Спокойный, с открытым лицом, старик располагал к доверию, и Марко, почуяв в нем бывалого солдата, сказал, точно отрапортовал:
- Опергруппа возвращается с задания, оторвалась от базы, дайте наскоро перекусить...
Прямота Марка понравилась хозяину.
- Так сразу, в открытую? - сказал он с улыбкой и добавил: - Я сам в германскую войну был разведчиком. Егория имею...
Тут же распорядился, чтобы дочка накрыла на стол, покормила гостей.
Дочка Катря сказала испуганно:
- Тут немцы давеча приходили...
- Немцы, значит, уже были? - переспросил Марко, не выказав ни малейшего страха.
- Совсем недавно за мочеными яблоками приходили...
- Ну, больше, значит, не придут, - сказал Марко.
Текля убедилась: к Марку снова вернулось его самообладание, и у нее стало спокойнее на душе.
Катря ничего понять не может. Гитлеровцы прочесывают лес, устраивают облавы на партизан, карательные отряды мотаются по всей округе, а партизаны следом за ними ходят. Было чему удивляться! А если это подосланные немцами шпионы, хотят выведать настроение людей? Семье тогда не миновать беды. После короткого колебания она все же поверила, что это свои люди. Сердцем почуяла: честные девичьи глаза Текли, ласковый голос убедили. Уже с нескрываемым сочувствием поглядывала на русокосую дивчину с автоматом, связавшую свою судьбу с партизанами, кинулась завешивать окна и накрывать на стол.
Марко мыл над ведром руки, по привычке держа автомат между колен.
Партизаны тут быстро освоились. Хозяина называли просто дед Кирилл, дочку - Катря, узнали, что зять Иван в Красной Армии, оставил молодой матери троих детей.
Сели за стол. Катря щедро нарезала хлеба, проголодавшиеся друзья молча поглощали горячее варево, ароматный пар забивал дыхание, хозяева сочувственно смотрели, как двигались скулы на истощенных лицах. Друзья узнали, что немцы обидели детей, забрали корову, семья живет одной картошкой. Хозяева как бы чувствовали себя неловко - нечего предложить посытнее картошки и огурцов. Друзья заверили - о лучшей еде они не мечтали.
Тем временем Катря разложила на лежанке мокрые ватники, онучи, от которых по хате расходился тяжелый дух. Дед Кирилл на скорую руку стянул дратвой сапоги Марка, подбил гвоздями подошву. Марко высыпал на лежанку махорку, хотя Текля и предостерегала его, чтобы пожалел легкие. Текля стягивала суровыми нитками разлезавшийся ватник, ей помогала хозяйка. Если б еще постирать Марку рубашку, они были бы вполне счастливы. Приветливая хата обогрела партизан, жар от печки приятно разгонял остывшую кровь. На партизан повеяло давно забытым домашним покоем. Хотя бы ночку отлежаться в тепле. Впрочем, где он, к лешему, этот домашний покой... На каждом шагу разорение... Осиротевшие матери и дети...
Изболелись душой люди. В тревоге спрашивают: скоро ли взойдет солнце! Гитлеровцы кричат на всю округу, будто разгромлено партизанское соединение Сидора Ковпака и с ним местный партизанский отряд Мусия Завирюхи. Правда ли это?
Марко и в этой хате, как было уже не раз, развенчивает бредни фашистов, норовящих отравить веру народа в победу советского оружия.
Жалостливая Катря допытывается: это неправда, что босых партизан водили по снегу?
Марко вдруг почувствовал острую боль в простреленном боку, да не ко времени показывать свою слабость. Красная Армия, говорит он, перемолола несчетное число гитлеровских вояк, разгромила вражеские дивизии под Москвой и продолжает обескровливать врага. Скоро гитлеровцы костей не соберут.
У Катри слезы выступили на глазах. Теперь до ее сознания дошло, почему гитлеровцы грозят каждому, кто заикнется о приближении Красной Армии, виселицей. Даже фашистские газеты писали, что большевики превосходящими силами взяли в кольцо немецкую армию. Немцы ходят в глубоком трауре, фашистам траур, а людям радость!
Откровенный разговор сблизил людей, и они забыли об опасности. Катря сочувственно поглядывала на бескровные лица партизан.
- Я вам воды нагрела, может, постирать сорочку?
Заманчиво предложение, но партизанам некогда.
Молодая партизанка с материнской нежностью ухаживает за раненым. Стянула с него окровавленную, залубеневшую от крови рубаху, обмывала над корытом теплой водой грудь и спину. Застуженное тело под теплой струей блаженствовало. Катря, чуть не плача, помогала, подливала воду, потом жестким рушником осторожно вытирала исхудавшее тело, опасаясь задеть рану, дивясь, как это он ни словом не обмолвился, что столько крови потерял. Что за люди, что за характеры! От теплой воды рана опять стала сочиться кровью. Катря разрезала на полосы чистое полотно. Текля перевязала Марку грудь, Катря сменила ему рубашку, и он облегченно вздохнул, ощутив прикосновение свежего полотна.