...Спасибо вам, матери, сестры, за чистую сорочку, что согревала человеческую душу в дни тяжких невзгод.

Марко торопил Теклю: пора отправляться.

- Говорите, немцы в школе в карты играют? - спросил он хозяина.

С какой бы охотой швырнул он гранату в школьное окно, будь она у него в руках!

Дед Кирилл предлагает партизанам переночевать на чердаке на сене, набраться сил, привести в порядок одежду, обувь, подкормиться.

Партизаны благодарят хозяев за заботу.

Марко сухими портянками обматывает ноги, и волна приятного тепла пробегает по телу. Натянул просохший ватник. Дед Кирилл дает Марку ковригу хлеба, а Катря узелок с мукой - не близкий путь. Марко разделил ковригу пополам:

- Это детишкам...

- У нас картошка есть.

- Тогда киньте нам несколько картофелин.

Катря дала еще горсть соли, несколько луковиц, моченых яблок, сухих кислушек и груш. Дед Кирилл снаряжал партизан в дорогу, как родных детей. Всыпал Марку в карман махорки, тот с наслаждением вдохнул табачный дух, закашлялся. Надсадный кашель разрывал грудь, не повреждено ли легкое? Обсохшие, накормленные, присмотренные, прощались они с приветливой семьей, не побоявшейся с риском для жизни дать пристанище партизанам. Хозяева печально смотрели им вслед. Вся Советская страна - партизанский дом! Чувствуя свежий прилив сил, Марко и Текля пробирались на шум поезда. Словно потерянную кровь вернула человеку радушная семья.

Ползком, под покровом ночи, хоронясь за поваленными деревьями, приближались к железной дороге. Решили перейти ее между мостом и переездом. По ту сторону линии - густой лес. Наметили подходящее "окно". Но осилит ли Марко крутую насыпь? Текля весь груз и еду несла на себе, у Марка были лишь автомат и пистолет. Надо было во все глаза следить за патрулями, сновавшими здесь через каждые десять минут. Ночью охрану усиливают. Невысокий колючий кустарник рвал одежду и тело. Оба припали к земле, она загудела, застонала, - приближался, как видно, тяжело груженный поезд. Как досадовал Марко, что под рукой не было мины - заложить под рельс.

Под нарастающий шум поезда карабкались по крутому дернистому склону, скользкому от талого снега. Марко тяжело дышал, опирался на автомат. Спасительная темень скрывала от вражеских глаз. Перебежали через насыпь, сползли на другую сторону. Сразу завязли в сплошных завалах - груды выкорчеванных пней вперемежку с валежником, хаотически сваленные мачтовые сосны, березы перегородили дорогу. Шум поезда затих, по всей опушке отдавался треск сухих веток под ногами. Услышали патрули, ударили из пулемета, пули свистели над головой, впивались в деревья. Марко застрял среди ветвей, никак ноги не вытащит. Текля перебралась через поваленную сосну. Марко обнял ее за шею. Насилу вытащила его... Марко почувствовал, как горячая кровь полилась по спине: растревожил рану. Да стоит ли об этом думать - лишь бы вырваться живым. Гитлеровцы бьют разрывными: в ветку пуля ударила - разорвалась. И не продраться сквозь чащобу никак, - мешает сумка, что у Текли за спиной. Марко споткнулся о поваленное дерево, она подхватила его.

Пока выбрались из завалов, вконец измучились. Попали в лесное болото, затрещал лед под ногами. Тело в испарине, холодная вода точно ножом режет. Оба опять насквозь промокли. Долго еще не стихали выстрелы, немцы обстреливали завалы, лес. Наверное, решили, что там движется целый отряд партизан.

Всю ночь шли лесом. Марко все чаще присаживался отдохнуть и всякий раз невольно спрашивал себя: а вернется ли к нему прежняя сила, когда ни усталость, ни голод и холод не брали его?

Ночью, да еще туманной, сырой, шум поезда далеко слышен, и потому им казалось, что они не столько продвигались вперед, к цели, сколько плутали между деревьями.

Болота оттаивали, в деревьях бродили соки, всюду дразнящие приметы весны. Густые испарения лесной прели будоражили грудь, туманили голову, напряженно билось сердце.

- Теперь мы спасены, - сказала с облегчением Текля.

- Оторвались от противника, - подтвердил Марко.

