Василий Иванович заволновался. Как реагировать на этот непрошенный эскорт, что за люди, что им надо?
Неталиевы тоже видели всадников, но совсем не проявляли беспокойства.
Кенжетаев же, наоборот, часто боязливо озирался. Наконец он обратился к Петрову.
- Эти люди могут меня убить! Запретите им подъезжать. По закону вы обязаны доставить меня в город живым!
- Теперь о законе вспомнил! - закричал Еркеш.
Петров успел перехватить руку Еркеша с толстой плетью, которой он собирался огреть Кенжетаева.
В это время от группы верховых, ехавших сзади, отделился пожилой мужчина, подъехал к Петрову и протянул ему для пожатия две руки.
- Здравствуй, батыр! Не бойся нас. Мы знаем, что суду нужны те, кто пострадал от Кенжетаевых, и те, кто знает о их черных делах. Чтобы вы не затруднялись собирать свидетелей, мы едем сами!
Вскоре показались огни Камыс-Калы.
Ш.КУАНЫШЕВ,
полковник милиции
КОНЕЦ БАНДЫ
К тому времени, когда я окончил краевую школу среднего начсостава милиции и уголовного розыска, большая часть казахского населения перешла на оседлый образ жизни. В республике остался всего лишь один кочевой районный центр - Сарысуйский, и именно в него я получил назначение на должность начальника милиции. Прибыв по направлению из Алма-Аты в Акмолинск, я узнал, что моего райцентра здесь нет, к зиме он откочевывает к реке Чу и зимует где-то в урочище Шили.
- Придется тебе обратно ехать, - смеялся начальник акмолинской милиции.
- Как же так? - недоумевал я. - У меня вот требование на железнодорожный проезд, оно выписано в краевом управлении милиции, вот подпись начальника финансового отдела, вот гербовая печать... Неужели они ничего не знали, направляя меня сюда? Как теперь быть?
- И я выпишу тебе такое требование, только ты подай мне рапорт для отчета, - сказал начальник акмолинской милиции.
Делать нечего - пришлось мне с женой возвращаться в Алма-Ату, а оттуда ехать в Аулие-Ату - так назывался тогда город Джамбул.
Здесь встретился я со своим знакомым Амиржаном Мусиным. Узнав о моих приключениях, Амиржан долго смеялся, а потом сказал:
- Никакой милиции в зимнем Сарысуйском райцентре нет. Это я тебе точно говорю, у нас в городе их потребсоюзовская база...
- Если нет милиции - создам, для этого меня назначили, - ответил я. Коммунизм мы еще не построили, поэтому без милиции нельзя. Бандиты, басмачи...
- До урочища Шили двести пятьдесят-триста километров, добираться туда можно только на лошадях. Морозы, метели... Не доехать тебе, пережди здесь.
Но я поехал, и дорога эта запомнилась мне надолго: жуткая стужа, нестерпимый блеск снега, пар из ноздрей лошади, жена в розвальнях, укутанная в тулуп...
Наконец приехали на место. Начались трудные для меня будни: организация милиции, обучение людей, разбор текущих дел.
Через некоторое время пришлось делать доклад о проделанной работе на заседании бюро райкома. Кто-то из членов бюро спросил:
- Когда лошадей в районе можно будет держать без ксен (железных пут)?
Я ответил:
- Наша задача заключается в том, чтобы ксен вообще не было. Мы добьемся этого. Придет время, когда будут спрашивать: "А что такое - ксен?".
В марте, когда потеплело, запахло весной и снег с южной стороны у юрт потемнел и начал оседать, в урочище Шили прибыл отряд под командованием Алымова. Тогда я впервые услышал имя Итемгена.
- ...Бывший конокрад, - рассказывал Алымов. - Правда, банда у него почти разбежалась, но оставшиеся - отъявленные головорезы и верные ему люди. От таких пощады не жди...
На следующий день, ранним утром, едва солнце посеребрило верхушки юрт, отряд Алымова ушел в Голодную степь преследовать банду. И как в воду канул вестей о нем не было долго. А вот банда Итемгена нет-нет да и давала о себе знать.
В апреле районный центр откочевал на летнюю стоянку - в урочище Тугускен на реке Сары-су. При переходе через Устюрт мы неожиданно встретились с отрядом Алымова. Лица бойцов потемнели от морозов и весенних ветров, потрепалась одежда, потускнели от напряжения и нечеловеческой усталости глаза.
- Взяли несколько пленных... и все. А сама банда ушла. Больше гнаться невозможно, устали люди, устали кони. Да, может, и толку нет, - сидя в юрте у огня, С пиалой чая в руках говорил Алымов. - Поймали они нашего разведчика, избили страшно, с ним Итемген записку прислал. Вот...
Я взял помятый клочок бумаги, увидел неровные, большие арабские буквы, написанные справа налево: "Больше за нами не гонитесь. Мы живыми не дадимся".
Немного отдохнув, отряд ушел.
На новой стоянке отвели для милиции одно из нескольких саманных зданий. Работы у меня не убавлялось. Срочных, неотложных дел становилось все больше. Часто приходилось задерживаться на службе до поздней ночи, а иногда и до самого утра. Вот и сейчас - время уже далеко за полночь, а я сижу за столом, заваленным бумагами.
Над аулом висит глухая летняя тишина, не нарушаемая даже собачьим лаем. У меня в комнате она кажется еще ощутимее. Жарко даже ночью. Я расстегнул верхнюю пуговицу на гимнастерке, но это помогает мало. Пышет теплом и от керосиновой лампы на моем столе.
"И откуда столько бумаг берется в кочевом районе?" - думаю я, разбираясь в следственных материалах, заявлениях, просьбах и жалобах граждан.
Вдруг резко, как пулеметная очередь, зазвучал в ночной тишине конский топот. Я поднял голову, прислушался: топот нарастал. "Как гонит, не жалеет коня нисколько".
Топот затих, а через минуту вбежал взволнованный дежурный по райотделению, милиционер Карыбоз Дюсенбаев.
- Товарищ начальник, верховой прибыл! - крикнул он. - Банда Итемгена напала на колхоз "Интымак!"...
- Зови верхового сюда! - приказал я.
В комнату вошел черный от пыли, обритый наголо человек.
- Рассказывайте, что там у вас произошло.
- Банда Итемгена окружила аул. Всех мужчин загнали в кибитку. Лошадей колхозных поотбирали. Вот записка вам...
Он протянул небольшой листок, на котором уже знакомым мне почерком выведено: "Будем грабить вас и будем убивать. Никаких колхозов нам не нужно".
Я послал дежурного к секретарю райкома партии и к районному уполномоченному ГПУ. Через час в кабинете секретаря собрались все члены бюро райкома. На этом ночном чрезвычайном бюро стоял один вопрос - о банде Итемгена.