Вот что писал В. С. Толстой:

«По смерти Алексея Александровича Вельяминова в Ставрополь был назначен Командующим войсками на Кавказской линии и в Черномории и Начальником Ставропольской области генерал-лейтенант Граббе.

Он был сын лютеранского пастора прибалтийского края. Мне ничего не известно о его воспитании, на службу же он поступил в гвардейскую конную артиллерию.

Высокого роста, стройный, самой нарядной наружности, от природы наделенный пышным красноречием, в обществе смелый до дерзости, он в первых офицерских чинах стал в положении, на которое ему не давало право ни его воспитание, ни образование, ни происхождение.

Перед самым разрывом Отечественной войны, не знаю, по какому случаю, Граббе находился за границею, где у него завелась связь с Великою Княгинею, разъехавшеюся со своим мужем Константином Павловичем; но [Граббе], вынужденный возвратиться в Россию к своей части по случаю предстоящей войны, в то время въезд в наши пределы уже представлял не малые затруднения, но он ловко совершил переезд, и в Петербург привез рекомендательное письмо от своей Великой Княгини к Вдовствующей Императрице Марии Федоровне.

В 12-м году Граббе состоял адъютантом начальника штаба 1-й Армии А. П. Ермолова.

По заключении мира Граббе назначается командиром, кажется, Елизаветградского полка, где имел скандальную историю в обществе офицеров, но в царствование Александра Павловича подобные случаи скрывались, с целью избегнуть необходимости признать начальника виновным.

При восшествии на престол Николая I Граббе был замешан в Южном политическом тайном обществе и привезен в Петербург, где посажен в Петропавловскую крепость, в которой просидел несколько месяцев. Но оказалось, что он только смутно знает о существовании общества, а участие его в нем не могли доказать. Сверх того в Следственной Комиссии он говорил резко и смело, даже временщик Чернышев сказал ему дерзость, Граббе засвидетельствовал в сем присутствии, что, пока полковник не осужден, закон не дозволяет с ним такое обращение, по осуждению же виновного обращение зависит от личных свойств и степени чувств, в частности того, который в положении оскорблять, пользуется своею безнаказанностью. Это столкновение имело последствием обе поименованные личности превратить в непримиримых, заклятых врагов.

Когда Граббе выпустили из крепости, возвращаясь к своему полку, расположенному в Херсонской губернии, у него что-то сломалось в экипаже, и он остановился в крестьянской хате имения Скоропадских, потомков Запорожского гетмана, и послал просить помещицу дозволить своим мастеровым починить его экипаж.

Госпожа Скоропадская пригласила Граббе переехать в ее дом, где и приняла его самым радушным образом.

Починка экипажа продолжалась несколько дней, в которые Граббе заметил, что младшая дочь Скоропадской находится в загоне у матери и сослана на господскую кухню. Девушка понравилась Граббе, он просил ее руку у матушки и тут же обвенчался; но она не долго прожила замужем и оставила Граббе вдовцом.

‹ › Генерал Граббе слыл нетерпимым к подчиненным, что он и доказал на Кавказе, куда он прибыл генерал-лейтенантом под непосредственное начальство Командира Отдельного Кавказского Корпуса.[12]

Портрет Граббе в длинном плаще с поднятым воротником мы нашли в альбоме близкого знакомого Лермонтова Д. А. Милютина, соученика поэта по Московскому пансиону, а впоследствии Военного Министра России. Милютин был на Кавказе и о своей поездке вел подробнейший дневник. Так под портретом «неизвестного» имеется приписка: «Наш вождь в ночном дозоре»,[13] а в этом «неизвестном» легко угадывался Командующий.

У нас нет причин не доверять словам В. С. Толстого. Ему пришлось послужить на Кавказе довольно долго, за это время перед его глазами прошла целая галерея «начальствующих особ», о каждой из которых у него скопилось немало самых разнообразных сведений.

