– Ты хочешь сказать, ей все известно? – спросил я.

– Все. У нас нет секретов.

– Некоторые, возможно, предпочли бы не знать всего, – сказал я. – В том числе мы с Утч, нельзя, впрочем, сказать, что мы часто изменяем друг другу, или как ты там это называешь, но если у одного и случается небольшая интрижка, другой ничего не желает об этом знать. Ведь когда не знаешь, не волнуешься. А если это в самом деле всего лишь пустячок, то и говорить не стоит. Зачем расстраиваться понапрасну.

– У меня не может быть «всего лишь пустячка», – сказал Северин. – Какой смысл заниматься пустяками? Если у меня возникает связь с другой и никто ничего не замечает, даже Эдит ничего не чувствует, значит, отношения эти – полная ерунда. Я хочу сказать, если у тебя серьезные отношения с женщиной, зачем тебе еще какие-то пустячки? Когда у тебя уже так сложилось с одной, то именно по этой причине тебе хочется иметь такие же прочные отношения еще с одной. Вот в чем проблема, – добавил он.

Однажды я спросил Эдит:

«Ты рассказываешь ему все про нас?»

«Если он спрашивает, – ответила она. – На его усмотрение. – Она улыбнулась. – Почти все. Он ведь всегда знает, о чем спросить – вот я и рассказываю».

В машине я спросил его:

– А тебе не кажется, что это – вторжение в частную жизнь? Не думаешь ли ты, что это – посягательство на чью-то независимость?

– Какую независимость? – спросил он. – Я сознательно в определенной степени жертвую независимостью, если добровольно живу с кем-то. И от этого человека ожидаю того же. (Позже я вспомнил, как он кричал: «Кое-кто, черт возьми, хочет урвать здесь все самое лучшее!»)

В доме было меньше огней, чем раньше.

– Ей-богу, они там лижутся, честное слово, – сказал Северин.

Но я знал, сколько Утч выпила до нашего ухода, мы оставили ее слишком пьяной, и нисколько не удивился, застав ее распростертой на диване, размякшей явно от вина, а не от любовных утех с Эдит. А та сидела рядом с похрапывающей Утч и заплетала ей косичку. Косичка вовсе ей не шла.

– Брунгильду свалили крепкий мед, или злые силы, или и то и другое, – сказала Эдит.

Она закрутила волосы, влажные после мытья, в светло-зеленое полотенце, которое взяла из ванной, соседствующей с Зеленой комнатой. Как в какой-нибудь старинной английской усадьбе, комнаты в доме имели названия: Зеленая комната, Комната под сводами, Большая красная гостиная его сиятельства, Желтый будуар ее сиятельства. Я не был знаком с матерью Эдит, но Северин прекрасно ее пародировал, даже Эдит так считала. Когда по приезде он показывал нам комнаты, то тут же их переименовывал. Там была Комната грязных сновидений с односпальной кроватью, Комната жарких приливов (она принадлежала матери Эдит, жаловавшейся на подобные симптомы) и комната под названием «Кончи, если можешь», по соседству с вышеназванной, потому так и именованная (испытание первых брачных ночей, по заявлению Северина. Эдит при этом засмеялась). Еще там была Комната Великого Мучительного Оргазма, самая отдаленная и желанная из верхних комнат, когда в доме были гости.

– В ней поставлены рекорды по оргазмам, – заявил Северин. – Дочери с трудом кончают рядом с комнатами своих матерей.

Там стояла железная кровать, печально известная способностью разваливаться. С поблескивающей подножки свисал на веревочке гаечный ключ для аварийных починок.

Обвязавшись зеленым полотенцем, Эдит тем самым дала понять, что Великий Оргазм принадлежит нам.

– Любимый, – сказала она, нежно дотрагиваясь до Северина, – возьмите «Кончи, если можешь», ладно? Ведь когда мамы нет здесь, комната вовсе не заслуживает своего названия, правда?

Позже Эдит сказала мне, что, когда я вышел в туалет, он небрежно кивнул в сторону Утч: «В смысле, кончи, если она сможет, так? Сколько платят сиделке? Почему он должен получить эту услугу бесплатно?»

Вернувшись и сообразив, что они дуются друг на друга, я предложил уложить Утч в постель, и Северин согласился.

– Она должна немножко поспать, и все, – сказал я.

– Будут ли особые инструкции? – спросил он.

Мне показалось, он шутит, но в его словах чувствовался яд. А Эдит нас покинула и ушла спать. В чью кровать, интересно?

– Она в Зеленой комнате, – сказал мне Северин. – Я позабочусь об Утч; ни о чем не беспокойся.

Я отправился в Комнату Великого Мучительного Оргазма, где обнаружил Эдит, сидящую в кровати с сигаретой и пылающую гневом.

– Ему не удастся испортить уик-энд мне, – сказала она, – или кому-либо из нас, хотя он очень старается.

И я напомнил ей, что произошло между нами днем: мы все наслаждались друг другом, как ни удивительно. Она улыбнулась; наверное, она здорово сердилась на Северина, когда он ее огорчал, но сейчас на меня ее гнев не распространялся.

– Ну, давай, – сказала она устало, – просто поговори со мной.

Но потом она решила тихонечко спуститься вниз и пожелать Северину спокойной ночи. Я не понял зачем, но не стал возражать. Я обозревал зеленые стены, зеленые занавески, коварную железную кровать, гаечный ключ, свисающий с нее. Потом услышал, как внизу в холле Эдит постучала в дверь комнаты «Кончи, если можешь».

– Крепкого вам сна! – радостно крикнула она Северину. – Кончи, если можешь!

Когда она вернулась, я не смог сдержать раздражения и сказал ей, что провоцировать Северина – быстрейший способ закончить все наши отношения. Тогда она надулась на меня. В тот момент я очень хотел заняться с ней любовью, зная, что Северин с Утч не могут, но видел, что она сердита теперь на всех и вряд ли мне что выгорит.

Я уже решил, что она спит, как вдруг услышал шепот:

– Ты абсолютно ни при чем. Это касается лишь нас с Северином. Не беспокойся. Понимаешь, он сам не знает, чего хочет, и чаще всего он недоволен собой.

Еще через несколько минут она пробормотала:

– Он думает только о себе.

Мы оба уже спали, когда Северин разбудил нас стуком в дверь.

– Спокойной ночи, – крикнул он. – Пользуйтесь гаечным ключом только по назначению. Только для починки кровати! Спокойной ночи!

Но Эдит начала стонать, кричать, завывать, подскакивать на старой железной кровати – так она никогда не делала. Она старалась для него.