Больше всех кипятился Марк: "Иоанн, так по твоему какое Имя должно указывать на Мессию?" "Марк, я неоднократно подчеркивал, что пасьянс с именами, - холодно отвечал Иоанн, может привести к совершенно противоположным результатам, чем те, которые ты жаждешь достичь в ходе игры. Все знают, что из 4-х знаков возможно сложить 24-е различные комбинации, но, кто знает каков будет результат, если материалом для перестановок послужит тетраграмматон. К тому же 2 и 4 в сумме дают 6 - число неразгаданное и исполненное злого умысла".

К разговору вернулись через несколько дней при следующих обстоятельствах. Изрядно выпивший Матфей, до того молча поглощавший спиртное, неожиданно вскочил на ноги и вроде бы обращаясь к самому себе, но так, чтобы все слышали, изрек: "Если мы смогли осознать себя народом, постигая Книгу, то и Мессия сможет явиться, только прочитав историю своей жизни в Hовой Книге. Это, как в случае с магией, должно быть произнесено вслух, чтобы оно имело силу". В "насыщенной винными парами атмосфере гипотеза Матфея произвела эффект электрического разряда, от которого возгорелся пожар анекдотических сюжетов, заумных резюме, возвышенных издевательств, изощренных аналогий и грубых аннотаций, безудержного бахвальства и жажды соперничества с Самим. Иоанн не был в тот день с друзьями, поэтому он не видел, как ближе к утру они, обнявшись, горланили разбитную песню, которую то и дело прерывали икающе-петушинные всхлипы Матфея: "Hоль-ноль, Голем!"

В начале решили работать над биографией будущего Избавителя сообща. Из всех только Иоанн отнесся к проекту со сдержанным оптимизмом, его сознание чуралось исторически выверенного хода событий. Прежде, чем приступить к нанизыванию жемчужин фактов на нить предначертания, долго спорили об Имени. По всей видимости, давнишний спор на этот раз завершился бы дружеской потасовкой, ибо было много страсти и вина, и мало логики и трезвости суждений, если бы в момент наивысшего кипения трехсторонней аргументации (уклонист Иоанн и здесь предпочел воздержаться от прямого участия в диспуте) Лука не выкрикнул вполне трезвую мысль: "Пойдемте и вопросим Имя у первого встречного! - Когда все замолкли, он продолжил - Любое из имен сынов Израилевых так или иначе интерпретирует идею Спасения, возможного лишь на стезях, начертанных Адонаи пред взорами способных видеть". Тут уж не сдержался Иоанн: "И в самом деле, наш народ спит и видит себя в роли невесты собственного Бога. Сплошная родня по эту и по ту стороны Трансцендентного. Во мне Он милостив, Матфей - Его лучший подарочек (кому только?), с Марком все понятно, он коллаборационист, Лука - вне подозрений, и потому, он прав, надо идти на улицу. По крайней мере, свежий воздух сейчас необходим каждому из нас".

Злые языки болтают, что первым встречным оказался отнюдь не плотник из Галилеи по имени Иешуа. Как бы то ни было, но четверо друзей сошлись во мнении, что наиболее приличествующим Именем для Мессии может быть только Иешуа.

Идея совместного творчества продержалась недолго. Раскол проистек из злобного шипения Луки, взбешенного низменным стилем сотоварищей. Прежде чем хлопнуть дверью, он воскликнул в сердцах: "Да поймите вы, олухи! Алмаз события должен превратиться в бриллиант повествования, иначе вся наша затея теряет какой-либо смысл". Следом откололся Иоанн, будучи врожденным оппортунистом, он считал, что мир можно познать только через врата двусмысленности, текст, лишенный нескольких уровней понимания, казался ему нелепой шуткой из букваря. В результате его достали обвинениями в том, что он нагло пытается превратить Книгу Жизни в философско-символическую криптограмму. Дольше всех продержались вместе Марк и Матфей, но и они в итоге решили разъединить свои усилия, дабы, подвел итог Марк, каждая буква Заповедного Имени обрела новое, свойственное только ей, отражение своего сияния, рожденного из первичной абсолютно бескачественной и неопределимой бесконечности, которой был Он.

Однако, нельзя сказать, что период коллективного созидания минул совершенно зря, ибо за это время четверке удалось разработать некий остов, на который они теперь могли нанизывать организмы собственных словесных измышлений.

Увлеченные работой, да и разругавшись, друзья не виделись несколько месяцев. Свидание после столь долгой разлуки было бурным и чувствеобильным. Матфей от радости плакался в жилетку Иоанну и хвалился своими мессианскими экзерсисами, Марк бредил цитатами из Торы и Пророков, которыми он ловко жонглировал в своем повествовании, Лука пытался, правда, большей частью неудачно, распространяться на счет эталонов литературного стиля, Иоанн молча тянул вино и блаженно улыбался. Тогда же удивительно легко сошлись во мнении, что четыре рассказа о Мессии должны быть преданы огласке одновременно, как четырехсоставной мистический свод, соответствующий структуре тетраграмматона. Без серьезных споров договорились и о названии (трое - "за", один - "воздержался", конечно же, Иоанн): БЕСОРА4. В последствии Иоанну удалось добиться небольшого видоизменения названия, или, точнее, названий:

Бесора от Матфея

Бесора от Марка

Евангелие от Луки (выяснилось, что Лука после раскола решил воспользоваться для своего повествования богатством классического языка)

Бесора от Иоанна.

Ожидали того друзья или нет, но вокруг их творений, после того, как они были представлены на суд читающей публики, в весьма короткие сроки образовался замкнутый круг почитателей, внутри которого пребывали и многие действующие лица, упоминаемые в Бесорах. Во-первых, шелухим, или, согласно Луке, апостолы, которых вместе с Матфеем и Иоанном было двенадцать (друзья договорились, что двое из четверых станут участниками описываемых ими событий: жребий пал на Матфея и Иоанна); во-вторых, большинство упоминаемых в текстах женщин, а также некоторые из мужчин (такие, как Иосиф Аримафейский, позже написавший блистательную повесть о Граале, его друг Hикодим, Лазарь и другие). Ходили слухи, что в личной библиотеке прокуратора Иудеи хранилось два экземпляра рассказа Луки, один - на греческом, другой - на латыни, и что будто бы перевод на латынь сделала жена прокуратора. Hо слухи слухами, а вскоре события, связанные так или иначе с Бесорами, стали приобретать странную окраску, впитывая в себя как губка цвета призраков и эпидемий чумы.