- Нет: добралась домой уставшая и больная. Ну, я пошел.

Тамара, угощавшая пса с руки, наполнила чугунок, оставив немного и на завтрак.

- Он теперь полюбит тебя больше, чем меня. Ишь, с каким удовольствием набросился - аж треск стоит! - Ванько, сложив шаль по диагонали, набросил ей на плечи. - Вот так. Чтоб не простыла. - Сели на лавочку.

- А ты - не замерзнешь?

- За меня не беспокойся, я закаленный.

- А как ты закаляешься? И я хочу.

- Пожалуйста: будем закаляться напару! Дело нехитрое: надо всего лишь по утрам обливаться водой из колодезя.

- Ой! - зябко передернулась она. - И зимой тоже?

- Зимой можно просто обтираться. Или растираться снежком - знаешь, как здорово!

- Я так не смогу-у... - призналась собеседница. - А железяки ты часто поднимаешь? Ну, которые я за сараем видела, - гири, потом эти, колеса от вагонеток. Я попробовала, так даже с места стронуть не смогла. В них сколько весу?

- В гирях? Двухпудовые.

- Ого! А сколько раз можешь поднять одну?

- Выжать, что ли? Я, вобще-то, не считаю... Примерно, сто раз. Можно завтра уточнить, если тебе интересно.

Говорить о своих физических возможностях Ванько, как правило, избегал. Так же как и заноситься либо злоупотреблять. Но сейчас был случай, когда не отвечать на вопросы считалось бы неприличным. Что же до Тамары, то задавала она их не лишь бы о чем-то говорить - ей хотелось узнать о нем побольше. Скромные, без рисовки, ответы можно было бы принять за похвальбу, если б она не имела случай кое в чем убедиться лично. Она так и сказала:

- В жисть бы не поверила, что могут быть такие сильные мальчики! Это у тебя природное?

- Думаю, что нет. По-моему, все рождаются одинаковыми. У нормальных, конешно, родителей.

- Которые... А как это понимать?

- Нормальные - это которые совсем не пьют и даже не курят.

- Таких мало, особенно мужчин...

- Да. К сожалению. - Помолчав, вернулся к вопросу "одинаковости" новорожденных. - И уже по мере взросления каждый человек, если захочет, может сделать себя кем угодно - футболистом, кузнецом или, например, силачом, как мой тезка Поддубный. Слыхала о нем?

- Не-е. Расскажи.

- Мне тоже довелось не много о нем прочитать... Знаю только, что Иван Максимович Поддубный - знаменитый русский силач и борец - объездил весь мир и нигде не был побежден, положен на лопатки. Его называют королем чемпионов. У него даже трость весит двадцать килограммов. И силачом его сделали постоянные тренировки.

- А мне думается, что всякие таланты и способности задаются человеку еше до рождения, - не согласилась с его доводами Тамара. - Вот у Сережи, моего соседа... бывшего, - поправилась она, вздохнув, - у него способности к рисованию с раннего детства. А Клава хвалилась, что у ее Феди - к стихам. У тебя вот - природная способность к силе.

Не надеясь, видно, на его закаленность (возможно, впрочем, что и по иной причине), она поделилась шалью, прикрыв и его; при этом придвинулась вплотную. Ванько не возразил против такой о себе заботы, напротив: положил, видимо - для удобства, свою руку к ней на плечо.

- От природы у меня разве что любовь к спорту. Мне доставляет удовольствие возиться с тяжестями, тренироваться, иметь крепкие мышцы. Какая-то внутренняя потребность быть при силе.

- Мне бы такую потребность! Но я ужасно ленивая, особенно на физзарядки.

- Тебе это и ни к чему. Хватит и того, что красивая.

- И вовсе я не красивая!

- Не скажи. И красивая, и симпатичная. Особенно была сегодня - Борька не зря назвал тебя принцессочкой. С ним согласны Федя и даже Миша. Я сказал "даже", потому что для него все девчонки на один манер: "вреднюги, уродины и воще".

- Просто он сжалился надо мной. Или - в угоду старшим.

- Ничуть, - заверил Ванько. - Он хоть и малолетка, а вполне независимый. И не подхалим.

- Ну, спасибо им, - поблагодарила она. И Мише, и остальным. Обо мне таких слов мальчики еще не говорили.

- А мне, значит, как дальнему родственнику в спасибе отказано? - шутя упрекнул "двоюродный брат".