Через заросли шли напролом, а овражки, низинки обходили: надоело лазать по болотам, непосредственная угроза теперь миновала.

Рассвет застал их в густом ельнике в лесной глухомани. Расположились над яром на толстенных корнях. Впервые за все дни почувствовали себя в безопасности. Решили сделать привал. Заботливая семья, что обогрела, подкрепила партизан, придала им силы на трудный переход.

Из-под бугра бил родничок, вода тихо струилась по узкому ложку. У Марка посоловели глаза, и он, бессильно привалившись к дереву, мгновенно забылся. Текля наломала веток, выстлала логовище, бережно уложила Марка, он не почувствовал этого, хотя на руку намотал ремень автомата. Нагребла сухого хворосту, чтобы не было дыма, набрала ветролома - развела костер. Сама принялась месить тесто, усевшись на корень, над родничком.

Горячее варево кипело в котелке. Нарезала и опустила в кипяток четыре картофелины, ароматный дух живицы и лука стлался по лесу. Текля варила галушки. Легко сказать - разожгла костер: сырой валежник разгорался плохо, вволю наглоталась горького дыма.

Пока готовила обед, прошло немало времени. Жаль было будить Марка. Он лежал так близко от огня, что ватник дымился паром, на нем опять проступило темное кровяное пятно.

Костер разгорался вовсю, потрескивала живица, еловые ветки горели жарко, без дыма.

Марко наконец проснулся. Жмурясь на огонь, он наслаждался пахучим варевом, поглядывал на разрумянившуюся у костра подругу. Пороскошничали славно, сытно пообедали, еще и закусили мочеными яблоками.

Марко воспрянул духом - куда девалась недавняя беспомощность.

Текля подбросила еловых веток в огонь (к слову сказать, ель дерево хрупкое, очень легко ломается), повернула Марка спиной к огню, чтобы просушить одежду, и он опять заснул. Текля перемыла кислушки, груши, сливы, залила водой, поставила на огонь. С болью глядела на пожелтевшее, бескровное лицо, такое дорогое ей, милое, сейчас по-детски простодушное. Успевала и за костром присмотреть, и обсушиться, и заплатку положить... Лесная глушь навевала сонливость, и она не заметила, как прикорнула на сосновых ветках возле Марка.

Уже вечерело, когда они проснулись. Костер погас, пахло свежим взваром, они лежали в дремотной истоме, не шелохнувшись, постепенно приходили в себя, слушали, как дятел долбит клювом по коре, как кричит горластая сойка. Место они немного знали, с дороги не сбились, скоро доберутся до отряда. Синяя даль на западе яснела, сквозь туман пробивались лучи солнца. Завтра будет ясное утро!

Близится день освобождения!

- Текля, ты слышишь?

Марко с нежностью посмотрел на подругу, сосредоточенная озабоченность не сходила с ее лица, - немалую тяжесть приняла на свои плечи.

- Моя спасительница... - вырвалось у Марка.

13

Весна начиналась так.

- Осторожно, мина! - предостерег Марко Теклю. Шли краем леса, и она чуть не напоролась на мину.

- Как ты узнал?

- Вон трещина, разве не видишь, - высохла земля, кругом трава, а там, где мина - плешь.

Текля с опаской обошла место, где ее подстерегала смерть. Горько было сознавать, что ей никак не дается военная грамота. Какая же ты партизанка без наблюдательного, пристального глаза? Примятая травка, сломанная ветка много говорят разведчику. Недаром Мусий Завирюха предупреждал, чтобы не ходили по росной траве - след остается. Находчивый ум всегда спасает от беды. Как-то целый день брели лесом, и все не попадалось им воды, устали, пить захотели, так в пригоршни собирали росу, смачивали пересохшие губы.

Как раз этой зоркости и не хватает Текле.

Несла кувшин молока для больных, зазевалась, и в молоко насыпалась полынь. Партизаны, однако, не стали ее ругать, даже похвалили за угощение.

Кони паслись на поляне, щипали молодую травку, партизаны разлеглись под дубами, слушали, как Мусий Завирюха держал назидательную речь про "хвазы" произрастания. Весна в разгаре, зазеленела долина, помолодели деревья, одних дубов еще не коснулся апрель. Уже побежали по стеблям соки, пробудилась земля, тревожат сердце хлебороба ее дразнящие запахи.