— Ха! — Леня рассмеялся. — Он сам рассказывает всем, что кликуху получил якобы за то, что в армии пытался угнать вертолет, за это и поимел первый срок.

— А что, это туфта?

— Туфта голимая, первый срок он тянул за кражу пяти ушанок с армейского склада. Крысятник, одно слово.

— А почему ж все-таки Вертолет?

— Есть две версии: во-первых, он, когда в разговоре заводится, начинает руками махать. Вторая версия: когда-то по РУОПу ходила видеокассета, изъятая на обыске, на которой были запечатлены сексуальные оргии господина Лагидина, и в том числе упражнение, которое называется «вертолет». Вот с тех пор и прилипло…

— А что это за упражнение? — с любопытством спросила я.

— У-у, как все запущено! Вы уже почти пенсионерка, а элементарных основ сексуальной грамотности не знаете!

— Где уж мне, Леня, ты ж сам говорил, — я все на работе да на работе… Ну скажи!

— Сами догадайтесь.

— Как же я догадаюсь?

— Ну, сколько лопастей у вертолета?

— Две, кажется…

— Да-а, все действительно запущено. Три, старший следователь Швецова.

— Слушай, а у кого «линкольн-навигатор» — то?

— Я ж сказал, у старушки-билетерши. Представляете, такая леди в буклях по Питеру нарезает на самой что ни на есть навороченной тачке. У-у-у! А в свободное от бабули время на этой тачке по доверенности Лагидин ездит. Причем он бабке даже не внук.

Кораблевский начальник, с первого взгляда вызывающий усмешку простоватым лицом с висячими казачьими усами, которые он постоянно подкручивает, и уютным брюшком, такой своей несерьезной внешностью да плюс кубанским выговором многих людей взял на понт. На самом деле Ай-кью у него превышает все мыслимые пределы, в дипломатических и оперативных тонкостях ему равных нет; а еще у него столько обаяния, что женщины ему проходу не дают: его, как Остапа Бендера, любят домашние хозяйки, домашние работницы, вдовы и даже одна женщина — зубной техник.

При виде меня он поднялся, проворно подкатился ко мне и стал жарко обнимать и целовать в обе щеки, щекоча черными усами. Я терпела без возражений — это обязательный ритуал, как в свое время у членов Политбюро. Наконец пыл иссяк, Кораблев уже поставил на стол чашки с пакетиками «Пиквика», и Василий Кузьмич сразу посерьезнел.

— Машечка, ты у нас на депутата выезжала?

— Выезжала.

— А что думаешь?

— Думаю, что не под депутата бомбу закладывали.

— О! Ну, тогда реши задачку.

Кузьмич достал из сейфа толстую папку и стал рыться в ней, ища нужные листки. Я увидела сводки прослушивания телефонных переговоров.

— Ты понимаешь, слушаем Вертолета вторую неделю, есть у нас под него подкопчик, хотели реализоваться, ковыряем-ковыряем, и все пусто. А тут у него в подъезде депутата взорвали… А они же всего боятся, все на свой счет принимают. Ну, мы ручки потерли — сейчас они активизируются, чего-нибудь да сболтнут, и что ты думаешь? В полтретьего депутат на воздух взлетел, а в четыре Вертолету звонят и поздравляют с наступающей годовщиной. Как это понять? Мы всех бандитов перебрали, ни пятого, ни шестого октября вроде бы в прошлом году пальбы не было, никого не хоронили.

— Ну-ка, можно, я гляну? — я аж затряслась от нетерпения.

— На, вот отсюда смотри.

Он положил передо мной листочки с машинописным текстом.

«Входящий: абонент не установлен.

1М — Але! А Романа можно? Рома? Живой еще? Ну, с наступающей тебя годовщиной!

2М — Кто это?! Кто это?! Какая сука?!.

1М — Моя фамилия… (закашлялся, разговор прерван)».

— Понятно, да? — спросил Кузьмич. — Второй мужской голос — это Вертолет.

Первый не установлен.

— Адрес! Василий Кузьмич, миленький, какая квартира у Вертолета?

— Девятая.

— Так, — лихорадочно стала подсчитывать я, — по две квартиры на этаже, у Бисягина третья и четвертая, второй этаж, пятая-шестая — третий этаж… Девятая — пятый этаж. Василий Кузьмич, а зачем Вертолету Денщикова прикармливать, если он с самим прокурором города дружит?

Кузьмич не удивился.

— Видишь ли, по пустякам к большим людям не пойдешь, для всяких мелочей и Денщиков сгодится. А откуда информация?

— Не знаю, дружит или нет, это я сгоряча сказала, но после взрыва наш Дуремар лично в эту самую девятую квартиру заходил зачем-то.

— Интересно, это мы себе запишем.

— А мне-то как интересно! У меня такое чувство, что я могу вам сказать про одну наступающую годовщину. Седьмого октября прошлого года на даче зарезали руководителя строительной фирмы «Фамилия» Чванова и его жену.

— Вот блин, а я ведь про Чванова и не подумал, — медленно сказал Кузьмич.

— А Кораблев чего молчал? Он же у меня по Чванову работает!

— Да я этих сводок вообще не видел! Чуть что, так Кораблев, — возмутился Ленечка.

— А ты знаешь, Машечка, почему мне Чванов на ум не пришел? У него же мать под вертолетовской крышей, вот у меня и не склеивалось, что это вертолетовские его могли грохнуть. — Кузьмич подергал себя за длинный ус. — Так ты хочешь сказать, что все-таки под Вертолета заложили?