- Так это ж я для них красивая! - нашлась Тамара. - От тебя я такого не слыхала.

- Если на то пошло, то мне ты показалась красивой еще там, в каталажке, - признался он. И пожалел: упоминать о том кошмарном дне сегодня бы не следовало.

- Тогда спасибо и тебе. И еще за то, что спас нас с братиком. Мама наказывала, - воспользовалась она случаем, - поблагодарить тебя и от ее имени... - Умолкла, расстроенная нахлынувшими отнюдь не радостными чувствами.

- Не будем седни об этом вспоминать, хорошо? - догадался о ее состоянии Ванько. - А то я уже и не рад, что напомнил про каталажку. Испортил настроение в такой вечер. Вернее, ночь. Правда чудная? Как будто и нет никакой войны... Или, может, пойдем уже отдыхать?

- Нет-нет! - обозвалась она живо, незаметно смахнув не вовремя набежавшие слезы. - Посидим еще трошки, это я так...

- Хорошо, продолжим нашу беседу. На чем мы остановились?

- Ты сказал про Мишу, что мы для него такие-сякие. А за что он нас презирает?

- Он не то чтобы презирает, просто пока еще равнодушен к прекрасной половине человечества... Еще не дорос: ему, по-моему, нет и двенадцати. Годика через два-три и он досмотрится, что некоторые из вас... я не так сказал - большинство из вас очень даже не уродины.

- Спасибо за комплимент... А сколько лет Рудику?

- Этот уже старик: под шестнадцать. Че это ты вспомнила о нем?

- Я слыхала о нем нехорошее... Это правда?

- Что именно? - спросил Ванько. хотя и догадывался. о чем и от кого наслышана.

- Ну... что в девочках он ценит не любовь и верность, а... - поискала подходящие слова, - легкомысленность и поддатливость.

- Любовь и верность!.. - вздохнул на этот раз уже он. - Красивые слова, святое чувство... - После паузы - вспомнилась Варя - добавил: -Токо не все на них способны.

Последние слова касались Нюськи. Помедлил, размышляя, следует ли заводить разговор на столь неприятную тему. Но на вопрос отвечать надо, и он сказал:

- Одна из таких как раз и попалась Рудику - легкомысленная и, как ты выразилась, поддатливая. А он оказался не из привередливых; не берусь судить, хорошо это или плохо...

- Из мужской солидарности?

- Н... не совсем. Ты слыхала такую поговорку: виноват медведь, что корову задрал, но и корова тоже - что в лес пошла.

- Только не пойму, к чему ты это говоришь. .

- Можно и пояснить. Ты под нехорошим имеешь в виду их с Нюськой отношения?

- Не Нюськой, а Нюсей, - поправила она. - Если девчонка родилась с косоглазием, так что ж теперь - она и не человек? И ее ничего не стоит обмануть!..

- Ты под "обмануть" имеешь в виду замуж?

- Ну, в шестнадцать лет жениться, конешно, рано, - согласилась она. Но зачем он уверял, что она ему нравится и что он ее любит? А, небось, добился своего и теперь бросит. Это я и называю обмануть.

- Ни в чем таком он ей не клялся и не обманывал!

- Выходит, на него зря наговаривают?

- Футы-нуты! Не перевернуть ли нам пластинку!..

Ваньку претило говорить о пошлых вещах, да еще и называя все своими именами.

- Я считала тебя справедливым, - заметила она обиженно. - А теперь и не знаю, кому больше верить - тебе или девочкам.

В знак недовольства (сочтя, видимо, что тот просто-напросто выгораживает беспутного дружка, поступаясь истиной) она попыталась спихнуть его руку.

- Ну-ну, не обижайся, - мягко сказал он, поймав и слегка сжав ее ладошку. - Я вовсе не собираюсь его оправдывать! Но справедливости ради раз уж ты настаиваешь - не могу не сказать: эта самая Нюся уже бывала не раз обманывата задолго до Рудика и никаких заверений в любви не требовала. Понимаешь, о чем я говорю?

- Догадываюсь. Только мне не верится. Это он так говорит?

- Ему можно б и не поверить. Но я имел случай убедиться в этом лично

- Так ты с нею тоже путался?! - с тревогой, если не сказать ревниво, перебила его Тамара, безуспешно пытаясь при этом выдернуть ладошку и отделаться от его полуобнимающей руки.