Граббе действительно был человеком весьма противоречивым. Имея несколько авантюрный по своему складу характер и находясь с 1838 года (ровно через десять лет после Ермолова) на должности командующего войсками Кавказской линии и Черномории, он встречался со многими людьми, которые оказались на Кавказе не по своей воле, и нередко даже оказывал им помощь. Постепенно стало складываться мнение, что он друг и соратник прославленного Ермолова является главой оппозиционно настроенной, по отношению к николаевскому режиму части военных, служивших на Кавказе. На самом деле такой оппозиции не существовало.

Что же касается Граббе, то, очевидно, ему льстило что его считают оппозиционером. Поэтому либерализм по отношению к ссыльным ему не претил, наоборот, генерал даже гордился, что может оказать содействие этим людям. В биографической статье о Граббе в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона отмечается: «Блистательнейшим из его кавказских подвигов было овладение почти непреступною твердынею-аулом Ахулъго. Вообще, действия его на Кавказе (преимущественно в Чечне), в течение трех лет, были удачными, за исключением летней экспедиции в Ичкерийские леса в 1842 г.»

Немалый интерес представляют сведения о связи Граббе с М. Ю. Лермонтовым. Оказалось, что еще перед отъездом из Ставрополя, 11 января 1841 года Лермонтов получил от Граббе письмо, которое поэт должен был передать в Москве генералу А. П. Ермолову. Сведения об этом обнаружил С. А. Андреев-Кривич в черновике письма Граббе к Ермолову от 15 марта 1841 года. Но С. А. Андреев-Кривич опубликовал лишь выдержки из двух писем Ермолова к Граббе.[14] И вот сейчас эти письма можно впервые прочесть.

Передача письма Ермолову через Лермонтова – факт значительный и любопытный. Для того чтобы оценить это, необходимо представить себе Кавказ в 30-е годы XIX века. Довольно метко охарактеризовал его Н. П. Огарев, отметив, что «здесь среди величавой природы со времени Ермолова не исчезал приют русского свободомыслия, где по воле правительства собирались изгнанники, а генералы, по преданию, оставались их друзьями».[15]

Бывший «диктатор Грузии и проконсул Кавказа» Алексей Петрович Ермолов находился в это время в опале, жил попеременно то в Орле, то в Москве, изредка выезжая в Петербург. Его имя, известное всей России еще со времен Отечественной войны 1812 года, долгие годы объединяло людей, которые составляли своеобразную оппозицию правительству. Этого человека побаивались даже в Петербурге.

После восстания на Сенатской площади враги генерала в столице стали усиленно распространять слух о желании Ермолова якобы «отложиться от России, стать во главе самостоятельного государства, составленного из покоренных областей. Продолжительное отсутствие сведений о присяге Кавказской армии императору еще больше встревожило Николая I, а Следственная комиссия „по делу 14 декабря“ усиленно искала прямые улики против Ермолова. Ничего не обнаружив, Николай I не успокоился и направил начальника главного штаба генерала И. И. Дибича в Тифлис с особым поручением: „разузнать, кто руководители зла в сем гнезде интриг, и непременно удалить их“. Генерала Ермолова отстраняют от командования, и он уезжает в свое имение в Орловскую губернию, а затем переезжает в Москву. К этому-то опальному генералу и везет поручик Лермонтов письмо от его бывшего адъютанта.

Послание Граббе подтверждает, что у него с Ермоловым были неофициальные отношения, которые не доверялись почте. Переписка между ними подвергалась перлюстрации, о чем свидетельствует другое письмо Граббе.

Трудно судить о том, что писал Граббе в посылаемом с Лермонтовым письме, но по косвенным свидетельствам можно предположить, что оно, по всей видимости, носило доверительно-рекомендательный характер. В феврале 1840 года Граббе отправлял с подобным же письмом к Ермолову штабс-капитана Д. А. Милютина.