— По крайней мере, очень похоже. А можно мне более ранние сводки посмотреть, дня за три-четыре до взрыва?

— Ну, посмотри.

Я стала медленно откладывать листок за листком. Ну должно же что-то проскочить, если я правильно понимаю ситуацию с чердаком. Может, вот это:

«03 октября, 17 часов 28 минут. Входящий — абонент не установлен.

1М — Рома? Ну, мы приехали, мы уже в городе, подъезжаем (голос возбужденный).

2М — Быстро ко мне, нигде не задерживайтесь. С собой, что ли, везете?

1М — Зачем? Там и оставили. А чего его с собой брать, перегрелся он немножечко.

2М — Все чисто? Я спрашиваю, все чисто? Кто эта сука? Я хочу знать, кто эта сука!

1М — Через пятнадцать минут будем».

Я подняла глаза:

— Василий Кузьмич, я на работу съезжу, кое-что уточню и вам отзвонюсь. Мне там бумажки подкинуть должны, может, я вам вечером что-то дельное скажу. За чай спасибо, вот сколько уже с РУОПом работаю, а только вы помните, что я больше люблю чай, а не кофе.

Я встала.

— Машечка! — Кузьмич тоже поднялся из-за стола. Опять начались объятия; ничего не поделаешь — ритуал.

— Кораблев! Машу отвезешь и назад.

— Есть! — Кораблев щелкнул каблуками.

На подъезде к прокуратуре я спросила Кораблева, может ли он подвезти меня поближе ко входу, а то от обычного места парковки далеко идти по грязи.

— Конечно, могу, — ответил он, — я же не на руках вас понесу, а машине все равно, она железная.

Когда мы припарковались, я попросила Леню подняться вместе со мной.

— Пойдем, если бумажки мне принесли, сразу вместе и посмотрим.

Пока мы поднимались на наш четвертый этаж, Кораблев мне выговаривал:

— Что вы так дверью в машине хлопаете? Это вам не КамАЗ. Дома потренируйтесь на холодильнике. Аккуратненько, аккуратненько!

Подполковник Бурачков, как всегда, оказался на высоте: у Лешки на столе дожидались меня справки и объяснения с поквартирных обходов, сложенные стопочкой, а в коридоре сидела та самая пожилая тетенька, которую я видела в день происшествия во дворе с метлой. Я извинилась и попросила ее еще немного подождать, буквально пять минут. Забрав у Горчакова бумаги, я затащила Леню в кабинет и отдала ему половину:

— На, смотри быстро.

Сама я тоже стала листать объяснения жильцов трехэтажного особняка, выискивая по адресам тех, чьи квартиры располагались на последнем этаже.

— Леня, — наконец сказала я, — посмотри вот это.

В объяснении Епанчинцева С. А., 1920 года рождения, было написано, что его квартира расположена на последнем, третьем этаже, над ней чердак, обычно запертый на замок; никогда на чердаке не было никаких бомжей, дети там не играют, поэтому до последних дней факт проживания под чердаком не доставлял Епанчинцеву С. А. никаких хлопот. У него парализована нога, он не выходит из дома, продукты ему приносит работница службы социального обеспечения, она же убирается у него в квартире, и еще приходит медсестра из поликлиники. Со слухом у него все в порядке. Начиная с конца сентября, он стал слышать над головой, на чердаке, шаги. Поначалу он решил, что это сантехники бродят по чердаку, делают профилактику труб перед зимним сезоном. Но для сантехников это были слишком тихие, осторожные шаги, и, кроме того, это были шаги одного человека. Сам он по причине паралича подняться на чердак не мог, хотя заволновался, не бомж ли какой-нибудь облюбовал себе этот теплый чердак, а посылать туда беззащитных женщин, сотрудницу собеса и медсестру, у него язык не поворачивался. Оставалось одно: слушать и на всякий случай запоминать. Некто приходил на чердак каждый день в шесть утра. (Епанчинцев, хотя давно на пенсии, привык просыпаться ни свет ни заря и приход незнакомца на чердак даже в такую рань отмечал себе на бумажке.) Ходил по чердаку мало; в основном еле слышно топтался у окна на крышу, из чего Епанчинцев сделал вывод, что человек на чердаке за кем-то наблюдает. Уходил человек с чердака после полуночи, тихо пробираясь к выходу и, судя по звукам, запирая за собой чердак на замок. Однако третьего октября там явно что-то произошло. В тот день некто, по заведенному порядку, пришел на чердак в шесть утра, отпер замок и тихо проследовал к окошку; а в десять минут второго на лестнице послышался топот ног нескольких человек, бегущих наверх.

Видимо, неизвестный наблюдатель, заходя на чердак, дверь не запирал, если там не было щеколды изнутри. Епанчинцев с замиранием сердца слушал, как несколько человек ворвались на чердак, там произошла короткая борьба, звуки которой довольно быстро переместились от окошка ко входу, слышна была сдержанная ругань, какой-то сдавленный голос, резко оборвавшийся, затем хлопнула чердачная дверь, ее, судя по скрежету металла, закрыли на замок, и что-то тяжелое сволокли вниз по лестнице. После этого на чердаке воцарилась идеальная тишина.

Вчера он, естественно, слышал звук взрыва, произошедшего в доме через дорогу.