- Я вхожу в дом первым. Батыр за мной, - отдает на ходу приказ Петров. - А вы, Еркеш, останьтесь здесь и присоединитесь к нам, когда Кенжетаев будет безопасен.

Жжет лицо встречный ледяной ветер. Дробно стучат копыта по мерзлой глине, чуть покрытой снегом. Стала горячей рукоятка маузера.

Вот и дверь землянки... Рывком осажен конь. Гулко стучит в груди сердце, но нет дрожи в руках, нервы натянуты, обострен слух. Все подчинено одной мысли - только быстрей!

Петров стремительно бежит к двери. Она жиденькая, из тонких досок. Удар плечом, и дверь с треском распахивается. Темный, вроде траншеи, коридор. Куда он ведет? Вспышка фонаря.

Вторая дверь. Долой ее! Вслед за рухнувшей дверью чекист влетает в комнату.

Тихо. Почему-то запомнились две серебряные полоски, проложенные по полу лунным светом, льющимся через два оконца.

Потом Петров не мог объяснить, как это получилось, но сквозь темень он вдруг почувствовал, что Кенжетаев вон в том правом переднем углу, недалеко от него, на полу.

Прижавшись к стене, готовый ко всему, Петров навел левой рукой фонарь в угол.

В круглом пятне ярко вспыхнувшего света оказалась постель, разостланная на полу. Заморгали испуганные глаза женщин, мелькнуло обнаженное тело. А вот и мужское лицо. Широкие скулы, низкий морщинистый лоб, бритая голова, жидкие монгольские усики.

"Он!" - удовлетворенно подумал Петров и позвал Неталиева.

Чекист держит фонарь так, чтобы Кенжетаев видел ствол направленного на него маузера. Бандит не отрывает глаз от пистолета. Нижняя губа его трясется. Явно боится, что с ним сделают то, что делал с беззащитными людьми: пристрелят здесь же. В принципе он прав. Но закон есть закон!

- Не шевелиться! - командует Петров по-казахски.

Неталиев нагибается над Кенжетаевым, отбрасывает подушку и из-под кошмы вытаскивает вначале наган, а затем обрез трехлинейной винтовки.

Между тем зажгли керосиновую лампу, и следователь приступил к обычным формальностям.

Первая часть операции закончена. Сложены в полевую сумку постановления об аресте и о производстве обыска, под которыми Кенжетаев расписался арабской вязью. Он, видите ли, совершенно не знает русского языка! Астраханская гимназия? Нет, он там никогда не учился. Это клевета. Всю жизнь провел в песках и русскую речь слыхал редко. Петрову ясно, что применяется старый прием, не Кенжетаевым выдуманный: притвориться непонимающим и слушать, что говорят, обдумывать ответ, пока вопрос задается через переводчика. Но в данном случае прием не достигает цели. Петров не нуждается в переводчике.

Остается вторая, не менее ответственная часть операции. Надо доставить Кенжетаева в Камыс-Калу. Где гарантия, что соучастники басмача не попытаются его выручить?

Когда Кенжетаев вышел из дома и увидел, что кроме Неталиева и Петрова никого нет, он зарычал от бессильной ярости.

- Я уходил от больших отрядов, а вы взяли меня одни? Почему я не убил вас в доме, когда испугался? Я думал, с вами много солдат, они окружили дом! О боже, боже, зачем ты помутил мой разум?

В это время к дому подъехал Еркеш. Он вел на поводу кенжетаевского жеребца.

- Оседланный был. Наготове!

Через несколько минут от басмаческого гнезда в обратном направлении двинулась необычная кавалькада. Впереди на трофейном коне трусил Батыр Неталиев. Левой рукой он тянул за корду лошаденку, на которой трясся Кенжетаев. За Кенжетаевым ехал Еркеш, тоже державший конец веревки, другим концом которой Кенжетаев был опоясан, как кушаком. Петров хотел отменить "страхованный" аркан, но братья Неталиевы, исполнительные во всем, здесь оказали решительное сопротивление.

- Нельзя, товарищ начальник. Ты не знаешь Айдара. Прыгнет с лошади, на бархан пойдет и - "до свидания, бабушка!" На лошади на высокий бархан не поскачешь - песок!

Против таких доводов возразить было нечего.

Петров занял место четвертым и прикрыл группу.

Не проехали всадники и трехсот метров, как в предрассветной дымке, прямо по ходу, замаячили всадники.

"Кажется, придется драться", - подумал Петров и закрепил маузер на колодке-прикладе.

- Не беспокойтесь, - крикнул Еркеш, - я узнаю сыновей! Ах, негодники! Не слушают отца и всегда поступают по-своему!

Еркеш сурово отчитал сыновей за непослушание, но его глаза говорили о том, что он гордится парнями, которые со своими товарищами по комсомольской ячейке организовали поддержку операции.

Слух о том, что поймали наконец Айдара, каким-то непонятным образом опередил группу Петрова. К Василию Ивановичу подъезжали всадники и спрашивали, не нужна ли какая помощь. На Кенжетаева смотрели с нескрываемой ненавистью, и он ежился от этих взглядов.

Завтракали в зимовке старого скотовода.

Хозяин и его жена радушно угощали Петрова и Неталиевых, дали им лучшие подушки, накрыли их новым сатиновым одеялом. Они несколько часов спокойно поспали, спокойно потому, что Кенжетаева надежно охраняли комсомольцы.

К Кенжетаеву старик относился с холодной вежливостью - хотя и бандит, но вроде бы гость.

Когда Петров и Неталиевы заснули, хозяин подошел к Кенжетаеву и стал его рассматривать словно невиданного зверя.

Старик заметил, что Кенжетаев не спит, а притворяется. Чувствовалось, что он сквозь ресницы настороженно следит за всем происходящим в зимовке.

- Не притворяйся, - сказал аксакал, - я вижу твою повадку. Из моего дома не убежишь. Не дадим убежать! Много горя принес ты нам. Я счастлив, что бог дал мне возможность плюнуть на тебя!

Кенжетаев затрясся от ярости. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали, и рванулся было к старику, но тут же щелкнул взведенный курок одностволки часового, и бандит отвалился к стене.

Старик не проявил испуга и продолжал:

- Не только дети загубленных тобою людей, но и весь народ плюет в сторону ваших предков. Будьте вы прокляты навечно!..

После краткого отдыха у гостеприимного аксакала снова двинулись в путь. Петров, ехавший последним, заметил вскоре двух всадников, которые следовали за ними на значительном расстоянии. Через некоторое время количество верховых увеличилось. А перед вечером их набралось до двух десятков.